Давид Гроссман - Кто-то,с кем можно бежать
Нужно вернуться, лихорадочно думает Тамар, я не могу бросить её на произвол судьбы. Отсюда она не сумеет вернуться домой. Нужно немедленно туда вернуться! Но когда она смотрит на Шая, который беспомощно, почти безжизненно сидит, опустив голову, она понимает, что сейчас не вернётся, что никогда не вернётся. Тяжёлая рука сжимает ей горло. Давит изо всей силы. Как она могла забыть про собаку. Как могла предать её.
Наступает тягостное молчание. Даже Нойка что-то чувствует и молчит. Лея видит лицо Тамар:
- Мы найдём её, не переживай, - шепчет она, не веря себе.
- Уже не найдём, - говорит Тамар. Она откидывается назад и закрывает глаза. Она знает, что произошло что-то ужасное, смысла чего она ещё даже не понимает. Динки, которая была с ней с семи лет, её настоящей подруги, её второй половины, её нет. Нет. Её пронзает мысль: как будто нужно было принести в жертву что-то, кого-то, чтобы выручить Шая, и Динка стала жертвой.
Рука нащупывает её ладонь. Шай, с закрытыми глазами, тяжело дыша, притягивает её к себе. Она прикладывает ухо к его рту, и он с трудом шепчет:
- Мне очень жаль, Тамари. Мне, правда, очень жаль.
Хонигман оборачивается:
- Нужно отвезти его к врачу, твоего друга.
- Я сама им займусь, - коротко отвечает Тамар, и вдруг Шай, собрав остатки сил, говорит:
- Я не её друг, - бормочет он, - она мне сестра. - Его голова опускается на плечо Тамар, и там он шепчет, - у меня кроме неё никого нет во всём мире. – И его пальцы обессилено хватаются за её пальцы.
5. "Любовь моя, всех странников уже я расспросил"
***Через четыре дня после того, как Тамар сбежала с Шаем и потеряла Динку, Асаф быстро шагал по пешеходной части проспекта Бен-Иегуды. Он почти бежал, пытаясь найти, без большой надежды, того гитариста. Её рюкзак у него за спиной стал вдруг очень тяжёлым, полным жизни, кишащим словами, мыслями, призывами о помощи. Он прошёл мимо кружка людей, наблюдавших за выступлением девушки-фокусницы, и задержался на минутку послушать игру молоденького скрипача, почти ребёнка, а потом увидел ещё одного парня, сидевшего, прислонившись к стене банка, и извлекавшего однообразные мелодии из инструмента, похожего на ситар[49], с помощью смычка, который он держал между большими пальцами ног. Никогда раньше он не обращал внимания, как много здесь уличных представлений; ещё его удивило, как они молоды, эти артисты – большинство из них были примерно его возраста – он смотрел на них, пытаясь угадать, есть ли у них связь с той мафией, о которой упомянул Сергей.
И было одно мгновение, краткое и пугающее: на спуске улицы собрался ещё один тесный круг, люди окружили девушку, сидевшую на стуле и игравшую на виолончели. Асаф, ничего не понимая в музыке, тем не менее, удивился, что кому-то пришло в голову играть на таком инструменте на улице. Девушка была маленькая, в очках и красной шляпке, и Асаф почувствовал, что люди собираются вокруг неё не столько ради печальной музыки, сколько из-за того, что она сама по себе с этой большой виолончелью была неким странным представлением.
Асаф и Динка уже миновали этот круг, когда собака остановилась, как будто получив невидимый удар. Она растерянно завертелась, лихорадочно принюхиваясь, и вдруг стала упорно протискиваться между людьми. Асаф потащился за ней, выбора у него не было, проложил себе путь между стоящими и очутился прямо против девушки в центре круга.
Она играла с закрытыми глазами, выражение её лица менялось, как в быстром сне. Динка громко гавкнула. Девушка изумлённо открыла глаза и посмотрела на собаку. Асафу показалось, что она слегка побледнела. Она моментально выпрямилась на стуле, нервно огляделась по сторонам, продолжая играть, но уже без чувства, просто пилила струны. Динка изо всех сил рвалась вперёд. Асаф оттаскивал её назад. Люди, окружавшие их, начали ворчать, чтоб отошёл, забрал собаку и перестал мешать, и он испугался, поняв, что все на него смотрят, что сейчас он и Динка стали уличным представлением...
Девушка первая пришла в себя. Она прекратила играть, быстро наклонилась и прошептала Асафу испуганным, сдавленным голосом:
- Где она? Передай ей, что она молодец, что все ребята там говорят, что она чудо! Чу-до! А сейчас беги, беги!
Она разогнулась, снова откинулась назад и моментально зажмурилась, как бы стирая из памяти прошедшее мгновение, и продолжала играть, изливая на публику своё странное меланхолическое очарование.
Асаф не понял ни слова из того, что она ему сказала. И главное, не понял, почему он должен бежать. До Динки дошло раньше. С быстротой молнии она рванулась и потащила за собой его руку, держащуюся за её ошейник. Асаф почувствовал, что она просто вызволяет его оттуда изо всей силы. Он мгновенно собрался. Они обогнули девушку, пробрались между людьми и вырвались из круга. Ему показалось, что кто-то крикнул ему остановиться. Он не стал задерживаться. Если бы он оглянулся, то увидел бы, как коренастый мужчина смотрит на него и потом торопливо стучит по кнопкам мобильного телефона. Асаф бежал и думал: она знает Тамар, это точно. Она узнала Динку и просила передать Тамар, что она молодец. Теперь надо быстро сообразить. Ребята там говорят, что она чудо? Что она сделала? И где это "там"? Он бежал, а его мозг бурлил, собирал, просеивал и складывал фрагменты мозаики, пробуя разные предположения. Он знал и не знал. Сердце говорило ему, что он на правильном пути; что он уже находится в самом подходящем ему месте, в самой глубине забега на пять тысяч. Он был погружён в себя, прислушиваясь к начинающей угадываться истории, и вместе с тем двигался в полном согласии с Динкой. Они пробирались между людьми, не глядя друг на друга, в плотном движении, пересекая улицы, как когда-то, как в начале их дружбы ( вчера? Господи, Боже мой, изумился Асаф, неужели это было только вчера?!), но теперь безо всякой связывающей их верёвки, только короткий взгляд иногда, проверка, подтверждение, тихая поддержка, я с тобой; и я с тобой; удачный поворот; где ты сейчас; в десяти шагах за тобой, между нами несколько человек, но не волнуйся, я не отстаю, продолжай бежать; я слышу, что кто-то нас догоняет; а я не слышу, но заверни в этот переулок; нет, я туда не пойду, я что-то чую; где; продолжай бежать, я приближаюсь к чему-то хорошему, только не останавливайся; сказала тоже; перестань болтать, ты мешаешь мне сосредоточиться; надеюсь, ты знаешь, куда ты меня тащишь; конечно, я знаю, и ты сейчас узнаешь; эй, Динка, знакомое место, кажется, мы уже были в этом переулке и возле этой высокой стены; раскрой глаза, Асаф, мы только вчера были здесь; да, ты права это же...; ну наконец-то узнал, быстро за мной, это здесь.
Она бросилась к зелёным воротам, встала на задние лапы и двумя передними нажала на ручку. Оба помчались внутрь. Асаф оглянулся через плечо и никого не увидел, преследователи ещё не добрались туда, он вбежал во двор, пробежал по щебню, пронёсся мимо колодца, среди веток деревьев, отягощённых плодами, и его сразу же объяла знакомая глубокая тишина.
Но прежде, чем обежать вокруг дома к окошку, выглядывающему из ветвей ивы, и к корзинке, которая спустится к нему с ключом, как маленький воздушный Моисеев ковчег, он заметил что-то странное и ощутил, как моментально остывает воздух вокруг его ушей: дверь дома была открыта и слегка покачивалась.
Он бросился внутрь. Динка за ним. Оба остановились, потрясённо вытаращив глаза.
Трагедия была везде. Передний зал выглядел так, как будто по нему пронёсся ураган. Пол был усеян книгами. Сотни книг, раскрытых, порванных, осквернённых. Высокие шкафы были перевёрнуты и расколоты, будто кто-то бил по ним топором. Даже алтарь был сдвинут с места, обнажив светлый прямоугольник пола. Похоже было, что его сдвинули, чтобы проверить, не прячется ли кто-нибудь под ним.
Он подумал: "Теодора", - и мгновение не решался бежать наверх, чтобы туда добраться, ему нужно было наступить на книги. Потом всё же побежал по книгам, сразу поняв, что случившееся здесь произошло, некоторым образом, и по его вине, как следствие его посещения. Стремительно и угрюмо нёсся он по закругляющемуся коридору, а мозг рисовал ему кошмары, ожидающие его в конце, знакомые ему по фильмам ужасов и самым страшным компьютерным играм. В его голове заплакал перепуганный ребёнок, и Асаф силился не поддаваться ему. Теодора такая маленькая, думал он, она как цыплёнок, как она сможет жить после такой жестокости. На бегу заглянул в спальный зал. Кровати были опрокинуты, матрацы разорваны, разрезаны ножами. В воздухе ещё ощущалась ненависть, переполнявшая тех, кто это сделал. В полтора шага перепрыгнул он шесть последних ступенек и открыл синюю дверь, заставляя себя не зажмуриться от страха.
В первое мгновенье он вообще не увидел её среди загромождавшего комнату хаоса. Потом обнаружил: в её кресле-качалке, с открытыми глазами. Она была похожа на тряпичную куклу, которую кто-то забыл на кресле. Ни одна искра жизни не светилась в её глазах. Прошла вечность, пока она приоткрыла рот, и её глаза повернулись к нему.
