Юрий Поляков - Гипсовый трубач, или конец фильма
– Это теза, - шепнул он Наталье Павловне. - Потом будет антитеза!
Между тем голос Имоверова, наливаясь скорбью, продолжал свою грустную повесть:
– Отсутствие средств не только печально сказалось на сохранности этой жемчужины русской усадебной архитектуры. Дело дошло до того, что легенды отечественной культуры недоедают в буквальном смысле слова. Горько слушать исповедь Яна Казимировича Болтянского, знаменитого некогда Ивана Болта, чьих фельетонов боялись даже члены совдеповского правительства!
В кадре возник почетный чекист, показывающий полпальчика со словами:
– Плохо кормят. Сосиски стали вот такусенькие!
И точно иллюстрация к сказанному, на экране появилась тарелка с сосисками, которые каким-то чудесным телевизионным образом из действительно маленьких превратились в совершенно крошечные…
Кое-кто из ветеранов одобрительно захлопал. Отважный Ян Казимирович, выразивший общую обиду, привстал и поклонился. Лицо Огуревича, оставаясь посторонним, немного покраснело: видимо, он, чтобы снять стресс, обратился к внутренним алкогольным ресурсам организма. Режиссер в некотором недоумении хрустнул пальцами:
– Сейчас, сейчас… - пообещал он.
А голос Имоверова за кадром изнывал в отчаянье:
– Ветераны культуры от безысходности готовы расстаться даже с гордостью своего дома - бесценным монументальным панно великого Леши Друзкина!
В доказательство телезрителям был явлен «Пылесос» во всевозможных ракурсах и планах, а еще для убедительности подмонтирован Друзкин в музее Гогенхайма на фоне триптиха «Мастурбирующие пионеры». В завершение темы оператор крупным планом показал лукавый масонский глаз, заключенный в треугольник.
– …Пока же полным ходом идет утрата других невосполнимых ценностей, - не унимался полуплачущий Имоверов. - Например, безжалостно распродаются в дальнее и ближнее зарубежье всемирно знаменитые ипокренинские скамейки, на которых сиживали титаны мирового искусства…
В доказательство зрителям предъявили Агдамыча, откручивающего латунную табличку, которая, благодаря «наезду» телекамеры, разрослась в весь экран:
На этой скамейке любил сидеть
великий русский живописец
Казимир Северинович Малевич (1878-1935)
Насельники недоуменно зароптали. Жарынин сделал такое движение, точно за ворот ему попала колючка или муравей:
– Странно, очень странно…
А Имоверов буквально исходил гневным сарказмом:
– Не захотел нам объяснить причины столь бедственного положения директор Дома ветеранов господин Огуревич (Оператор тут же показал Аркадия Петровича, стыдливо прячущегося за колонну.), а президент фонда «Сострадание» господин Меделянский давно уже не сострадает старикам. Он борется в Брюсселе за своего Змеюрика! (На экране замелькал фрагмент мультфильма о похождениях знаменитого тиранозаврика.) Мы пытались позвонить Меделянскому в Брюссель. Бесполезно! (Раздались длинные безответные гудки.) Да, да, дорогие зрители, звездные старики буквально брошены на произвол судьбы! Вот и великая Ласунская, ютящаяся в заброшенной оранжерее! (Возникла дремлющая Вера Витольдовна, а затем, крупным планом - засохший лист фикуса.)…И на этой почве, как вы понимаете, легко пускают корни самые гнусные ксенофобские идеи!
– Почему у татар есть свое министерство культуры, а у русских нет? За что бились на Куликовом поле? А!? За что? Вы мне можете объяснить? - страшно сверкая глазами, возопил появившийся в кадре Жуков-Хаит.
Старческий ропот в зале усилился. Даже бухгалтерши, что-то сообразив, начали вопросительно переглядываться. Огуревич сидел красный, с суицидальной улыбкой на лице. Режиссер несколько раз так передернул плечами, будто за шиворот ему залез не муравей, а по меньшей мере небольшая ящерица. На Наталью Павловну с Кокотовым он старался не смотреть и больше уже ничего не обещал.
– Ну, и где антитеза? - не удержался писатель. А Имоверов не унимался:
– Общее трагическое настроение откровенно выразил известный режиссер Жарынин, один из лидеров антикоммунистического сопротивления в советском кинематографе!
Из обширного монолога Дмитрия Антоновича до эфира дошло всего несколько фраз:
– «Ипокренино» - это пристань чудесных талантов, всю жизнь бороздивших океан вдохновения и заслуживших священное право на тихую гавань. Последнюю гавань в своей отданной стране жизни… И теперь эта гавань в страшной опасности!
В глазах режиссера, созерцающего самого себя на экране, зажглась отдаленная надежда на справедливость, но тут же погасла. Имоверов, до этого скрывавшийся за кадром, снова вышел к зрителям. Теперь он стоял в гроте, и на его ладонь падала струйка знаменитого ипокренинского источника. Ведущий говорил мягко и мечтательно:
– Так что же делать? Как спасти заслуженную старость? Неужели в России иссяк вечный родник милосердия и благотворительности? Нет, не иссяк! Об этом мы беседуем с президентом фонда «Воздаяние» Отаром Ивановичем Ибрагимбыковым.
И вот уже Имоверов, почтительно сидя в дорогом офисе, внимает Ибрагимбыкову, одетому в белоснежную рубашку с голубым, чуть распущенным галстуком, испещренным диоровскими полуколечками. Постоянно скашивая глаза на лежащий перед ним листочек бумаги, импозантный проходимец медленно, с кавказским акцентом говорит:
– Мы готовы протянуть руку помощи гибнущему Дому ветеранов. Мы снова сделаем «Ипокренино» цветущим оазисом Подмосковья. Но для этого нужна реконструкция… На этот период ветераны будут размещены за наш счет в других, элитных домах для престарелых, а потом, конечно, вернутся к себе домой… Это все сделает наш фонд «Воздаяние». Бесплатно. Клянусь! Я человек гор и своих обещаний никогда не нарушаю!
– С этими обнадеживающими словами Отара Ивановича согласен и знаменитый режиссер Жарынин, гонимый в годы советского режима! - подхватил Имоверов.
И опять в кадре на фоне ипокренинской балюстрады появился Жарынин:
– …Наш святой долг, наша задача - сохранить эту жемчужину и передать в надежные руки… Имя этого человека - Ибрагимбыков!
Услышав такое, все старики, словно флюгеры тесного средневекового городка, повинуясь порыву ветра, обернулись с ужасом на Жарынина. А он лишь издал непонятный горловой звук - что-то среднее между стоном и рычанием.
А на экране уже снова сидели в своих прозрачных креслах Прохор с Фатимой. Лукаво переглядываясь, они комментировали увиденное.
– Что ж, наверное, надо согласиться с режиссером Жарыниным! - мило картавя, сказала девушка.
– Да, будем надеяться на фонд «Воздаяние» и лично господина Ибрагимбыкова, продолжателя славных традиций Мамонтова, Третьякова, Морозова! - элегантно пришепетывая, подхватил юноша. - И тогда не только «Ипокренино», но и вся Россия возродится, как феникс из пекла!
– Феникс из пекла… - тихо повторила Наталья Павловна и глянула на Жарынина так, как женщина смотрит на мужчину, который, домогаясь, обещал космическое сладострастье, а на деле оказался евнухом.
Кокотову стало жаль соавтора: лицо Дмитрия Антоновича потемнело, исказилось, глаза виновато прятались, а гладкая обычно лысина собралась какими-то щенячьими складками.
– Ага, я же говорил! Надули! - раздался жуткий хохот Жукова-Хаита, тоже, оказывается, смотревшего телевизор вместе со всеми. - А вы и поверили, наивные гои!
Зинаида Афанасьевна, метнув в режиссера расстрельный взгляд, увезла бесчувственного Огуревича прямо в кресле. Валентина Никифоровна и Регина Федоровна симметрично удручились. Ян Казимирович, успокаивая одноприютников, рассказывал, как после ареста Бухарина по звонку из Кремля за полчаса полностью переверстали уже подписанную в печать «Правду».
Тем временем Фатима и Прохор давно сменили тему, мило обсуждая в эфире забавное несчастье, приключившееся с американской звездой Нормой Миллер. Она сделала себе дорогостоящую пластику груди, но один имплантант подло не прижился: левая грудь оказалась пятого размера, а правая никакого. Норма впала в депрессию с припадками ярости. Во время одного такого приступа она на парковке отдубасила черного полицейского огромным вибратором, только что купленным в самом дорогом секс-шопе «Суккуб». Ее обвинили в расизме, конфисковали орудие преступления и дали две недели принудительных общественных работ. Пресса мгновенно поставила крест на карьере актрисы. И вдруг знаменитый американский режиссер Вуди Жалкович предложил Норме главную роль в сериале «Амазонки против кентавров». А как известно из Геродота, эти девы-воительницы, чтобы удобнее стрелялось из лука, выжигали себе одну грудь. Теперь Норма снова в норме, снова на съемочной площадке, - от прежней депрессии нет и следа. К тому же сам Жалкович давно замечен в склонности к женщинам с физическими дефектами: так, например, его предыдущая, шестая, супруга страдала…