Билл Брайсон - Остров Ее Величества. Маленькая Британия большого мира

Глядя на них, я тепло вспомнил свою матушку, тоже большую поклонницу «Таппервэр». Она не устраивает пикников в поездах, потому что в той части страны, где она живет, поезда больше не ходят, но любит раскладывать оставшуюся еду по пластиковым контейнерам разных размеров и прятать их в холодильник. Думаю, это общая странность всех матерей. Едва вы покидаете дом, они радостно выкидывают все ваши детские сокровища — драгоценную коллекцию бейсбольных мячей, полную подборку «Плэйбоя» за 1966–1975 годы, ваш школьный дневник; но дайте им полперсика и ложку недоеденного горошка, и они упакуют их в пластиковый контейнер и спрячут на дальнюю полку холодильника, чтобы хранить чуть ли не вечно.

Так прошла долгая поездка до Терсо. Мы катили через все более пустынную и голую местность: холодные безлесные пустоши с кустиками, жмущимися к скалам, как лишайник, с редкими овечками, пугливо шарахавшимися от поезда. Время от времени мы проезжали извилистые ущелья с фермами, которые издалека выглядели романтичными и милыми, а вблизи оказывались голыми и неуютными. По большей части это были маленькие хозяйства, заполоненные ржавой жестью: жестяные сараюшки, жестяные курятники, жестяные изгороди — и все шаткое и потрепанное непогодой. Мы въезжали в одну из тех жутковатых зон на краю света, где никогда ничего не выбрасывают. Двор каждой фермы был завален грудами старья, будто хозяева считали, что рано или поздно им пригодятся 132 полусгнивших столба для изгороди, тонна битого кирпича и корпус «форда-зодиак» 1964 года.

Через два часа от Инвернесса мы подъехали к Голспи. Это приличных размеров городок с большими муниципальными районами и извилистыми улочками, застроенными бунгало из серого щебня, словно скопированными с общественных туалетов — в Шотландии к ним питают необъяснимое пристрастие. А вот фабрик и рабочих мест там нет. Хотел бы я знать, чем зарабатывают на жизнь люди в таких селениях, как Голспи? Следующей станцией была Бора, еще один немаленький поселок, с набережной, но без гавани и, насколько я мог видеть, без фабрик. Нет, чем же они все-таки живут, в таких местечках, вдали от всего на свете?

Потом местность стала совсем пустой — ни ферм, ни пасущихся животных. Мы целую вечность ехали через великую шотландскую пустыню, целые мили пустоты, пока, посреди великого ничто, не наткнулись на местечко под названием Форсинард: два дома, железнодорожная станция и необъяснимо большой отель. Что за странный затерянный мир! А потом наконец-то мы прибыли в Терсо, самый северный городок британской большой земли, конечная станция во всех смыслах слова. Я вышел на платформу на подкашивающихся ногах и по длинной главной улице направился к центру.

Я представления не имел, чего ожидать, но первые впечатления оказались благоприятными. Городок выглядел чистеньким, содержался в порядке, был скорее уютным, чем зрелищным, и значительно больше, чем я ожидал, к тому же с несколькими маленькими отелями. Я снял номер в отеле «Пентленд», оказавшемся достаточно милым на мертвенно тихий, не от мира сего лад. Я получил ключ у симпатичной дежурной, доставил свой багаж в далекую комнату, к которой вел полный призраков извилистый коридор, и вышел, чтобы оглядеться.

Великим событием в жизни Терсо, согласно летописям, отмечен 1834 год, когда сэр Джон Синклер, местный богач, ввел в обиход слово «статистика», но с тех пор жизнь протекала более монотонно. Синклер, когда не был занят изобретением неологизмов, еще усердно перестраивал город, одарив его роскошной библиотекой с легким налетом барокко и маленькой площадью с крошечным сквером посередине. Вокруг площади сегодня стоит скромный ряд полезных, приветливых на вид магазинчиков — аптека и мясная лавка, винная торговля, один-два бутика, россыпь банков, множество парикмахерских салонов (почему это в захолустных городишках всегда изобилие парикмахерских?) — короче, чуть ли не все, на что можно рассчитывать в образцовом населенном пункте. Был там и старомодный «Вулворт», но, кроме него и банков, все остальное казалось местной принадлежностью, и оттого Терсо представлялся по-домашнему милым. В нем царил дух настоящего самодостаточного селения, и мне это очень понравилось.

Я поболтался немного по торговым улочкам, потом какими-то переулками выбрался к набережной, где нашел одинокий рыбный склад, затерянной на акре пустой автостоянки, и огромный пустой пляж, о который с грохотом разбивался прибой. Свежий морской ветерок бодрил, и мир купался в эфирном северном свете, от которого море будто светилось, на всем лежал странный слабый голубоватый отблеск, и я тем острее почувствовал себя на чужбине.

На дальнем конце пляжа стояла призрачная башня — обломок старого замка. Я отправился на разведку. Меня отделял от башни каменистый ручей, так что пришлось вернуться к мостику на некотором расстоянии от пляжа, а потом пробираться по глинистой тропке, щедро посыпанной мусором. Башня обветшала, ее нижние окна и дверной проем были заложены кирпичом. Висевшее рядом объявление предупреждало, что береговая тропа закрыта из-за эрозии почвы. Я долго простоял на этом протянувшемся в море мыске, потом повернулся лицом к городу и задумался, что делать дальше. Терсо предстояло стать моим домом на следующие три дня, и я не слишком представлял, чем заполнить избыток свободного времени. Запах соленого моря и ощущение полной заброшенности на минуту привели меня в состояние тихой паники, словно я попал на макушку земли, где не с кем поговорить, а самое увлекательное развлечение — старая замурованная башня. Я вернулся в город той же дорогой, какой пришел, и за неимением лучшего занятия принялся глазеть на витрины. И у витрины бакалейной лавки это случилось — то, что рано или поздно всегда случается со мной в дальних поездках. Как я боялся этой минуты!

Я принялся задавать самому себе вопросы без ответов.

Видите ли, продолжительные одинокие путешествия оказывают на людей разное воздействие. Очень уж неестественно очутиться в незнакомом месте с ничем не занятыми мозгами и без особых причин там быть, так что, в конце концов, не диво малость свихнуться. Я не раз наблюдал это на других. Одни путешественники-одиночки начинают беседовать сами с собой, ведут негромкий и невнятный разговор, полагая, что со стороны это незаметно. Некоторые отчаянно ищут общества, завязывают знакомства у прилавка магазинов и у стойки портье и надолго застревают там, прежде чем наконец убраться. Некоторые превращаются в маньяков достопримечательностей, таскаются от одной к другой с путеводителем в руках, героически решив обойти все до единой. А на меня нападает нечто вроде вопросного поноса. Я задаю сам себе неслышимые вопросики — десятками и сотнями, вопросики, на которые не способен ответить. Вот так я и стоял у бакалеи в Терсо, глядел, оттопырив губы, на ее полутемный интерьер, и в более или менее пустой голове невесть откуда возникла мысль: «Почему этот плод назвали грейпфрутом?» Тогда я понял, что процесс пошел. Вообще говоря, вопрос не так уж плох. В самом деле, почему этот фрукт называется грейпфрутом — виноградным плодом? Не знаю как вам, а если бы мне показали желтый и кислый фрукт размером с пушечное ядро, я вряд ли сказал бы: «Знаете, он напоминает мне виноград».

Беда в том, что, когда это начинается, меня уже не остановить. В одном из соседних магазинов я увидел в витрине джемперы и задумался: почему британцы называют их джемперами — одеждой для прыжков? Собственно говоря, я размышлял на эту тему не первый год, обычно в отдаленных местах вроде Терсо, и искренне хотел бы узнать: неужели они так располагают к прыжкам? Неужели, надевая утром джемпер, человек думает: «Мне не только весь день будет тепло — существенное соображение для нации, которая никак не может ввести у себя центральное отопление, — но еще, если вздумается попрыгать, я буду соответственно снаряжен»?

Так и пошло. Я шагал по улице под метеоритным дождем вопросов. Почему мы говорим «хлюпать носом»? (Мой, например, не хлюпает, а рычит.) Кто первым попробовал устрицу и каким образом кому-то пришло в голову, что амбра — отличный фиксатор для духов?

Я по долгому опыту знаю, что когда такое накатывает, нужно серьезно отвлечься, чтобы вытряхнуть кашу из головы, и, к счастью, в Терсо нашлось на что отвлечься. На одной из боковых улочек я как раз начал рассуждать, почему мы, когда счастливы, говорим «потерял голову от счастья» и что в том хорошего, и тут мне случилось наткнуться на чудесное маленькое заведение под названием «Фонтан», предлагавшее три полных и разных меню: китайское, индийское и «европейское». Как видно, Терсо не по карману оказалось содержать три отдельных ресторана, и потому единственный ресторан предлагал три кухни сразу.

Мгновенно оценив достоинства этой идеи, я вошел внутрь, где милая молодая леди проводила меня к столику и оставила с многостраничным меню. Из титульного листа следовало, что все три вида кушаний готовит один повар-шотландец, поэтому я пролистал страницы в надежде обнаружить на них «кисло-сладкие овсяные печенья» или «хаггис виндалу», однако нашел только привычные блюда. Избрав китайский вариант, я развалился на стуле и погрузился в блаженное безмыслие. Еда, когда ее подали, оказалась на вкус, должен сказать, такой, какой и должна быть китайская еда, приготовленная шотландцем, — и это не значит, что она не была вкусной. Просто она на удивление отличалась от всех китайских блюд, какие мне доводилось пробовать. Чем больше я ел, тем больше она мне нравилась. Во всяком случае, хоть какое-то разнообразие, а именно его мне и не хватало на той стадии путешествия.