Франсиско Эррера Луке - Луна доктора Фауста
– Скажите ему: мы пришли сюда с миром, вреда никому не причиним. Цель у нас одна: переправиться через реку и войти в Макатоа. Развяжите его.
Индеец, обрадовавшись свободе, с любопытством рассматривал лошадей.
– Говорит, никогда прежде не видел таких огромных лам.
– Да? – заинтересовавшись, переспросил священник. – Значит, земля инков лежит где-то неподалеку.
– Он из Макатоа, – сказал переводчик.
Вельзер предложил передать с пленным послание касику, и индеец, пораженный громоподобными выстрелами аркебуз и их невиданной убойной силой, вприпрыжку помчался вверх по берегу, с детской радостью гремя подаренным ему бубенчиком.
Он появился на следующий день в сопровождении целой флотилии челнов, в которых сидело человек девяносто воинов. Следом за ним на берег вышел юноша такого же возраста. «Это сын повелителя Макатоа», – представил его индеец. Вновь прибывший о чем-то долго говорил, подкрепляя свои слова оживленной жестикуляцией.
– Суть в том, – пересказал эту речь Лимпиас, – что его папаша будет счастлив оказать нам гостеприимство в своих владениях; он уже знает, что мы у него не засидимся, а проследуем туда, где много золота. О нас прошла слава, будто мы бахвалы, но люди неплохие… Мне кажется, – добавил он уже от себя, хитро поглядывая на индейца, – что они люто ненавидят жителей Эльдорадо и с радостью помогут нам извести их. Точно так действовал и Кортес в Мексике.
Макатоа оказался довольно крупным поселком – не меньше сотни хижин, крытых пальмовыми листьями. По знаку юного вождя испанцы остановились на площади, образованной четырьмя сходящимися к центру улицами. Индеец простер руку и торжественно произнес несколько слов.
– Он говорит, чтобы мы разместились в любом из этих домиков, – перевел Лимпиас, – а в поселок нам ходу нет.
– Что бы это могло означать? – недоверчиво спросил Вельзер. – Не готовят ли они какую-нибудь каверзу?
– Да нет, – отмахнулся Лимпиас, – просто они считают нас богами и боятся совершить святотатство, оставшись с нами под одной крышей. Закон им не позволяет, понимаете? Мы для них – существа высшего порядка, вроде как для нас – немцы.
При посредстве Лимпиаса сын вождя попросил чужеземцев выбрать себе место для ночлега по вкусу и ушел, пообещав скоро вернуться.
Гуттен, Вельзер и падре Тудела поместились в одной хижине.
Едва участники экспедиции успели подвесить свои гамаки, как появился десяток индейцев, неся большие глиняные горшки с мясом и рыбой, маисовые лепешки и красные круглые плоды неведомого вкуса. Руис, бывавший в Мексике, объяснил, что это томаты. Когда гости утолили голод, появился касик – высокий, крепкого сложения мужчина лет сорока, с умными глазами и величавыми неспешными движениями. Отдав должное огнедышащим громоносным трубкам и стремительному бегу коней, он сказал:
– В ясные дни отсюда видны горы, за которыми лежат большие города, населенные богатым народом.
– Он говорит, что нас слишком мало, чтобы идти туда. Как ни сильны мы, но можем потерпеть поражение. Чтобы он не заподозрил нас в робости, я ответил, что нас ничто не остановит, и поглядите, как он расплылся от этих слов, – перевел Лимпиас.
– Да, маэсе, вы были правы, когда говорили, что здешние индейцы хотят с нашей помощью свести счеты с жителями Эльдорадо.
Потом вождь оглядел Гуттена и о чем-то с жаром заговорил.
– Этот олух утверждает, – перевел Лимпиас, – что мы окажем ему высшую честь, если согласимся разделить ложе с женщинами его племени. Видать, хочет улучшить породу.
– Готов служить в меру сил! – громогласно вскричал Диего де Монтес.
Но касик, не сводя глаз с Филиппа, продолжал что-то весело втолковывать толмачу.
– Он просит вас, сеньор губернатор, – сказал, смеясь, Лимпиас. – Он предлагает насладиться прелестью его любимой жены.
– Я…– забормотал, покраснев, Филипп, но падре Тудела не дал ему договорить:
– Нельзя отказываться, дон Филипп! Заклинаю вас всем святым! Он воспримет ваш отказ как смертельную обиду!
– Такого рода отношений я с индейцами иметь не желаю, – строго отвечал Филипп.
Он вышел из хижины вместе с Вельзером, и, едва лишь они ступили за порог, вслед кто-то произнес тоненьким голоском:
– Очень бы хотелось знать, есть ли на свете такая баба, на которую клюнул бы наш капитан-генерал? Ответьте мне, друзья!
Вождь дал им проводников, и отряд двинулся к дальним горам, за которыми лежали «большие города, населенные богатым народом». Привал устроили в деревушке, где жило дружественное и союзное племя, радушно принявшее испанцев. Край, который им предстояло пересечь, был дик, скуден растительностью, и потому касик дал им сотню носильщиков, чтобы тащить корзины с провиантом.
– Вот что значит вера, – заметил по этому поводу падре Тудела. – Индейцы по своей доброй воле согласились на то, что обычно вырывают у них с большой кровью. Они почитают нас существами высшего порядка, а всех прочих – равными себе.
– Надо и впредь поддерживать в них это чувство, – сухо ответил Вельзер. – Сознание превосходства значит больше, чем многочисленное воинство. Вот почему я не желаю, чтобы наши люди путались с индеанками: плотский грех всех ставит вровень. А дитя, зачатое от чужестранца, лишит его уважения в глазах матери.
– Ах, сеньор Вельзер! – воскликнул Лимпиас. – Когда собираешься потешиться с девицей, такие мысли как-то в голову не приходят! Не до того, знаете ли!
Девять дней отряд шел по берегу Гуайаберос, сумев трижды уклониться от встречи с воинственными племенами, и наконец добрался до большой деревни, к которой с севера вплотную примыкали горы. Диего де Монтес сказал, что это и есть тот богом проклятый край, где обитают индейцы чоке.
– Это же Макаренская сьерра! – заявил он, ко всеобщему разочарованию. – А река – все та же Гуавиаре!
– А что я вам говорил? – не без самодовольства ответил Гуттен. – Эльдорадо как-то связан с Макаренской сьеррой.
В эту минуту в воздухе запели стрелы, и полсотни низкорослых голых индейцев со всех ног бросились вверх по склону.
– Если это союзники и друзья, – мрачно пошутил Лимпиас, – то каковы же должны быть враги?
Деревня была пуста, но испанцы обнаружили там множество разнообразной еды. Одна хижина была до самой крыши заполнена перьями попугаев ара.
– Отдохнем, – предложил Лимпиас, – отдохнем и подумаем, как нам без урона выбраться из этой передряги.
– Самое лучшее – послать наших проводников вдогонку за хозяевами, пусть растолкуют им, что мы пришли с миром, – предложил Диего де Монтес.
Проводники, звоня в колокольчики, отправились следом за исчезнувшими индейцами и часа через два привели их обратно. Впереди, сияя детской и чуть плутоватой улыбкой, шел тучный касик. Его звали Капта, и лошади пришельцев безмерно поразили его: когда Дамиан де Барриос, желая произвести на него впечатление, поднял свою лошадь на дыбы, он захлопал в ладоши и засмеялся от души.
Стемнело, и завязалась сердечная беседа. Здешние индейцы были столь же радушны, как и их собратья из Макатоа, и потому чужеземцам не пришлось страдать ни от голода, ни от жажды, ни от неприветливости индеанок, которые, как записал в дневнике падре Тудела, «были отменно хороши собой и приветили гостей со всем пылом христианского милосердия». Капта рассказал, что в нескольких днях пути отсюда, у подножья горы живет в больших и богатых поселениях воинственное племя, носящее одежду и сумевшее приручить огромных горбатых зверей. Испанцы по описанию поняли, что речь идет о карликовых верблюдах. «Много там и разных прочих животных», – продолжал он, изобразив знаками овец, кур и индюков.
Капта угостил их клубнями дивного вкуса, называемыми «бататы», и, в короткий срок овладев искусством верховой езды, едва не расплакался от умиления и восторга, когда протрусил рысцой по долине. На радостях он подарил Гуттену два золотых венца тонкой работы, и гул восхищения прошел по рядам испанцев при виде такой щедрости.
– Они в точности такие же, – воскликнул ошеломленный Филипп, – как те, что преподнес Спире вождь племени, жившего на деревьях! Ну-ка, маэсе, спросите, откуда они у него?
Капта пустился в пространные объяснения: он прижал руки к груди, потом словно пронзил кого-то воображаемым копьем, потом на лице его появилось выражение ужаса, сменившееся сладострастием. Потом он захохотал во все горло и наконец, показав в сторону юга, поклонился покорно и боязливо.
– Все понятно, – сказал Лимпиас. – Он толкует, что короны эти подарили ему какие-то женщины, живущие без мужчин и неустрашимые в бою, как самые доблестные воины.
– Амазонки! – вскричал Филипп.
– Говорит, что живут они в десяти переходах отсюда, за Кагуаном, на том берегу Напо.
– Напо – это другое название реки Мараньон, – сказал падре Тудела, – а Кагуан, если память мне не изменяет, – один из его притоков.
