Тимоте де Фомбель - Между небом и землей
Этель бросилась бежать. Тень последовала за ней.
Лес стал совсем непроходимым. Этель бежала, не разбирая дороги, то и дело натыкаясь на поваленные деревья.
В конце концов она упала.
Ее дрожащая рука сжала ружье. Она подняла его дулом кверху и сделала первый выстрел. Тень замерла прямо над ее головой и ринулась вниз, в пустоту.
— Нет! — закричала Этель.
И выстрелила второй раз, наудачу.
Тень вскрикнула и рухнула на нее, наполовину придавив собой.
Задыхаясь и с трудом сдерживая стон, Этель попыталась сдвинуть тяжелое тело, давившее на грудь. Ее руки онемели. Она услышала слабый голос, который произнес ей прямо в ухо:
— Этель…
Ей почудилось, что она уже умерла, перенеслась в иной мир, потому что голос принадлежал Ванго.
— Этель, они здесь?
— Кто, Ванго?
— Они здесь?
— Здесь только я, Ванго.
Она обвила его руками, поцеловала в лоб и в глаза.
— Кто стрелял? — спросил Ванго.
— Это я. Я одна.
Этель рыдала и улыбалась одновременно, крепко сжимая его в объятиях.
— Откуда ты свалился, мой Ванго? Ведь не с луны же — ее сегодня нет.
— Они скоро вернутся.
— Нет. Я буду с тобой.
— Они меня ищут. Они не остановятся, пока не найдут.
— Здесь тебя не найдут.
— У них даже собаки есть. Я устал.
— Не бойся.
— Ты меня ранила, — сказал Ванго.
— Это ты меня ранил. Я тебя уже шесть лет жду.
— Я шел к тебе, Этель. Я пришел пешком из Лондона. А до этого я был еще дальше…
— Обними меня.
— Они не оставят меня в покое. Их много. У них собаки.
— Останься со мной.
— Я не сумасшедший, Этель. Они преследуют меня повсюду.
— Я знаю, что ты не сумасшедший. Знаю, что тебя хотят убить.
— Этель…
— Ты обещал мне, Ванго. В дирижабле ты обещал мне…
— Ты ранила меня, Этель.
— Да, но больно-то мне. Я люблю тебя. Я здесь. Я люблю тебя.
— Ты прострелила мне руку, — еле слышно сказал Ванго.
Этель вскрикнула: ее ладони были липкими от крови.
— Ванго!
Первая пуля вошла в плечо, прямо над раной, полученной им в Лондоне. Вторая, он это почувствовал, скользнула по волосам.
Ей пришлось переложить его на землю, чтобы сходить за лошадью, и даже это минутное расставание для обоих было мучительным.
Но теперь уже ничто не могло их разлучить — ни ночной мрак, ни глухая чаща. После того как Этель осторожно помогла ему взобраться в седло и ударила каблуками по крупу лошади, ей показалось, что она видит сон и в этом сне Ванго сидит у нее за спиной, а его рука обнимает ее за талию.
33
Рухнувший мир
В три часа ночи в кухню вошла лошадь.
Рождественское пиршество семейства Скоттов было в самом разгаре.
Джастин только что водрузил на стол четырех кур на вертеле; их подрумяненная кожица, пузырясь кипящим жиром, вздымалась, как будто они еще дышали.
Когда лошадь показалась в дверях, гости с изумленными криками повскакивали с мест.
— Чистые полотенца и врача! — крикнула Этель, не сходя с лошади. — Джастин, принесите в мою комнату воду и спирт.
Ванго, сидевший у нее за спиной, был без сознания. Этель направила лошадь в коридор и, заставив ее взобраться по парадной лестнице, доехала до своей комнаты.
Скоро в замок вернулась Мэри. Всюду сновали люди. Во всех окнах, а их в замке были десятки, горел свет.
— Прикажете отвязать лошадь от пианино на втором этаже? — невозмутимо спросил ее Питер.
Тут-то Мэри и поняла: что-то произошло.
Едва войдя в комнату, она взяла руководство на себя, даже не спросив, что за юноша лежит на постели Этель. И сразу предложила врачу свою помощь.
Врач приехал на автомобиле вместе с маленькой рыжей собачкой. Он нахмурился, увидев плачевное состояние руки Ванго.
Сначала он снял тряпицу, которой Ванго перевязал свою рану. Рана гноилась. Ванго пришлось прыгать в Темзу, пробираться через всю страну, ночевать в амбарах и вагонах для перевозки скота. Под кожей застряли осколки стекла. Да и новая огнестрельная рана не способствовала заживлению.
Этель бросила грязную тряпицу в тазик. Когда кровь растворилась в горячей воде, она узнала голубой платочек. На ткани постепенно проступала вышивка. Над заглавной буквой имени «Ванго» блестела звездочка.
«Сколько держав даже не подозревают о нашем существовании».
Прежде чем взяться за работу, врач подтолкнул Этель к выходу и дал команду собачке охранять дверь. Этель было запрещено входить.
Она легла на ковер в коридоре. Ей совсем не хотелось спать, чувства переполняли ее, переливались через край. Так бывает, когда над бурной рекой идет дождь. В кипении водоворота его сначала даже не замечаешь. Но вот река постепенно вздувается и однажды выходит из берегов, затопляя все вокруг.
Утром врач вышел из комнаты — бледный, растрепанный, с синевой под запавшими глазами.
Этель бросилась к нему.
— Если вы хотите, чтобы он выжил… — мрачно начал доктор.
Стоя на верху лестницы, он расстегивал свою рубашку в кровавых пятнах. Этель смотрела, как он расхаживает перед ней голый по пояс.
— Если вы действительно хотите, чтобы он выжил, мисс…
Он вынул из саквояжа чистую сорочку и переоделся.
— …так вот, вам бы сперва надо прекратить всаживать в него пули.
Этель через силу улыбнулась.
— Ему лучше?
Доктор кивнул, завязывая галстук. Обрадованная Этель взялась за ручку двери. Собачонка зарычала.
— Стоп! — сказал врач. — Дайте ему поспать двадцать четыре часа. Я вам не очень-то доверяю, мисс Этель. Подождите, пока он наберется сил, чтобы защитить себя.
Тут появилась Мэри.
— Я послежу за ним, — сказала она.
— Вы бы лучше последили за вашей девчушкой, мэм!
Он свистом подозвал собачку и спустился с лестницы.
— Я приеду завтра.
Ванго спал не двадцать четыре часа. Он спал двадцать четыре дня и двадцать четыре ночи. Он бы проспал и сто лет, как в сказке, если бы только каждый раз, открывая глаза, не видел Этель, рядом со своей постелью или у окна.
Он был почти уверен, что во сне чувствовал ее дыхание на своем лице.
На ночь фитиль ночника прикручивали, и он не сразу замечал девушку, стоявшую на коленях у его изголовья. Он думал, что находится в комнате один, но постепенно различал во тьме устремленные на него блестящие глаза.
Ванго уже начал есть, пытался ходить по комнате, оберегая свою руку в повязке от плеча до кисти, снова ложился.
Проснулся он только на следующий год, за неделю до конца января 1936-го.
И с этого дня они начали разговаривать.
Это произошло не сразу — слишком велико было смущение, слишком долгие паузы перемежали их слова. Потом они начали доходить до окна, до крыльца, до ближайших деревьев, и чем длиннее были эти прогулки, тем дольше становились беседы.
Неделя за неделей они восполняли разговорами годы молчания.
Этель вспоминала, как семь лет назад, во время кругосветного путешествия на цеппелине, ее поразило внезапное появление Ванго, а затем столь же внезапное исчезновение. Намеренно бесстрастным тоном она рассказывала, как провела последующие годы в Эверленде, рядом с братом; как позже, начиная с пятнадцати лет, окунулась в бурную жизнь Эдинбурга и Лондона, посещая дансинги, убивая время в безумном вихре развлечений, стараясь вообще не ложиться спать, чтобы выбросить из головы все мысли о нем. Призналась, как ее потрясло короткое письмо Ванго о «церемонии в Нотр-Дам», которое она сочла приглашением на его венчание. И как была изумлена, когда, приехав в Париж на свадьбу, увидела Ванго распростертым на площади перед собором. Этель сообщила ему и о человеке, стрелявшем в него из засады, и о полицейском расследовании, и о бесконечных хождениях то к Эккенеру, то к Булару, и о встрече с Кротихой…
А Ванго говорил о своем отчаянном бегстве, о том, что вокруг него погибают или пропадают люди — отец Жан, Мадемуазель, Зефиро и даже Мацетта с его ослом. Он рассказывал о своем детстве, о прибрежных скалах, о монастыре, о том, как узнал наконец заветную тайну своей жизни, описывал большой корабль с осенявшей его звездой, пение матери, набег пиратов, убийство, гибель судна. А сколько еще осталось вопросов, на которые так и не нашлось ответа… Рассказал он и о преступлении Мацетты, о смерти второго пирата и бегстве третьего в Америку. Возможно, этот третий и увез с собой награбленное…
— …награбленное сокровище? — вскричала Этель.
— Почему Кафарелло застрелил своего сообщника? Это убийство навело меня на мысль, что он не хотел чем-то делиться.
Ванго рассказал также о записке с именем Этель и вопросом «Кто ты?», который мгновенно вывел его из оцепенения. И о преследующих его тенях, от которых невозможно скрыться, которые заставляли его бежать снова и снова: прятаться во чреве цеппелина, карабкаться на крыши поездов, прыгать в реки…
