Виктория Хислоп - Восход
– Подчас мне кажется, – начал он, – что у меня тут все время на свете!
Хусейн знал, что часовщик не раз повторял эту шутку, но все равно улыбнулся.
– А вы чините часы? – Он постарался поддержать разговор.
– Конечно, – ответил часовщик. – Вот сегодня как раз чиню. За ними должны вскоре прийти.
– Думаю, всегда находятся люди, у которых сломались часы.
– Но люди любят радовать себя новыми часами тоже, – сказал хозяин. – Солдаты вот тоже интересуются.
Хусейн подошел к шкафчику, где были выставлены дамские часы.
– Это скорее украшения, а не часы, – фыркнул часовщик.
Браслеты были из золота или платины, некоторые циферблаты украшены драгоценными камнями.
– Дамочки, которые носят такие, редко интересуются временем, – добавил хозяин магазина. – У них есть мужчины, чтобы напоминать о времени…
– Наверное, эти часы очень дорогие, – заметил Хусейн.
– Да уж. К тому же не помню, чтобы я продал за десять лет более четырех. Еще до того, как начались эти напасти. Сейчас торговля стала уже не та. Многие постоянные покупатели из турок-киприотов уехали с Кипра. А греки-киприоты сюда приходить не могут.
Хусейн знал: то, что он собирается сказать, потребует мужества, но пока часовщик был доброжелателен.
– Послушайте, я не турок, – сказал он, позабыв об акценте. – Я турок-киприот. И не могу позволить купить себе часы.
Часовщик замер и напрягся: подобные истории он слышал и раньше.
– Моя семья потеряла все, – продолжал Хусейн. – Осталось только это. – И он достал из кармана ожерелье.
Глаза у часовщика полезли на лоб. Он знал лишь цену крошечных камней, которые использовались в часах. То, что держал в руках молодой человек, было совсем другого калибра. За всю свою жизнь часовщик не видел ничего подобного.
– Можно взглянуть?
Хусейн протянул ему бриллианты, и часовщик поднес их к свету.
– Никогда не видел таких роскошных сапфиров, – покачал он головой, возвращая украшение.
– Это голубые бриллианты, – сказал Хусейн со знанием дела.
– Голубые бриллианты?! – Часовщик еще раз внимательно осмотрел ожерелье. – Насколько я понимаю, вам нужно их продать?
Хусейн кивнул:
– И очень срочно. Мне позарез нужны деньги.
– Ясное дело! Всем нужны деньги в наше время.
– Мне нужно кое-кого выручить, – объяснил Хусейн.
Часовщик растерялся. Молодой человек был явно в отчаянии. Кого бы он ни собирался выручать, эти люди были ему дороги.
– Сделаю, что в моих силах, – сказал он. – Думаю, я могу помочь вам продать это колье. А потом вы расскажете, как хотите помочь этим людям…
– Спасибо, – ответил Хусейн.
– Я позвоню одному другу. Посмотрим, что он сможет сделать, – сказал часовщик. – Я закрываюсь на обед, так что, если смогу о чем-нибудь договориться, мы с вами встретимся с ним. Ну а теперь, если вы не собираетесь ничего покупать, прошу извинить, мне надо работать, – прибавил он. – Приходите ровно в двенадцать.
– Я не опоздаю, – пообещал Хусейн.
Он бродил по городу, не зная, как убить время. Два раза выпил кофе и поймал себя на том, что отвык расплачиваться деньгами – протягивать монету и ждать сдачу. Не устоял перед ароматом баранины и с жадностью съел сис-кебаб из палатки, впервые за несколько месяцев ощутив вкус мяса.
Когда Хусейн вернулся в магазин, сотни стрелок приближались к цифре «12». Не успел он войти, как раздался бой часов.
Часовщик его ждал.
– Я нашел кое-кого, – сообщил он. – Вы не сможете получить настоящую цену, но это лучшее, что можно выручить сегодня.
Тот факт, что молодому человеку нужны были деньги, чтобы помочь другим людям, тронул часовщика. Хусейн напомнил ему о его мальчике, который тоже носил форму, но в другой части острова. Этого было достаточно, чтобы захотеть ему помочь.
Они вместе пересекли город, и по дороге Хусейн рассказал, для чего ему понадобились деньги.
– С этим я помочь не могу, – признался часовщик. – Но можем спросить у моего друга, он кое-что знает на этот счет.
Часовщик повел Хусейна по боковой улице, и вскоре они оказались возле тускло освещенного кафениона. В глубине помещения, едва различимый в густом сигаретном дыму, одиноко сидел мертвенно-бледный полный мужчина. Другие посетители держались группами – играли в карты, громко разговаривали, даже кричали. На стене надрывался телевизор. Рядом с ним было окошко, через которое подавали кофе.
Часовщик направился к толстяку, сделав знак Хусейну следовать за собой. Они сели за столик к мужчине. Тому было около шестидесяти, у него были пышные седеющие усы и безучастный вид. Он смотрел прямо перед собой, ни разу не взглянув в глаза собеседнику и словно не реагируя на то, что ему говорили. Хусейн даже подумал, что толстяк слепой, настолько тот был равнодушен к происходящему вокруг. Его лицо оживилось, только когда часовщик попросил Хусейна показать бриллианты.
– Передайте их мне, но только незаметно.
Хусейн вручил ему драгоценности под столом. Камни тихо звякали, пока толстяк ощупывал их. Хусейн так и не понял, был ли тот зрячим.
– Могу дать за них двадцать тысяч, – произнес мужчина.
– Двадцать тысяч? – ахнул пораженный Хусейн.
Сумма показалась ему огромной.
– Это в турецких лирах, – тихо пояснил часовщик. – Около пятисот фунтов.
Хусейн повторил сумму. Он понятия не имел, хватит этих денег или нет.
– Это все, что я могу предложить, – отрезал толстяк, по-прежнему уставившись перед собой невидящим взглядом.
– Он хотел попросить еще кое о чем. Скажи ему, Хусейн.
– Двум семьям – одна греков-киприотов, другая турок-киприотов, всего девять человек плюс грудной ребенок, – нужно выбраться из Фамагусты.
– В Фамагусте никого нет. Только турецкие солдаты, – заявил толстяк тоном, не терпящим возражений.
Хусейн промолчал. Было что-то пугающее в этом человеке, отчего спорить с ним не хотелось.
Часовщик повернулся к Хусейну.
– Но как… – начал он.
Хусейн покачал головой. Он не хотел ничего объяснять. В такой компании лучше держать язык за зубами.
– Мне нужно их оттуда безопасно переправить. Сегодня же, – сказал он едва слышно. – Возможно, в Никосию.
– Кто эти люди? – спросил часовщик.
Он вдруг стал излишне любопытным и начал задавать слишком много вопросов. Хусейн понял: медлить нельзя. Чем дольше он здесь сидит, тем меньше у них шансов выбраться.
Толстяк неожиданно склонился над столом и впервые обратился прямо к Хусейну.
– Ходят слухи, там полно мин, – тихо, но отчетливо произнес он, сверкнув искусственными зубами. – Поэтому цена будет немалая. Как раз столько, сколько стоят эти камни.
Хусейн надеялся, что какие-то деньги все же останутся. На что-то же им надо будет жить, когда они выберутся из Фамагусты! Но похоже, эту проблему придется решать позднее.
Толстяк по-прежнему держал бриллианты под столом: оплачивать услугу явно следовало вперед. Он шепнул что-то на ухо часовщику, но Хусейн не расслышал слов.
Часовщик сказал Хусейну, что им пора. Толстяк сделал знак человеку, который стоял начеку у двери. Тот подошел к столику и проводил их до выхода из кафениона.
Хусейн мало что понял из происходящего. Единственное, что он почувствовал, – это облегчение, что вырвался от этого неприятного и опасного человека, которого, похоже, все боялись.
На улице часовщик объяснил, что будет дальше.
– Сейчас тебя отвезут в Фамагусту. На сборы – десять минут. Потом вас всех доставят в Никосию.
Вскоре Хусейн уже ехал на джипе назад в Фамагусту, глядя на разбомбленные окрестности. За рулем сидел рослый турецкий солдат старше его по званию. За всю дорогу он не проронил ни слова.
Они миновали несколько блокпостов, и всякий раз после бурных объяснений их пропускали. В пустынных улицах Фамагусты было что-то сюрреалистическое. Хусейн попросил высадить его, не доезжая до дома. Он никому не доверял и не хотел, чтобы солдат знал, где именно скрывались люди. Поэтому он выпрыгнул из джипа на углу улицы Эльпиды.
– У тебя десять минут! – рявкнул солдат.
Хусейн вбежал в квартиру Георгиу. Все были в сборе и ждали его. Хусейна обуревали страх и смятение, когда он постарался объяснить, что удалось организовать.
– В Никосии кириоса и кирию Георгиу, а также Марию, Паникоса и детей переправят через Зеленую линию. После этого они все будут свободны…
Его слова повисли в воздухе. Свободны… Что это означало теперь?
Все смотрели на Хусейна. Ему больше нечего было им сказать, но они надеялись, он скажет, что им делать дальше. Но он лишь знал, что произойдет в ближайшие несколько часов, не больше.
Когда несколько месяцев назад турецкие танки ворвались в Фамагусту, и Ёзканы, и Георгиу еще надеялись, что вскоре все вернется к прежней жизни. Теперь они понимали: рассчитывать на это не приходится.
