Елена Сазанович - Всё хоккей
— Что ты сказала?!
Девушка машинально отпрянула.
— Что с вами, Виталик? Что такого я сказала? И что тут такого? Почему родной дядя не может подарить любимой племяннице машину и гараж? Тем более не новые.
— А Макса, Макса в придачу он тоже вам подарил? В нагрузку?
Тоня со злостью топнула ножкой.
— А вот это уже хамство! И я не желаю больше отвечать на ваши дурацкие вопросы!
Я перевел дух, словно пробежал несколько километров. Я действительно вел себя как хам.
— Извини, Тонечка.
Щечки девушки пылали, губы были обиженно надуты, в зеленых глазах сверкали злобные огоньки. Казалось, она подбирала самые гневные слова. Извинять она меня не собиралась. Словно в подтверждение этого из-за угла вылетел шикарный черный мерседес, и, стремглав пролетев мимо нас, окатил меня вчерашней грязью. И девушка неожиданно расхохоталась.
— Вот видите, за меня отомстили! — она радостно захлопала в ладоши.
Я стал отряхивать грязь. Похоже, это становилось уже традицией.
— Вот гад! — огрызнулся я. — Словно подгадал, чтобы именно меня окатить помоями.
— Этот гад, к вашему сведению, мой дядя.
Я удивленно взметнул брови.
— Да, да, похоже, вы ему с первого взгляда не понравились. Он даже не остановился, хотя всегда любезно подвозит меня домой.
— Он весьма любезен, ваш дядя. Кстати, вы не припомните, когда именно он подарил вам машину? Не в период, когда зачастил к психиатру, избавляясь от несчастной любви?
— Да ну вас! Не собираюсь ничего припоминать! Словно на допросе! И вообще — мне пора.
Девушка собралась уходить, но я удержал ее за локоть.
— Погоди, Тонечка. Тысячу раз извиняюсь! Глупо как-то получилось, — я оглядел себя с ног до головы. По всей логике меня должно было стошнить от своего вида, но почему то наперекор логике, я был им доволен. Это был в некотором роде вызов — и Максу, и Маслову, и Тонечке, и даже Надежде Андреевной., И, безусловно самому себе. — Тоня, я даже не знаю, куда вас пригласить.
— Да уж, в таком-то виде! — глазки девушки вновь задорно и вызывающе сверкали. — Меньше всего вы похожи на кавалера, поэтому с вами теперь в любое место безопасно идти, даже в отель! Скомпрометировать вы меня точно не сможете.
— В отель, пожалуй, я вас не поведу, а вот покататься на пароходе, пожалуй, можно и в таком виде. Посмотрите, какой замечательный день! Словно создан для речных прогулок.
Девушка огляделась, словно хотела надолго запомнить этот замечательный день. Но, как и я, увидела лишь мрачные каменные стены больницы, пациентов в голубых пижамах и в окружении взволнованных родственников, врачей, суетливо перебегающих из одного корпуса в другой.
— Не туда, Тонечка, смотрите.
Я осторожно поднял ее подбородок вверх, к небу. На чистом, светлом небе весело болталось солнышко. А в желтых лучах радостно галдели птицы.
— А вы правы, Виталик, пароход сейчас был бы очень и очень кстати. Там нет больных. А если и есть, то говорить там об этом не принято. А о чем там принято говорить? — совсем по-детски спросила она.
Мне хотелось ответить, что кстати была бы беседа о дяде, о его странной любви, о его тайне. Но я мудро промолчал. И лишь легонечко потрепал Тоню по зардевшейся щечки.
— А вот мы и посмотрим. Я никогда не катался на пароходе.
Я почти не солгал. Здесь я не катался никогда. Разве что в Венеции на гондоле.
Пароход, действительно, пришелся кстати. Маленький, беленький в обрамлении рыжих солнечных кругов он удивительно гармонировал с рыжеволосой Тонечкой. Или она гармонировала с ним.
Мы стояли на палубе, легкий ветерок трепал волосы девушки, путался в них, забавлялся с ними. Я не выдержал и вслед за ветерком, прикоснулся к рыжему локону. Она вздрогнула и обернулась. Я одернул руку. Мне стало неловко. К тому же это прикосновение было абсолютно ни к чему. И я в очередной раз поблагодарил судьбу за свой нынешний облик Смирнова. Нелепого, слегка неряшливого ботаника. Тоня меня не могла полюбить, я не мог полюбить Тоню, потому что меньше всего я сегодняшний напоминал Ромео. Эх, если бы пару лет назад…
— Просто в ваших волосах застрял ветер, — оправдывался я как мог.
— Пусть, — великодушно позволила она мне оправдаться. — Вам, кстати, тоже не мешает проветрить голову.
— Тем более это сделать очень легко, — я легонько погладил свою лысину на макушке. — А сейчас будет еще легче.
Я вспомнил, что Тонечка не прочь выпить пива в жаркий день и через несколько минут протягивал ей бутылку темного «Гиннеса».
Мимо нас медленно проплывали церкви, полуразрушенные дома, голубятни. Черный дым пыхтящих заводов оттенял синеву неба, которое из-за этого в некоторых местах покрывалось серыми пятнами. Однако быстро туда проникали солнечные лучи, и небо уже серебрилось… Мне давно не было так хорошо. И не потому что влюбился. На любовь я уже был не способен. Всю свою жизнь, все свои чувства я аккуратно спрятал в камеру хранения. И потерял от нее ключи. И давно не пытался их отыскать. Какое-то другое, незнакомое чувство радости, умиротворения, возможно вселенной гармонии охватило меня целиком, поглотило до головокружения, до пульсирующих висков, до слабости в ногах. Пожалуй, подобное я испытывал, когда целовал Альку. Или когда забивал шайбу в ворота. Или когда возвращался к маме домой после очередной победы.
Удивительно. Я внимательно, довольно откровенно разглядывал девушку. Ее лохматую рыжую стрижку, ее веснушки на румяных щечках, ее хрупкую мальчишечью фигуру. Странно. Рядом с ней я чувствовал пьянящее чувство победы, как на ледовой площадке. Пьянящее чувство любви, словно с Алькой. Хотя эту девушку, глотающую пиво прямо из горлышка, я не любил и не хотел любить. Не победил и не хотел побеждать. Но она была для меня олицетворением гармонии и умиротворения. Памятником победы и любви. К которому непременно хотелось возложить цветы… И я беспомощно огляделся. Цветов на пароходе не продавали, только пиво и соленые орешки. Городские цветы разноцветными пятнышками виднелись на пригорках, складываясь в слова «победа» и «любовь». Но до них мне было не дотянуться. Поэтому ничего не оставалось, как еще принести девушке пиво.
— Вы сегодня все время молчите.
— Я не молчу. Я думаю.
— В таком случае, думайте вслух. Или это стыдно?
— Разве стыдно думать о любви?
— Не знаю, — Тонечка пожала остренькими плечиками. — Все думают, что стыдно, хотя все думают.
— Ты тоже, Тонечка?
— Я? Не знаю. Пожалуй, мне не о чем думать. Потому что я еще не любила.
Я вопросительно взметнул бровями. И Тонечка ответила заливистым звонким смехам.
— Только, пожалуйста, не вспоминайте вновь Макса. Макс и любовь — просто несовместимые понятия. Это даже какой-то нонсенс. Какое-то отклонение от нормы. Скорее из области психоаналитики. Но вы в этом не разбираетесь. Впрочем, как, наверное, не разбираетесь и в любви. Но, честное слово, я вас не хотела обидеть.
— Увы, — я развел руками. — Вы правы, почти как всегда. Ни в психоаналитике, ни в любви я не разбираюсь.
Как ни странно, я действительно почти не лгал. Пожалуй, лучше всего в этой жизни я научился разбираться в смерти, как это ни прискорбно.
— Но, знаете, Тонечка, приятно думать, что на свете есть люди, которые знали любовь.
— Наверное, есть, — Тоня пожала острыми плечиками и сделала большой глоток пива. — Но я их не знаю.
— Даже так, — разочарованно протянул я. Мне нужно во что бы то ни стало выудить информацию о профессоре Маслове, о его неудачной любви. Хотя я и не знал для чего. — А я думал, что все-таки вы знакомы хоть с одним человеком, который любил.
— И кого вы имеете в виду? — Тонечка нахмурила светлые брови. — И, пожалуйста, не темните и не делайте из меня дурочку. Думаете я не понимаю, что вы все вынюхиваете! Погодите… Ну, безусловно! Макс уже вам не интересен! И теперь вы взялись за моего бедного дядю!
— Насколько я знаю, не такой уж он и бедный, — буркнул я. — Разве только в любви.
— И тут не угадали! Он свою семью обожает! Я вообще редко встречала таких преданных своей семье людей. Пожалуй, только моего дядю.
— И тем не менее пару лет назад он посещал психиатра. Несмотря на всю преданность семье. И, по вашим словам, именно из-за неудачной любви.
— Не ваше дело, — огрызнулась девушка.
— Если бы это было не мое дело… Только бы оно было не мое… Знаете, сколько бы я за это отдал. Пожалуй, я этого сам не знаю. Но, Тонечка, нужно признать данный факт. Вы умненькая девушка, и наверняка догадались, что спрашиваю я не из праздного любопытства и не из желания посплетничать.
— А почему? — Тоня обернулась ко мне и придвинулась ко мне так близко, что я легко мог пересчитать ее веснушки. Раз, два, три… — Почему?
— Потому что так нужно.
— Кому?
— Пусть будет мне.
