Однажды осмелиться… - Кудесова Ирина Александровна
— Мы женщин предпочитаем не брать…
— Но я узнавала: на американских станциях зимуют женщины! И на австралийских…
Не взяли бы, нет. Запись в трудовой книжке допотопная. К тому же — тетка. Но чудо случилось.
Понятно: не чудо; она повесилась бы просто, если пришлось бы вернуться домой. И там, где чудеса для человеков творят, это знали.
Повар, отправлявшийся на станцию «Беллинсгаузен», прямо перед отъездом в Антарктиду вывихнул руку. Да так, что уже речи не шло об его отправке — а считаные дни оставались до отлета.
Медкомиссию прошла. Чего ж не пройти.
45
Понятно, братца Петю не оставишь вот так.
Больше полугода утекло от подачи заявления до того, как дали согласие — скрепя сердце и прочие органы. Было время подготовиться… сплавить сокровище в добрые руки.
Листала старинную записную книжку: страницы затерты, засалены, иные номера расплылись, раздулись — да и чьи они, уже не разберешь. Но Наташин телефон время пощадило.
Пятнадцать лет назад Наташу избегала, а та цеплялась, как репей в волосы, лезла в подружки, в «близкие души». Полагала, что проблемы с личной жизнью — лучший повод к сближению.
Кикимористая Наташа, обиженная на мужиков с колыбели, переводчица с итальянского.
За полтора десятка лет — хоть бы что у нее изменилось, ну хоть бы что. «Аллоо!!!» — орет в трубку, как малахольная. Не переехала, такие не переезжают.
— Это Кэтрин!!! — манера орать заразительна.
Наташа прискакала немедля.
Редкая помесь Шапокляк и Бабы-Яги; ныне еще ягее и шапоклячее. Все в девицах сидит (кто бы сомневался).
— Наташа, тебе сколько лет?
— А на сколько выгляжу?!
— На все сто!
— Спасибо!!!
Приняла за комплимент. На все сто лет, имелось в виду. Почему она постоянно орет?
— Наташа, я вот никак Петю, брата, не могу пристроить. Под сорок уже, а такое дите… Ему нужна женщина, жена, хозяйка. Знаешь что? Я думаю, он еще девственник.
Глаза у Наташи загорелись и погасли.
— Если хочешь знать, ты ему еще тогда нравилась…
Глядит недоверчиво.
— Ты мне ничего не говорила!!!
— Я боялась травмировать мальчика. Ты была взрослой состоявшейся женщиной.
— Разница в возрасте не имеет значения!!!
— Сейчас я его позову.
Вышла из комнаты.
— Петя, можешь сделать мне одолжение? Я тебе дам деньги. Сходи с Наташей в кино — прямо сейчас возьми и пригласи, на вечерний сеанс. Потом позови домой — меня не будет, я котлеты с овощами на плите оставлю, поешьте. Понял?
— Мне Наташа не очень.
— Прекрати капризничать. Она удивительный человек. Я тебе ежа куплю. Через пять минут зайди к нам и пригласи. Вот деньги. Все.
Королева интриги Кэтрин.
Вернулась в комнату.
— Наташка, влюблен.
— Правда?!!
— Очень стесняется, очень. Но хочет пригласить в кино. Меня вечером не будет, еда есть, не тратьтесь, приходите домой. Иначе — ты же знаешь, до чего мужики беспомощны, — не прикоснется ни к чему. Надо разогреть и положить на тарелку. Я на тебя рассчитываю.
— А он правда девственник?
— Дорогуша, откуда я знаю, но надо быть понастойчивей. К тому же он отличный парень. Просто в руки его взять некому.
Наташа забрала Петю в начале осени.
46
— Ты ничего не понимаешь… Ничего.
И Кэт начала рассказывать, будто сама с собой разговаривала:
— Я в себе не сразу это сломала — гонор. Десять раз на дню повторяла: приехала кашу варить — вари. И нечего тут строить из себя специалистку по Голдингу и Бротигану. Да и сдались они мне… Радости от них — ноль.
— Ты столько книг перевела…
Кэтрин улыбалась.
— Да не стоят они десятой доли того, что я нашла в Антарктиде.
— И что же ты там нашла? Подожди… Дай угадаю. Любовь? Или нет… Свободу?
Кэтрин продолжала улыбаться.
— Ну что ты… Свобода — понятие иллюзорное, а в Антарктиде о ней и думать забудь. Ты в плену. Более того, на тебя идет охота… Зазевался — мигом со льдом сровняет. Нет… не о том ты. Старая клюшка Кэтрин нашла там… Не маши руками, я знаю, что я старая клюшка. Только мне на это плевать. Я нашла там «то, что нельзя потерять».
47
— У Хемингуэя есть такой рассказ: «В чужой стране». Герой теряет молодую жену, она умирает от воспаления легких. В скобках замечу — у папы Хема то и дело кто-то умирает, для него это признак «настоящести» истории. И вот герой этот, раздавленный горем, говорит: раз уж человеку на роду написано лишаться всего, ему надо найти то, что нельзя потерять.
Алена слушала, поглядывала на экран ноутбука. Там застыла фотография: пятеро мужчин в теплых куртках, с поднятыми капюшонами, выстроились в ряд на фоне чудовищных размеров сугроба. Ослепительное солнце.
Кэтрин поймала взгляд и сразу упустила «нить».
— Намело… Такой ураган был. Вот ты сейчас видела уже десятка три фотографий, и всюду солнце. Наверно, думаешь, в Антарктиде курорт, только прохладно. Черта лысого. Такой погоды — считаные часы. А вот когда при температуре минус двадцать тебе в лицо летят десятки килограммов ледяной пудры на скорости сто километров в час — это обычное дело. Глаз не открыть. А ты по авралу свой квадрат обыскиваешь — ищешь заплутавшего. Правда, повар от авралов был освобожден…
— Как женщина? К тому же единственная?
— Да… Незабываемые ощущения. — Кэт расплылась в улыбке. — Но освобождена была, скорее, как единственный повар, дюжину человек откармливающий. Вот это — морские котики…
— Ух ты, столбик с расстояниями до городов… Далеко ты забралась.
— А это церковь деревянную выстроили недалеко от станции.
— Кэт? Ты так и не сказала — что ж ты там нашла такое «нетерябельное»?
Кэтрин ответила не сразу.
— Знаешь, Алена, я на самом деле очень волнуюсь. Я это никому не говорила — раз. Два — трудно сформулировать. Давай так: покажу тебе сперва фотографии, оно само придет.
И пошли мелькать странные, невиданные картины. Алена смотрела — проваливалась в какой-то иной, совершенно немыслимый мир. Неужели Кэтрин — это все — своими глазами?
— Ночное небо над станцией.
Звезды — белые, зеленые, красные. Мириады звезд. Зачерпни рукой — сияющая горка образуется в ладони.
— Почему — так?
— Воздух прозрачный. Я первый раз подумала — огни судов…
Солнце, по-воровски крадущееся низко над горизонтом, кидающее неопрятный желтый отблеск на снежную равнину.
— На «Беллинсгаузене» не бывает полной полярной ночи. Станция ведь на острове, не в глубине континента. И ее, между прочим, — Кэт подняла вверх палец, — посетила в свое время вдова Хемингуэя.
Синь небесная — такая, что в нее упасть хочется, распахнув руки.
— Это повезло. Небо обычно затянуто…
Огромный камень, изрытый, будто оспой переболевший. Глубокие выбоины рисуют узор — как древнерусской вязью написано.
— Ветер поработал…
Потом опять пошли — лица.
— А где Дэвид? Я даже не спросила, он что, с вами зимовал?
— Да, — Кэтрин листала фотографии. — Он биолог, по обмену приехал. Рыб изучал, опыты ставил… Кстати, это благодаря ему Эрни так разъелся. Дэйв ловил для него ледянку в неимоверных количествах. И вот результат. Эрни! Ты где?
— Тляк! Тляк!
Кэтрин пощелкала «мышкой»:
— Эрни, смотри, узнаешь папу?
Дэйв: высокий человек в красной куртке и джинсах на фоне залива. Широкие темные очки — чтобы не ослепнуть от снега без грязи и, может быть, даже жизни без вранья.
— Если бы ты знала, как его родственники отговаривали: «Заснешь в снегу, замерзнешь!»
Алена улыбнулась:
— «Кто не верил в дурные пророчества,
В снег не лег ни на миг отдохнуть…»
Кэтрин подхватила:
— «Тем наградою за одиночество
Должен встретиться кто-нибудь».
Ну, это она не о себе. У Кэт наверняка с личной жизнью все в порядке всегда было.
