Майгулль Аксельссон - Апрельская ведьма
— Сама-то я, как видите, в пальто...
— Да. Но в туфлях.
— Просто у некоторых такая привычка: ничему до конца не верить. Даже температуре воздуха.
Наступило молчание. Северное сияние над их головами разошлось не на шутку.
— А это, наверное, здорово — верить? — спросила Маргарета. — Это упрощает жизнь?
Викинг с легким вздохом скрестил руки на груди.
— Корректным ответом будет «нет». Вера, строго говоря, не является ни способом получения удовольствия, ни средством упрощения жизни.
Маргарета ждала продолжения, но он больше ничего не сказал. Пришлось пробиваться дальше самой.
— А какой настоящий ответ? Некорректный?
— Настоящим ответом будет «да». Верить — это здорово. Это делает жизнь проще. Дает доступ к иному языку. — Он обернулся и, прищурясь, посмотрел на нее. — Я не ошибусь, если предположу, что вы — заблудившийся гуманитарий?
Маргарета рассмеялась:
— Пожалуй. Только заблудившийся — скорее, чем гуманитарий. Если я понятно говорю...
— Нет. Как вас занесло в физику?
Маргарета глубоко затянулась. Рассказать? Нет. Можно, скажем, с ним переспать, если до этого дойдет, но рассказать про параболоиды в Тануме — никогда. Есть же, в конце концов, границы...
— Э-э, — протянула она. — Знаете, как оно было в семидесятые. Физиком никто не хотел быть, все рвались в социологи. Так что на естественно-научные специальности брали всех, кто подвернется... Вот я и подвернулась. Я, собственно, думала стать археологом.
Прислонившись к стене, она загасила окурок о туфлю, мгновение пепел черной точкой лежал на светлой коже, потом распался, и темные хлопья упали на снег.
— Гравитация, — хихикнула Маргарета, — и тут тоже...
Викинг вопросительно поднял брови, но ничего не сказал. Маргарета выпрямилась и, сунув руки в карманы, втянула шею и подбородок под воротник.
— Могу ли я со своей стороны предположить, что вы совершили квантовый скачок? — спросила она. — Из класса в класс?
Он поспешно улыбнулся:
— Ну да. Папаша был лесорубом. А вы?
— Ясное дело. Мама была социальным работником, пока не стала домохозяйкой.
— Ага, — отозвался Викинг. — И что же, вы увидели или узнали что-нибудь новенькое, пока перепрыгивали?
— Да так, кое-что, — усмехнулась Маргарета. — О том, что нам досталось и чего не досталось.
Викинг с размаху захлопал себя руками по бокам, пар от дыхания клубился возле носа, как белый плюмаж.
— Самоуверенности, верно? Этой, испускаемой каждым человеком: ты — это норма, а все остальные — исключения из нее? Да, у нас ее нет. Как и уверенности, что тот, кто рожден богатым, достоин богатства, в то время как другие достойны той нищеты, которая им дана по рождению.
Маргарета криво усмехнулась:
— Вы забыли про плюсы. Свободу. У нас есть свобода, которой у них не будет никогда.
Викинг сунул руки под мышки. Он начал мерзнуть и забыл про северное сияние.
— Может быть.
— Это особенно заметно по женщинам, — продолжала Маргарета. — Жалко смотреть...
Викинг принялся прыгать с ноги на ногу, продолжая прятать ладони под мышками.
— В каком смысле?
— Они до ужаса воспитанные. Никогда не повышают голоса. Никогда не хохочут во все горло. Не бегают. Не лазают. Не фантазируют. Только знай себе сидят сжав коленки и надеются, что никого не побеспокоили. Какие-то полумертвые.
Викинг, не переставая прыгать, словно заглянул куда-то внутрь себя.
— Да, — сказал он, — тут вы, пожалуй, правы. Это и мужчин касается. Принадлежность к имущему классу накладывает требование единообразия. К пролетариату, впрочем, тоже.
Тут запрыгала и Маргарета, она тоже замерзла, а спускаться вниз не хотелось. В кои-то веки можно честно поговорить с честным человеком. Их ноги выбивали в такт чечетку на крыше.
— Однако мы, путешественники из класса в класс, свободны, — сказала она. — Мы все разные. И в этом наш ресурс.
Вздох Викинга облачком повис на губах.
— Не знаю. Иногда, наверно, приятно ощущать свою принадлежность как что-то очевидное и не требующее рассуждений.
Маргарета закрыла глаза и задумалась, продолжая прыгать.
— Нет, — наконец сказала она. — Приятно как раз этого избежать.
— Значит, никаких минусов вы не видите? Свобода и только?
Маргарета перестала прыгать и крепко обхватила плечи руками. Викинг тоже остановился, тяжело дыша.
— Нет, почему же, — ответила Маргарета, — один минус есть. Только я не способна разобраться, что это — психологическая проблема личного порядка или следствие квантового скачка. Я лишилась доверчивости. Никому не могу довериться.
Викинг мгновение пристально смотрел на нее, а потом тоже обхватил себя руками.
— Доверчивости? — переспросил он. — Не вижу для нее никаких оснований.
— Вы тоже никому не доверяетесь?
Викинг открыл дверь, жестом погоняя ее в тепло.
— Я доверяюсь Богу, — сказал он. — Но людям? С какой стати доверяться людям? Они способны на все, что угодно.
***Здание полиции Норчёпинга торчит на Северной Променаден, словно восклицательный знак. Маргарета видит его уже издали, но, подъехав, вынуждена сделать еще два оборота по круговой развязке, соображая, куда припарковаться.
Норчёпинг в своем репертуаре. С неба по-прежнему льется свет, отдающий латунью, вдоль улиц все так же гремят трамваи, а горожане торопятся так же, как и тридцать лет назад. Она обожает этот город. Тут ни в малейшей степени не ощущается той тошнотворной праведности, которая в Кируне временами доводит ее до исступления. Пожалуй, бросит она всю эту бумажную жвачку и переберется сюда и, используя свое педагогическое образование, устроится адъюнктом в какую-нибудь гимназию и заведет любовника. Крестьянина, пожалуй, с шершавыми щеками и уходящими в почву Эстергётланда глубокими корнями. Что-то в этом есть. Или, может, пойти по стопам Хубертссона и отправляться каждый четверг на вполне благопристойные танцевальные вечера в «Стандард-отель». Чтобы потом каждую пятницу расхаживать с улыбкой сытого Чеширского Кота. В точности как Хубертссон.
Но увы. Не получится. Тот, кто рос в доме Тети Эллен, не может бросить бумажную жвачку, он обязан завершить то, что начал. С Маргаретиной диссертацией получается та же история, что и с салфеточками, которые она когда-то начинала вышивать, — хоть ты и знаешь, что результат окажется плачевным, а довести проект до конца придется. Так велела Тетя Эллен. Или Бог. Или Управление высшего образования.
Захлопнув дверцу, она запирает машину, оглядывается. Перед входом в полицию никого не видно, наверное, Биргитта ждет внутри. Достав из сумки щетку, Маргарета торопливо причесывается и одергивает дубленку, высунув от старания кончик языка. Когда идешь в подобные места, нужно выглядеть прилично, тем более что там тебя могут ассоциировать с такой личностью, как Биргитта. Властей Маргарета побаивается. Она, конечно, понимает, что полицейские участки и органы социальной опеки необходимы, чтобы помогать согражданам в беде, но сама старается по возможности не иметь с ними дела. Полицейские и социальные работники ей почему-то кажутся существами наподобие сказочных барсуков, которые вцепляются в жертву мертвой хваткой и не отпустят, пока не услышат, как хрустнул ее скелет.
У дверей — никого, и в вестибюле Биргитты тоже нет. Маргарета смотрит на свои часы; она доехала быстрее, чем рассчитывала, опоздала всего на двадцать минут. Биргитта, наверное, сообразила подождать. Может, она в приемной?
Там полно народу. Усталые граждане стоят, сидят и слоняются взад-вперед с талончиками, на которых проставлен номер — словно очередь за посылками на почте. Маргарета тоже берет талон и еле сдерживает стон. Семьдесят третья. А сейчас еще только номер 51 перегнулся через конторку и мямлит о своем деле. Значит, ей торчать тут полдня, как минимум.
Она окидывает взглядом помещение: они не виделись с Биргиттой уже несколько лет, она могла ее сразу и не узнать. Но нет. Никого, мало-мальски напоминающего Биргитту. Все ведут себя тихо и прилично, за исключением одной-единственной личности, которая что-то бормочет вполголоса и ругается. Эта вполне могла бы оказаться Биргиттой, не будь она по всем признакам мужиком — с татуировкой и щетиной на подбородке. От своей сестры Маргарета готова ждать чего угодно, кроме такого превращения. Биргитта слишком гордится своим женским началом, чтобы вдруг поменять пол.
Понятненько.
Значит, опять. Уже второй раз за эти сутки ее заманивают туда, где Биргитты нет и в помине. И все еще более непонятно, чем вчера. Кристина запросто могла соврать насчет того телефонного разговора, если ей по какой-то причине захотелось полночи бегать по больнице в Мутале из одного отделения в другое, но сегодня-то Маргарета сама разговаривала с Биргиттой. И слышала именно Биргиттин голос. Абсолютно точно. Кристина никогда бы не смогла так хорошо его сымитировать.
