Дафна дю Морье - Прощай, молодость

Время года и запахи были другие, но все остальное не изменилось. Автомобиль еще раз свернул, и показался большой дом из серого камня, с белым крыльцом и фонарем над входом. Спаниель моей матери, толстый и ленивый, поднялся на ноги, помахивая хвостом, когда увидел машину. Ветерок мягко шевелил портьеру в открытом окне столовой.

Я вошел в холл, и там все так же пахло, и были все те же стулья с кожаными сиденьями и оружие, развешанное на стенах, а в большом камине горели поленья.

Я прошел через холл и постоял на другом конце, глядя на лужайки, тянувшиеся к пруду с лилиями, который лежал ниже. Здесь было по-прежнему тихо, и на террасе тоже, и там, как и раньше, стояла маленькая серая статуя Меркурия, готового взлететь, с рукой, прижатой к губам. На лужайке скворцы рылись в поисках червей.

Потом я повернулся и пошел в гостиную, и здесь были моя мать и Эрнест Грей. Она показалась мне совсем незнакомой в своем черном платье и меньше, чем раньше. Я подошел и поцеловал ее. Я не знал, начнет ли она плакать или заговорит о моем отце. Но она спросила, хорошо ли я доехал и не хочется ли мне чая.

Я отказался, мне ничего не хотелось. Потом она на меня взглянула и сказала:

— Ты очень вырос, Ричард. И, думаю, пополнел.

— Да, может быть, — согласился я.

— В этом нет сомнения, не так ли? — спросила она, поворачиваясь к Грею.

— Да, — сказал Грей. — Да, я думаю, вы правы.

— Твой отец всегда говорил, что ты станешь крупным мужчиной, — продолжала она. — Ты был таким худым, когда уехал отсюда.

Мы сидели втроем и ломали голову, что бы еще сказать.

— Я рад, что моя телеграмма вас застала, — наконец нашелся Грей. — Я боялся, что вас там нет, что вы уехали.

— Нет, — сказал я, — я не уехал.

— Я помещу тебя в маленькой западной комнате, Ричард, — сообщила моя мать. — Твоей комнатой не пользовались с тех пор, как ты уехал, и я боюсь, что там сыро. Зимой в этой комнате всегда было довольно холодно.

— Да, — ответил я. — Но это не имеет значения. Мне все равно, где я буду.

— В западной комнате ты будешь по соседству с мистером Греем, — сказала она.

Ко мне подошел спаниель и обнюхал мои ноги, а я наклонился и погладил его уши.

— Ну что, Мики, — обратился я к нему, — ты меня, конечно, помнишь? Бедный старый Мики, добрый старый Мики.

— Мики стал очень толстым, — заметила моя мать.

— Да, — подтвердил я.

— Мики любит покушать, — вставил Грей.

В разговоре снова возникла пауза, и я продолжал гладить уши спаниеля.

— Я немного передохну перед тем, как переодеться к обеду, — сказала моя мать. — Обед, как всегда, в половине восьмого. Ты можешь принять ванну, если хочешь, Ричард. Вода, должно быть, горячая.

— Да, — ответил я.

Она поднялась с кресла и вышла из комнаты, собака, сопя, последовала за ней по натертому паркету. Я тоже встал и подошел к окну. Уже смеркалось.

— Ваша мать удивительно стойко держится, — сказал Грей. — Надеюсь, она выдержит завтра на похоронах. Такое испытание для нее! Я рад, Ричард, что вы сразу же приехали.

— Как он умер? — спросил я.

— Сердце. Совсем неожиданно, в пятницу вечером. По-видимому, за обедом он пожаловался, что чувствует себя усталым. Потом пошел к себе в библиотеку, а ваша мать — сюда. В десять часов она вошла взглянуть, готов ли он идти наверх. Она нашла его там, Ричард, в кресле. Ужасный удар для нее! Он был уже мертв. Вероятно, он совсем не мучился. Он подался вперед в кресле, рука лежала на столе. Должно быть, он потянулся за своей ручкой. Наверное, это было ужасно для вашей матери — она была совсем одна.

— Да, — сказал я.

— Я приехал в субботу утром. Тут были репортеры, поступали телеграммы, телефонограммы — все как обычно. Вам повезло, что вы не сидели на телефоне — это был просто кошмар. Полагаю, вы видели газеты? Премьер-министр выразил соболезнования, я этому рад. Ваша мать читала все газеты. Думаю, она гордится.

— Что же теперь будет? — спросил я. — Она не захочет продолжать здесь жить, не так ли — теперь, когда его нет в живых?

— Она говорила со мной об этом сегодня днем, Ричард. Она так спокойна, что может говорить о чем угодно и о нем. Ей как будто легче, когда она говорит о нем. Она сказала, что никогда отсюда не уедет, ей хочется здесь остаться из-за него. Мне кажется, у нее какая-то идея насчет того, чтобы оставить тут все так, как было при нем, как будто он еще жив.

— Я бы так не смог, — сказал я, — не смог бы на ее месте. Мне бы пришлось уехать.

— Видите ли, Ричард, она уже не молода, и это ее дом. Здесь ее корни, весь смысл ее жизни. Даже теперь, когда он мертв, у нее останутся воспоминания, и в этом будет состоять ее утешение — жить с ними.

— Утешение? — повторил я.

— Да, Ричард, воспоминания — прекрасная вещь, когда вы стары.

Я отошел от окна.

— Мне бы хотелось заглянуть в библиотеку, — сказал я.

Мы вместе вышли из гостиной и через холл попали в библиотеку. Я открыл дверь. В комнате был полумрак, потому что никто не зашел сюда отдернуть портьеры. Серый вечерний свет отбрасывал на пол тени.

— Ваша мать хочет оставить здесь все как есть, ни до чего не дотрагиваясь, — рассказывал Грей. — Она здесь будет сама стирать пыль. Посмотрите на письменный стол. Она поставила сюда эти цветы утром.

Я включил небольшую лампу возле стола.

— Как вы полагаете, над чем он работал перед смертью? — спросил я.

— В случае, если бы он хорошо себя чувствовал весной, — ответил Грей, — он должен был бы произнести речь в Эдинбургском университете. Думаю, он уже делал наброски к этой речи. Посмотрите на этот клочок бумаги, исписанный карандашом, и на эти слова: «Вы, молодые люди, которые сейчас передо мной…» И еще вот тут, ниже, подчеркнуто: «мужество вынести». Это явно фраза из его речи. Мне кажется, это последние слова, которые он написал в жизни.

Я взял в руки клочок бумаги:

— Интересно, почему он это написал?

— Ваша мать сказала, что понятия не имеет, о чем говорилось бы в этой речи. Он не затрагивал эту тему даже с ней.

— Как вы думаете, могу я оставить это себе? — спросил я.

— Думаю, ваша мать хотела, Ричард, чтобы все его бумаги остались нетронутыми.

Я положил листок на письменный стол.

— Я никогда не представлял себе, — сказал Грей, — что эта библиотека — такое спокойное место. Я понимаю, почему вашему отцу хорошо здесь работалось. Никаких звуков, ничего не отвлекает, а летом стеклянные двери открываются на лужайку.

— Да, — согласился я.

Потом мы вышли, и я закрыл за собой дверь. Мы стояли в холле, грея у камина руки.

— Что вы предполагаете делать, Ричард? — осведомился Грей.

— У меня нет никаких планов, — ответил я. — Я не собираюсь возвращаться в Париж.

— У вас, разумеется, нет необходимости беспокоиться о деньгах, — заметил он.

— Об этом пока рано говорить, не так ли?

— Нет, я так не думаю, — возразил Грей. — Полагаю, вы обнаружите, что ваш отец все вам оставил.

— Нет, — сказал я. — Нет.

— Однажды он показал мне свое завещание, Ричард, примерно год тому назад. Не думаю, чтобы он его изменил с тех пор.

— Год тому назад?

— Да.

Год тому назад я ему написал, прося помощи, и он прислал мне чек на пятьсот фунтов стерлингов, но без письма.

— Мой отец когда-нибудь говорил с вами обо мне? — спросил я.

— Нет, Ричард.

Я продолжал греть руки у огня.

— Мне не нужны деньги, — сказал я. — Если то, что вы говорите, сбудется, то маме понадобятся все деньги, чтобы поддерживать тут все в таком виде, как прежде. Думаю, в конце концов, она права, что хочет оставить все как при нем, как будто он все еще здесь.

— Вы должны сделать что-нибудь определенное, должны поселиться в Лондоне, — посоветовал Грей. — Вы оставили идею писать?

— Да, — ответил я. — Да, с этим покончено.

— Вы когда-нибудь думали о том, чтобы найти работу в Сити? — спросил Грей.

— Вряд ли.

— Я мог бы вам дать рекомендательное письмо к сэру Малькольму Фордриду. Полагаю, вы о нем слышали?

— Не знаю, — усомнился я.

— Он крупный банкир. Если бы вы начали у него в фирме, это могло бы стать отправной точкой карьеры, Ричард. Возможно, сначала работа покажется нудноватой. Присутственные часы, знаете ли, однообразная работа. Обычная рутина для многих. Мне кажется, это то, что вам надо.

— Очень любезно с вашей стороны, — ответил я. — Мне нужно подумать.

— Вы бы могли подыскать удобную квартиру в городе, — продолжал Грей. — Выходили бы в свет, общались с интересными людьми.

— Да, — сказал я.

— Вы уже не мальчик, знаете, и вам нужно как-то устраиваться в жизни.

— Да, — повторил я.

— Если хотите, я могу рекомендовать вас в мой клуб, — предложил он. — Вам нужен хороший клуб, если вы живете в городе.