Ирэн Роздобудько - Пуговица. Утренний уборщик. Шестая дверь (сборник)

– Что?! – разом выдохнул зал.

– Какая наглость! – воскликнула мать Межстена, старая королева Каст-Аньета. – Как ты смеешь, маленькое чудовище, называть нашу дорогую невесту куклой?! Взять их немедленно!

Нас моментально окружили стражники. Я смотрела на Эльвиру, но она продолжала скрываться за своим веером.

– В тюрьму их! – приказал король.

Нас схватили и моментально затолкали в темный чулан. Я была возмущена не столько произошедшим событием, сколько поведением своей любимой куклы. Подлая предательница! Я вспомнила, как кормила ее с ложечки, как пеленала, как пела ей песенки и целовала на ночь в круглый фарфоровый лобик… Слезы покатились по моим щекам.

– Ах, дорогая Люси! Я не могу видеть, как вы страдаете! – засуетился Попрыгунчик. – Была бы у меня шпага!

Не успели наши глаза привыкнуть к темноте, как в стене чулана отворилась потайная дверца, и в полоске синего света появилась та, которая так подло предала меня. Эльвира стояла, прижав к губам палец.

– Мамочка, дорогая мамочка, – наконец зашептала она, – простите меня. Я смогу вывести вас отсюда, только не сердитесь! (Я снова отметила, что время здесь идет неимоверно быстро, ведь только мгновение назад кукла сидела на троне рядом со своим женихом!)

– Как это «вывести»? – возмутилась я. – Мы пришли сюда, чтобы забрать тебя!

– Дорогая мамочка, – запричитала Эльвира, – поймите меня! Ну кто я там, наверху? Обычная кукла, которую можно купать в холодной воде, расчесывать острым гребнем, неделями носить в сумке и бросать носом в стену (при этих словах покраснеть пришлось мне…). А здесь я – королева целой огромной страны. Меня любит король и слушаются подданные. Тут я – живая! У меня собственная спаленка, в которую каждое утро обещают приносить сладкие пирожные…

– Ах, пирожные… – эхом повторил Попрыгунчик. – Как я вам завидую, госпожа Эльвира!

– Это значит, что мы никогда больше не увидимся? – спросила я.

– Мы увидимся. Мы обязательно встретимся, – убежденно сказала Эльвира. – Вы еще не раз придете к нам в гости, дорогая мамочка! Главное, чтобы потом вы ЗАХОТЕЛИ меня узнать. Так можно мне остаться?

Я не могла возразить ей. Я ведь прекрасно понимала, что значит быть живой и двигаться. Разве я могла лишить Эльвиру этого удовольствия?

Потом новая королева Межстении вывела нас потайным ходом прямо к пурпурному занавесу, отделявшему одну страну от другой.

– Прощай! – сказала я Эльвире. – Делай так, как подсказывает тебе сердце, – я ведь всегда знала, что оно у тебя есть… Но знай, теперь ты можешь состариться и даже… даже умереть.

Она улыбнулась и ничего не ответила.

Мы отодвинули полог и сразу же оказались в бальной зале Подваннии.

При нашем появлении музыканты забарабанили, запиликали, забренчали, а гости окружили нас плотным кольцом и забросали цветами, как настоящих героев. Навстречу вышли король Подванн, ведя под руки Амелию и Марианну.

– А где же Эльвира? – спросила Марианна.

Мне пришлось рассказать всю историю.

– Значит, Эльвира теперь королева? – расплакалась вдруг Амелия.

Чтобы как-то развеселить ее, король Подванн предложил попить малинового чаю и пригласил всех посидеть в гостиной. Мы (я, Попрыгунчик, две куклы и король) долго сидели за столом, разговаривали, пили удивительно вкусный чай и говорили о… Впрочем, это и есть тайна, которую я пообещала не рассказывать никому. Наконец, в гостиную без стука зашел отряд фонарщиков. Маленькими золотыми наперсточками они загасили свечи. Очевидно, наступило утро.

– Нам пора, – сказала я и заметила, что король, облик которого постоянно менялся, превратился в увядший цветок. Мой друг Попрыгунчик тоже заметно сник.

– Что с вами, Ваше Величество? – спросила я.

– Я должен остаться один, а мне этого так не хочется! Госпожа Люси, если вы позволили остаться Эльвире, то, возможно, не откажете в той же просьбе Амелии? Я прошу у вас ее руки и умру от горя и одиночества, если…

– Да вы просто сговорились! – Я посмотрела на Амелию, лицо которой пылало. – Ты действительно хочешь остаться?!

Но все было понятно без слов.

– А ты, Марианна?

– Нет, мамочка, я пойду с тобой. Я буду с тобой до тех пор, пока не изотрется мое платье, не рассыплются в пыль башмачки… И пока… пока ты не станешь взрослой…

Она взяла меня за руку. Мы распрощались с королем, я расцеловала Амелию и пожала лапку Попрыгунчику. Но он вяло ответил на мое рукопожатие – его лапки безвольно заболтались, а по лицу градом покатились слезы.

– Люси, Люси… – повторял он, – я все равно найду тебя.

Он достал из кармана маленькое круглое зеркальце и разломил его на две части – один из осколков протянул мне:

– Когда-нибудь мы соединим их… – сказал он.

– Пора, – поторопила Марианна.

Я почувствовала, что ужасно хочу спать, глаза мои слипались. Марианна вывела меня на крутую каменную лестницу, ведущую вверх. Как сквозь пелену я увидела светящийся у ее основания полукруг Двери. Мы уже были совсем близки к цели, когда я… заснула на последней ступеньке, свернувшись клубочком на холодном камне. Последнее, что я почувствовала – Марианна, выбиваясь из сил, перетащила меня через порог и упала, обессиленная, рядом.

На этом история девочки, идентифицирующей себя как «Я», заканчивается… После шести лет она, по ее словам, научилась видеть себя со стороны. Наверное, так она пряталась от реальности, которая перестала ее устраивать. Поэтому вполне уместно автору назвать ее имя и не вводить в заблуждение читателя детскими сказками. Ее звали Анна-Мария.

И в том, что она имела двойное имя, был некоторый знак свыше, свидетельствующий о раздвоенности ее натуры, ведь иногда нам легче видеть себя со стороны, нежели активно участвовать в происходящем. А уж если это происходящее нам совершенно не нравится, те счастливцы, которые имеют дар говорить о себе, как о ком-то постороннем, могут с уверенностью сказать: это было не со мной.

Итак, ее звали Анна-Мария. И главным в ее жизни было то, что когда ей исполнилось шестнадцать, она почувствовала, что на самом деле ей все сорок. Наверное, этим она и привлекла внимание автора.

…Осенью 1982 года Анне-Марии исполнилось шестнадцать. Утром она подписала открытку и оставила ее у себя в уголке на раскладушке: «С днем рождения!» Вечером под своей надписью обнаружила каракули сводного братца Алексы: «Ты здесь лишняя!» Это было последней каплей.

И вот теперь она бредет по улице, совершенно не замечая, что начался мелкий осенний дождик. В ее потрепанной спортивной сумке, с которой она ходит в школу, лежат кое-какие вещи, несколько тетрадок, а главное – кошелек со всеми ее сбережениями – 33 рубля и 42 копейки. Это сумасшедшая сумма! Можно поужинать в кафе, а после купить билет на самолет, например до Риги. Но – только в один конец. Хотя какая разница, где бродить под дождем?

Жизненная спираль, по которой Анна-Мария поднималась, уже давно превратилась в обмякшую ленточку серпантина. А сознание полной незащищенности появилось после того случая с овчаркой… Тогда она впервые шла в школу (это было первое сентября) – фартушек у нее был белый, как и полагается, в новеньком портфеле лежал пластмассовый пенал с крошечными игрушечными часами на крышке. Соседка тетя Валя смотрела с балкона, курила папироску и выпускала в небо ровные колечки сизого дыма. Огромная овчарка выскочила неожиданно. Анна-Мария почувствовала за собой ее хриплое прерывистое дыхание. Собака ударилась о ее спину влажным носом и остановилась. Анна-Мария почувствовала, как на платьице образовалось мокрое пятно от ее пенистой слюны. Несколько минут они так и простояли – девочка и собака, пока тетя Валя не спустилась и не довела Анну-Марию до школы (хорошо, что идти было недалеко!), не обращая внимание на то, что у девочки мокрой оказалась не только спина, но и колготки…

В то время Анна-Мария уже жила в квартире напротив. Это обрушилось, как болезнь: вначале уехала мама. Название ее нового местопребывания звучало, как жужжание пчелы: ПМЖ. Анна-Мария представляла это самое ПМЖ, как клумбу больших желтых цветов, среди которых порхают эльфы и колибри. Пока позже ей не растолковали, что замысловатая аббревиатура расшифровывается, как «постоянное место жительства»… Недолгая семейная идиллия длилась лишь до той поры, пока была бабушка. Как случилось, что мама оказалась в другой стране и с другим мужем, Анна-Мария не знала и по сей день. Вначале узнать было не у кого (отец мало разговаривал с ней), а позже (когда Анна-Мария вообще перестала удивляться чему бы то ни было) эта тема перестала ее интересовать. Мать оказалась в другом мире, который, очевидно, выбрала сама.