Энтони Капелла - Брачный офицер
— С тобой ведь ничего страшного не случилось, нет?
Она повела плечами.
— Справились.
— Ливия, — спросил он мягко, — неужели ты совсем мне не рада?
— Ну, рада, рада. Только сейчас пора готовить отцу обед. Он лежит в доме у соседей, вон там.
Провожая ее к чужому дому, Джеймс сказал:
— У меня отпуск на несколько дней.
— Хорошо.
— Я бы побыл здесь. То есть, если ты не возражаешь. Помог бы расчистить завалы.
— Люди станут судачить.
— А тебе не все равно?
— Я — не ты, — отрезала она.
— По-моему, ты за что-то на меня сердишься. В чем дело?
Она с раздражением развела руками.
— Если хочешь, можешь остаться.
— Правда? — спросил он обескураженно. — Ты в самом деле хочешь, чтоб я остался?
— Да, хочу.
Он воспрянул духом. Она просто подавлена тем, что случилось. На него она не сердится.
Когда Ливия покормила отца обедом, Джеймс предложил ей пройтись. Обняв ее, он почувствовал, как она напряглась. Возможно, подумал он, то, что я сейчас ей скажу, немного ее воодушевит.
— Знаешь, — начал он, — может, все случившееся обернется для нас и приятной стороной.
— Как это?
— Я совершенно уверен, что после этого несчастья ваша семья получит компенсацию, и вы сможете переехать в другое место.
— Что значит, в другое место? — вскинулась Ливия неожиданно зло.
— Ну, теперь, когда ваша остерия сгорела, можно подумать над тем, чтоб подыскать себе где-нибудь место получше….
— Нечего нам больше искать, — отрезала она. — Наше место здесь.
— Да, но если вы возьметесь восстанавливать разрушенное, — терпеливо втолковывал Джеймс, — рано или поздно может произойти очередное извержение, и в другой раз вашему семейству, возможно, уже не так повезет.
Ливия смотрела вдаль, сквозь сосновую рощу, туда, где было море.
— Это верно, нам повезло, — медленно произнесла она, — но не потому, что уцелели. Нам повезло прежде всего потому, что мы здесь живем.
— Понимаю, — кивнул Джеймс, ничего не поняв. — Но теперь самое время подумать о будущем. Оставаться здесь едва ли благоразумно…
— На что мне твое благоразумие! — взорвалась Ливия. — Говорила же, одна жизнь здесь стоит десятка других жизней. И если ты этого не понимаешь, ты просто круглый идиот.
Джеймс совершенно опешил и даже немного рассердился, хотя и попытался не подать вида. Для всех он, выходит, герой, а для Ливии просто жалкое ничтожество.
— Вечно вы, итальянцы, с вашими страстями! — сухо бросил он. — Одни эмоции, никакого здравого смысла. — Он подыскивал, что бы такое поязвительней сказать. — Учти, в следующий раз некому будет разгребать ваши завалы, союзных войск уже рядом не окажется!
— Премного благодарны, прежде прекрасно обходились и без вас! — криво усмехнулась Ливия.
Разгоралась явная ссора, Джеймс не мог взять в толк, в чем причина.
— Ливия, — сказал он спокойнее, — давай не будем ругаться. Я ужасно огорчен тем, что стряслось с твоим отцом, и тем, что погиб ваш ресторан, но ведь ты не можешь не видеть, какие новые перспективы теперь раскрываются перед…
— Решил, что я захочу в Англию что ли? — резко бросила она.
Именно это вертелось у него на языке, хотя Джеймс заранее решил подойти к этому вопросу не сразу.
— Значит, вот в чем вся штука? — сухо спросил он. — Боишься, что я могу воспользоваться этой катастрофой, чтобы иметь повод сделать тебе предложение и вырвать тебя из этой глуши? Что ж, на этот счет можешь не опасаться.
— Отлично. Это было бы хуже смерти.
Ливия зашла слишком далеко, она понимала это. Но ей было так плохо оттого, что не смеет рассказать ему, отчего ей так плохо, и потому она не сделала ничего, чтобы остановить Джеймса, когда он в бешенстве кинулся к джипу, вскарабкался на водительское сиденье и газанул вниз по склону горы, взметнув шинами россыпи вулканических камней.
Ливия провожала его взглядом. Слезы уже готовы были брызнуть из глаз, но она яростно заморгала, прогоняя их. Потом поднялась и побрела по засыпанной шлаком тропе, тянувшейся в глубь леса.
Альберто сидел за кухонным столом, поджидал ее. Аромат свежезаваренного кофе заполнял дом, полная napoletana[63] стояла рядом с бутылкой коньяка. Но Альберто был небрит, как будто сидел так уже давно.
Зная уже, что от нее требуется, Ливия направилась было в кладовку взглянуть, что он отобрал ей для готовки. Но Альберто рукой ее остановил.
— Я не голоден.
Сбросив туфли, Ливия принялась расстегивать платье.
— Можешь не раздеваться.
Убрав руки от застежки, он приподняла платье, чтобы он смог расстегнуть на ней панталоны.
— Это тоже можешь оставить.
Он резко встал, направился к кладовке и протянул Ливии пригоршню пенициллиновых ампул.
— Вот. Бери, раз они так тебе нужны.
— Все?
— Это подарок.
— Спасибо. — Ливия нагнулась, чтобы снова надеть туфли. — Значит, мне можно идти?
— Если хочешь. Я прошу… Я только прошу, чтоб ты когда-нибудь вернулась сюда сама, по своей воле.
— Альберто, — сказала Ливия, — ты же знаешь, этого никогда не будет.
Глаза его вспыхнули.
— Так хотя бы притворись! Притворись, что сама пришла, не потому, что нужда заставила. — Он кивнул на ампулы в ее руке. — Можешь все забирать. Но помни, что я для тебя сделал.
Мгновение Ливия стояла в нерешительности. Потом потянулась, поцеловала его в щеку.
— Спасибо!
К тому моменту, когда Джеймс достиг подножия горы, гнев его уступил место отчаянию. Он повел себя совершенно несуразно. Да, в день извержения у него не было иного выбора, он должен был отправиться в Терциньо. Но ведь нужно было Ливии все как следует объяснить. Правильней было бы дать ей высказать все свои обиды, а не препираться, как он. Правда, сильней всего его уязвило то, с каким презрением она отозвалась о возможности поехать с ним в Англию.
Уже давно он понял, что их отношения с Ливией переросли в нечто гораздо большее, чем обычная интрижка военного времени. Это верно, по-английски она изъясняется весьма путано, но множество опрашиваемых им девушек говорят по-английски еще хуже, да и, в конце концов, язык можно выучить. И верно также, что в Англии Ливия, несомненно, испытает культурный шок. Англия, так хорошо известная ему своим пайковым яичным порошком, вултонскими пирогами, «Британским Сухим Молоком» и маргарином, — явно не для Ливии. Но после войны, все, конечно же, станет по-другому, и разве не должна жена идти не некоторые жертвы ради будущего благосостояния?
Хотя, судя по всему, Ливия думает совсем иначе. На миг Джеймса пронзило чудовищное подозрение, что он для нее не более чем временный попутчик, ведь всякий офицер союзной армии с деньгами в кармане, предложивший хорошую работу, может стать в эти трудные годы к тому же удобной и уютной пристанью. Он-то считал, что она любит его, — нет, он уверен, она любит его. Но надо признаться, что в Неаполе в эту военную пору, в атмосфере быстротечных сношений и случайных связей, любовь возникла у них как-то легко, гораздо легче, чем бы это случилось на родине. Скорее всего, на этой земле все происходит слишком легко. Закончится война, снова установятся привычные моральные нормы, и обнаружится ли тогда у них то объединяющее, что необходимо для совместной жизни? Или же отношения, до сих пор основывавшиеся на постельных и кухонных интересах, станут неприемлемыми для британской гостиной, для трезвого, практичного уклада семейной жизни? Словом, не оказала ли ему Ливия услугу, не позволив сделать предложение, которое уже готово было сорваться с его губ?
Ее сегодняшнее поведение оттолкнуло его. Вольнолюбие Ливии, обычно составлявшее часть ее особой для него притягательности, внезапно показалось ему чужим и диким, как и все прелести итальянской кухни. Он, опросивший множество военных невест, теперь, когда настал черед решать самому, внезапно оказался во власти сомнений.
Ливия задумчиво сидела у окна, глядя на заходящее над Неаполитанским заливом солнце. Она сидела так вот уже более часа.
Несмотря на всю испытываемую горечь, она сказала Джеймсу правду: будущее военной невесты не для нее. Она никак не может оставить все и уехать, когда так много предстоит дел. Их связь с Джеймсом продлилась бы в лучшем случае до конца войны, потом он вернулся бы в Англию один, без нее. Что будет дальше, она не знала, но ясно было одно: ее главная обязанность сейчас — как-то помочь отцу восстановить ферму и ресторан и заботиться о нем, когда придет его старость.
Но совершенно независимо от этого, с Джеймсом было все кончено. Теперь она это понимала. Упрятанная за семью печатями в сознании сделка с Альберто уже не могла таиться взаперти. То, что она совершила, неотступно преследовало бы ее, подсыпая свой яд в их отношения. Ей оставалось либо рассказать все Джеймсу, либо сказать себе, что всему конец.
