Лев Сокольников - Саркофаг
Новый ротный, всегда буду поминать тебя добрым словом! Красивый, стройный человек, но почему ты был всего лишь в капитанах!? От тебя никто в роте не слышал ни единого плохого слова, ты не выстраивал подчинённых в исподнем перед "отбоем", как прежний "Нехай" и не орал глупости. У тебя всем распоряжались сержанты, а ты их только сдерживал, когда они пытались перейти "границы". Или ты в тайге "отдыхал душой" от прошлой глупости наших общих "больших командиров?
Наши начальники, какими бы они не были, будь то на "гражданке", или армейские, "хорошими" быть не могут. Градации наших "начал": от крайне "плохого", иначе — "говно начальник", и до "с которыми работать можно". В среде подчинённых бытует уверенность, что иных начальников в природе не существует. Но это не так: за свои сорок шесть лет трудового стажа встречал начальников, кои стояли выше указанных на две ступеньки!
Одни из таких начальников и был второй мой ротный командир в чине капитана и "тянул" на звание "хороший мужик"
Два сорта "командного состава" было на время моей службы: такие, как "нехай" с замполитом, ненужные армии абсолютно, и как майор-технарь и новый ротный.
Каких офицеров было больше? Это не имеет значения, важно другое: в критический момент жизни тебе должен встретиться начальник из другой "половины", не из той, где обитают "нехаи". "Нехаи" создают нам критические условия в жизни, а такие, "с которыми работать можно", для того и существуют, чтобы после "нехаев" приходить нам на помощь. Очень много сходства с моментом, когда на помощь "залеченному" бездарями больному приходит настоящий врач.
Пришла таёжная осень. "Солдат с ружьём" в свободное время ходил в тайгу и стрелял рябчиков. Как-то напросился к нему:
— Служить в тайге и не побывать на охоте? Возьми с собой?
— В чём дело? Ноги — твои, айда! — и мы пошли.
Интересна охота на рябчика: ничего для неё особенного не нужно, кроме манка. Манок — кусок медной трубочки способный издавать свист особого тона. Звука, очень похожего на призыв самочки. Всё, более ничего не нужно… Разумеется, и ружьё шестнадцатого калибра с десятком патронов, заправленных "бекасинной" дробью: рябчику большей дробины не требуется.
Если бы тогда у меня была современная видеотехника, то фильм с названием "Охота на "рябка" получил бы все "первые премии". Таёжные охотники рябчиков называют "рябок".
Удивительно вкусная птица! Пару тушек на ведро картошки — и картошка поглощается так, будто это какой-то особый деликатес. Много сказано о необыкновенном аромате трюфелей, но архангельские рябчики дадут трюфелю приличную "фору". Оно, конечно, сравнивать гриб и живность — неправильно, но когда слышу восторги о трюфеле, то вспоминаю маленькую, серенькую, окрасом похожую на воробья, птичку рябчика из архангельской тайги.
Французам — трюфели, нам — рябчики. Грибы, брусника, клюква ждут "своей поры": первых морозцев. Сказка!
И нА тебе — "проза": как-то появился замполит, вызвал меня в комнату к ротному и приступил к искушению:
— Нужно клуб оформить наглядной агитацией… — в чём заключалась суть "оформления" — стало понятно очень скоро: нужно было на листах настоящего "ватмана" изложить красивыми, "глазастыми" буквами намерения и мечты "коМунической партии советского союза" на ближайшую пятилетку. Я не ошибся: майор был косноязычный и главное слово, "кормившее" его, произносил: "коМуническая". Это был редчайший, пожалуй, на всю советскую армию тех лет майор-замполит, неспособный правильно "озвучить" название "главной и направляющей силы советского общества".
Почему-то взяло любопытство: "с чего бы это майор решил, что я и рисовать умею!? "Кино крутить" — могу, обучили, а рисовать — это, "товарищ" майор, совсем другое другое! Это, если хотите, "дар божий" и не всякому он даётся"! — но, разумеется, такие соображения рядовой замполиту батальона высказать не решился.
Продемонстрировал майору способности в каллиграфии, и он остался ими доволен: сам рисовать буквы кириллицы он не умел.
Моё согласие на украшательство "комнаты политпросвещения" в бараке майор получил. Затем был "торг":
— Товарищ майор, у меня второй год службы пошёл, не грех бы и в отпуске побывать!
Вроде бы нарушений у меня нет… — надо было так нахально врать майору! Как это "не было нарушений"!? А две таблетки дионина и беспамятный сон сроком в трое суток по времени!?
— Хорошо! Приступайте к работе. Материалы из журналов я пришлю — с тем майор и отбыл на основную базу.
Вот она, привычка рисовать буквы на уроках "кинотехника" школы киномехаников! Если преподаватель рассказывает о том, что тебе известно, то чтобы не впасть с сонное состояние, я рисовал буквы. Такое даже в фильмах показывали: человек в состоянии наивысшей задумчивости что-то там чертит карандашиком на листе бумаги. Тема рисунка определялась характером задумавшегося героя.
Кто-то однажды сказал: "чему научился — не потеряешь"!
Был в батальоне настоящий художник-оформитель. Так, как он писал лозунги и плакаты — мне никогда не научиться даже если бы я два срока отслужил в стройбате и в эти срока только бы писанием плакатов и занимался. Никак понять не мог: почему майор не обязал настоящего художника "оформить наглядную политическую агитацию", а вспомнил обо мне, явном дилетанте?
Почему бы мне не занять "твёрдую позицию" и не сказать майору, что я, как художник-оформитель, абсолютный нуль? Почему не "отстоял рубеж обороны"? Отступил? Дав согласие майору выполнить то, чего не умел, и знал, что не умею, я вступил в великую армию "блядей"! Ценно то, что такое вступление у меня случилось в "рядах вооружённых сил страны". Одновременно с первым падением в "блядство" для меня наступило время исполнения народной мудрости: "мало пропасти — дай погибели"!
"Торг" с майором подпадал под название "продажа души дьяволу", но, как оказалось в последствии, роль "дьявола" играл я. Редчайший случай в отношениях старшего командира по званию с младшим. Но это в будущем, а предстоящая работа была для меня новой, трудной и чужой.
Плевать! "Вперёд, без страха и сомнений"!
Глава 2. Первая армейская зима.
Есть законы, нарушать которые не решится даже и самый последний армейский "разгильдяй". Обожаю "разгильдяев" потому, что истинный смысл этой "публики" знает очень малое количество граждан. Что такое "гильдии", когда, где и в какое время они были — об этом мы надёжно и основательно забыли. От старины осталось только "разгильдяй".
Так и жили: армейское начальство, если оно пребывало в состоянии крайнего раздражения и недовольства, могло позволить себе назвать объект раздражения, солдата, то есть, "разгильдяем". Меня такое "звание" ни разу не коснулось, а если бы такое и случилось, то я, будучи от природы ядовитым, как змея, непременно вопросил бы у "товарища" офицера, что означает это слово? Как его понимать? Обижаться на звание "разгильдяй", или гордиться им? Ведь "разгильдяй" — всё же купец вне гильдии, не входящий в объединение купцов, свободный, то есть.
А плоть временами устраивала бунты и требовала "своё"! Где это "своё"? Кругом море тайги, где-то есть "леспромхозы", в леспромхозах, поскольку они свободные, могли быть и женщины, но… в леспромхозах своих мужчин хватало. Но между нашими казармами и "острова блаженства" с названием "леспромхоз" пролегало неизвестное количество километров глухой, "непиленной" тайги. А карт у нас, у "сапёров", нет, есть только нюх взрослых самцов, и самых "заё……тых" он всё же привёл в "парадиз"…
Советская власть в пятьдесят третьем году многих "падших" выпустила из "узилищ Иродовых". Но не всех: в каком-то количестве километров от нашего ненастоящего "лагеря" находился женский лагерь, настоящий и с неизвестным количеством молодых "сиделок". Знатоки говорили, что там их что-то около пары тысяч. Нынешняя киношная уверенность "вор должен сидеть в тюрьме!" выполнялась с оговорками и не совсем точно: осуждённые за "растрату народных средств" из советских магазинов кассирши содержались в лагере. Были и бухгалтеры. Из тех, кто не устоял перед женским вечным желанием "красиво одеться", а за чей счёт — большинство тамошних женщин в своё время не задумывались. Понятное дело, что такие "антиобщественные" желания, как правило, в советское время оканчивались отсидкой в лагере с "привлечением к активному труду". Занимались женщины переделкой тайги в "кубометры древесины" — не знаю. Как-то однажды осенью, военной руководство, строго и неукоснительно подчинявшееся "указаниям партии о помощи сельскому хозяйству", посадило нас на машину и отправило работать на земле. Что мы тогда убирали — не помню, но это были какие-то корнеплоды. То ли турнепс, то ли брюква, или это одно и то же? Да "гори ясным огнём" та помощь, главная помощь от нас, солдат, была другая: мы проезжали мимо поля и увидели работавших на нём женщин! Много одинаково одетых женщин! Не совсем таких женщин, каких мы оставили на "гражданке" вот уже, как год тому…
