Ирина Потанина - Русская красавица. Антология смерти
— Артурка! Артурик! Артурочка! — я вишу на своём Цербере и колочу его босыми ногами, — Это важно, Артурка! Не порть мне праздник, не ломай настроение… Ну, пойдём! Никто меня не узнает!
— Тише, тише, — Артур пытается одновременно сделать две вещи: стереть со лба целомудренный поздравительный отпечаток Лиличкиных тёмно-красных губ и успокоить меня, — Праздник будет в гостинице. Посидим, отметим, как люди! (Да что ж оно не стирается?!)
— Артур! Я в этот город всё детство приезжала. (Попробуй кремом снять.) Он мне ночами снится. Я тут первый раз поцеловалась! Я уж молчу о Маминомаме, которая никогда не простит, что я в гости не зашла… Но не прогуляться по родным улицам? Ну, как же так, я здесь — и не пройдусь по Сумской… Артур, я ж не бегу никуда. Я цивильно предлагаю пройтись. Часик погуляем, и вернёмся в гостиницу.
— Ты и так была чёкнутая, а после концерта, так и вовсе крышей поехала, — Цербер вздыхает, ворчащий, но укрощённый, — Ладно, пойдём. (Посмотри, на свету, у меня красный лоб?) Только ни к кому заходить не будем…
— Клянусь! — счастливо воплю я, стираю с Артура остатки Лиличкиного яда, и кидаюсь уламывать остальных, — Лиличка, Лилипулечка, Лилипулепулечка…
Её долго упрашивать не нужно. Побыть в центре внимания — нет занятия приятней. И вот уже она переоделась Черубиной и выходит в сопровождении Рыбки к автомобилю. Толпа, успевшая уже переместиться к чёрному ходу, требует автографы. Лиличка благосклонно раздаёт.
Зря! Я б не давала! Потому что очень хорошо понимаю, что это за люди. Всю юность, гостя у Маминомамы, я приходила сюда на концерты, потому знаю: те, кто исполнителем и впрямь интересуется, кто слушает, орёт, подпевает, за автографом поспеть просто не успевают. Они до последней песни в зале толкутся, и после ещё толкутся, потому что выхода на бис требуют. Будто не понимают (впрочем, не понимают, и я когда среди них была, тоже не понимала), что с администрацией Дворца Спорта строго оговорено время ухода со сцены, и хоть разорвись ты от крика и просьб, на бис никто не выйдет, если специально под этот «бис» время не было отведено. А те, кто успевает к выходу звезды у чёрного хода столпиться — те не настоящие зрители. Пустые охотники за автографом, с середины последней песни зал покинувшие. Так зачем же им внимание уделять, если они песни не дослушивают?!
Но Лиличка этого не знает, потому расшаркивается направо и налево, тянет руки сквозь подмышки охранников в милицейской форме, расписывается нашей с ней общей придуманной росписью на плакатах, календариках и прочих бумажках.
А мы с Артуром спокойно выходим следом и направляемся к метро. Ветер треплет парусиновые полы наших широченных брюк, Тончайшая подошва почти не разъединяет с тёплым асфальтом. Я иду, без каблуков, почти не накрашенная, и в груди клокочет праздник.
— Артур, неужели это правда? — как бы там ни было, он тоже виновник торжества, а значит, с ним можно делиться ощущениями, — Знаешь, когда я только вышла на сцену, когда ослепла от прожекторов, то загадала себе на секунду, что никакой это не концерт, просто репетиция… Ну, чтоб расслабиться…. Но тут … Зал загудел… У меня просто волосы под маской дыбом стали. Ничего себе гул! Это сколько же здесь людей?! Я им кричу приветствия, а они мне в ответ. Как живые прям! Знаешь, с этим их ором в человека входит столько энергии… Артур, я правильно понимаю, это значит, что мы звёзды, значит, что нас любят?
— Значит, — Артур пытается голосовать, я висну на его локте и тащу к метро. Не нужно всего этого, я хочу, как люди, ножками этот город, ножками исходить!!! — Значит, что мы добились цели. Концерт действительно прошёл круто. Ты молодца! Два раза, правда, выбилась из синхрона, но этого, мне кажется, никто не заметил. А вообще идея с экранами работает потрясно! Тут уже я молодца.
— Вы ж засняли, засняли? — отчего-то я только сейчас понимаю, что могла бы просмотреть запись концерта, — Ой, давай вернёмся, просмотрим, а потом уже гулять пойдём… Я не переживу, если…
— Нет! — на этот раз Артур неумолим, — Если гулять, то гулять. Если смотреть, как ты из синхрона выбиваешься, то…
— Ладно, спускаемся в метро…
Идея с синхроном и экранами мне нравилась. Тем обиднее было её завалить. Впрочем, всего в двух местах… Может, и впрямь никто не заметил. В глубине сцены по бокам от Черубины стояли два проекционных экрана. Иногда на них показывали отрывки из клипа, иногда рекламу спонсоров тура (Рыбка в такие моменты раздувался от гордости и не взлетал лишь потому, что на локте его висела Лиличка с тяжёлым сердцем — она физически не могла радоваться чужим успехам), иногда крупные планы Черубины, отснятые разными камерами. Вот эти последние моменты и были самыми сложными. Сначала шли обычные съёмки и трансляция на экраны. Черубина танцует, Черубина принимает цветы, Черубина читает записку… В определённых местах на экраны пускали две разные плёнки с записями. На них — девушка (на каждом экране своя) в костюме Черубины, но без маски. Танцевали все мы синхронно. Я на сцене, они на экранах. У зрителей должна была слегка съехать крыша: из-за слаженности наших движений, схожести фигур и освещённости, складывалась полная иллюзия съёмок в прямом эфире. Сознание фиксировало, что транслируется то, что снимает сейчас камера, и спотыкалось, обнаруживая, что на экранах Черубина с двумя разными открытыми лицами. «Какое истинное?» — появлялась вдруг надпись, успокаивая обалдевший зал, — «Есть ли среди них настоящее?» — шёл следующий титр, пока мы с двумя Черубинами продолжали наш одинаковый танец, — «Акция продолжается!» — сообщали титры, наконец, и на обоих экранах снова была я, на этот раз настоящая и действительно отснятая на этой сцене. Эффект получался потрясный (я смотрела съёмки с репетиции), но мне ни в коем случае нельзя было сбиться и хоть на долю секунды ошибиться в движении, или хоть на сотую градуса в повороте. Наш балетмейстер, страшно волновавшийся, когда ему приходилось делать мне замечания, сотворил чудо, всё-таки выдрессировав меня на этот синхрон.
— Кстати, — вспомнив о балетмейстере, я набрасываюсь на Артура, — Ну не бывает так, чтоб человека сняли с тура за день до первого концерта! Куда вы дели Палыча? Отчего его не было на репетиции? Он видел концерт?
— Нет, — Артур твердо стоит на своём, — Ты сама виновата. Не надо было снимать маску…
Напряжённо замолкаю. Нет! Я не верю! Такого просто не может быть. Человек душу вложил в эту постановку, и его сняли с гастролей? Даже Рыбка на такое не способен… Артур попросту запугивает, чтоб впредь следила за маской.
Невольно вспоминаю предконцертную репетицию. Сейчас всё в другом цвете. Сейчас — торжественно оранжевое. Тогда казалось — мутно-серым. Эту репетицию я еле выторговала.
— Обычно балет или музыканты репетируют перед концертом без звезды, — за время подготовки к концертам Артур стал большим профи в этих вопросах, — Главный герой присоединяется к команде только во время выступления…
— Мне всё равно! — возмущалась я так отчаянно, что со мной решили не связываться, — Я хочу попробовать зал!
И вот, дали попробовать. Не зря, кстати. Сцена, как сцена, да только пространства для работы в два раза больше, чем я привыкла на прежних репетициях. Впереди мелом очерчены какие-то полосы.
— Это чего? — спрашиваю подозрительно.
— Это ограничения. За них заходить нельзя. Снопы искр пускать будем во время первой песни и перед финалом.
Понятно. Мне, как животному неотёсанному, словами ничего не объясняют, а попросту рисуют красные флажки. Об искрах, кстати, тоже ни слова не сказали, сволочи. Я, между прочим, натура чувствительная, могла перепугаться их и позорно покинуть сцену… Но я уже была наученная, скандалить не стала. Настроилась, отработала пару песен. Всё на музыке, фонограмму с голосом раньше времени светить не хотят. Прерывались для обсуждения. Слова нового балетмейстера — мальчика-танцора, который временно выбыл из композиции и смотрел на всё со стороны, — всерьёз как-то не воспринимались. Мальчик, он мальчик и есть. Даже пукнуть против меня боится.
— Отлично! — сипло хвалил он, явно стесняясь микрофона, — Всё очень хорошо получается, как Валерий Палыч и задумывал… — и слышалось в упоминании постановщика столько трагедии, что я как-то совсем растревожилась. Что со стариком сделали?! — Линка, только диагональ держи… — мальчик переходит на сведение личных счётов. По слухам, долговязая Линка ушла от него к какому-то другому танцору, и наш мальчик с радостью журил её, — Да, Черубина выбивается! А ты, Линка, сразу перестраивайся на новую диагональ. Твоя задача подстраиваться под солиста, а не его — под тебя… — тут мальчик, видать, осознал, что сболтнул лишнее и судорожно сглотнул, — Простите, Черубина х-м-м-м…
По привычному мальчику этикету положено было произнести отчество, но у меня его не было, и оттого вышло глупое затруднение.
