Пьер Бордаж - Евангелие от змеи
Люди, между тем, выглядели не возбужденными, а подавленными. Ученики давно ждали открытого столкновения Ваи-Каи с его обвинительницей, совершенно уверенные в том, что общественному мнению станут наконец известны коварные замыслы властей. Собрание в Манде должно было стать триумфом двойной змеи, ознаменовать собой примирение с Землей-кормилицей, а закончилось недоговоренностью, туманными предположениями, которые продажные журналисты раздуют до небес. Самоубийство Элеоноры Марселей было очень выгодно тем, кто хотел сохранить двусмысленность ситуации: теперь Ваи-Каи никогда не отмоется от подозрений, более того —наверняка найдется какой-нибудь паршивый аналитик, который заявит, что, мол, смерть девушки очень даже устраивает этого шарлатана, sic! —ей наверняка помогли убить себя. Сами знаете, когда речь заходит о защите их интересов, секты готовы на худшее. Они выкрадывают дела из судебных архивов, подкупают политиков, устраняют опасных свидетелей...
И все это будет подаваться публике с тем великолепным апломбом, который любую клевету делает похожей на правду.
Спецназовцы начали разгонять толпу, восстанавливая на площади Республики и прилегающих улицах привычное мирное спокойствие. Их действия застали врасплох учеников Ваи-Каи: обезумевшие от страха люди кидались врассыпную, толкаясь и топча упавших. Бартелеми прижал ноутбук локтем к бедру, схватил Люси за руку и, ловко маневрируя в толпе, поволок ее за собой по направлению к улице Эг-Пас. Вокруг звучали отрывистые команды полицейских, вопли, стоны и стук каблуков по брусчатке, людей били дубинками по голове, потом пустили слезоточивый газ. Центр города в мгновение ока превратился в поле битвы.
Теряя сознание от ужаса, Люси чувствовала, что еще немного —и ее сомнут, затопчут. Если бы не железная хватка Бартелеми, беспорядочная толпа давно задавила бы ее. Короткая юбочка болталась где-то в районе талии, босоножки она потеряла —тонкие ремешки не выдержали безумной гонки по булыжнику. Она бежала босиком, стирая ступни в кровь о скользкий асфальт мостовой и тротуаров. Люси не раз видела по телевизору "разгон демонстрантов силами правопорядка", но никогда еще ей в затылок не дышали люди в масках и касках, страшные своей неузнаваемостью. Бартелеми устремился вслед за другими беглецами в лабиринт улочек, и внезапно они оказались перед старинной синагогой. Вбежав под своды готических ворот, они укрылись во внутреннем дворе, окруженном галереями и колоннадой. Вдалеке затихал шум погони, а они пытались отдышаться, парализованные внезапной остановкой.
Не поддерживай ее Бартелеми, Люси рухнула бы на камни. Ей казалось, что бешеный стук сердца отдается в израненных до крови ногах. Она не бегала так быстро на длинную дистанцию со времен учебы в колледже, а курение, как известно, не способствует поддержанию себя в форме. Проснулась боль в подвернутой лодыжке.
Люси спрашивала себя, что она делает в этом дворе на окраине Манда, среди вымокших под дождем полуобнаженных мужчин и женщин. Она словно бы преодолела пространственный барьер и выпала в какую-то другую эпоху, в иную жизнь. Еще вчера она каждое утро спускалась в метро и ехала на работу, болтала с другими девушками, мазала кремом сиськи, брила лобок, выбирала новое имя и очередной прикид, раздевалась в душно-жаркой кабинке, угождала желаниям анонимных клиентов, хватала в конце дня конверт с деньгами с гримерного столика... Все это происходило совсем недавно, но у Люси было такое чувство, что от всех этих привычных и успокаивающих в своей обыденности жестов и движений, от череды привычек и устоявшегося образа жизни ее отделяет вечность. Она знала, что не может повернуть назад, но была слишком измотана и опустошена, чтобы понять, верный ли выбрала путь. Дожив до тридцати лет, она так и не научилась управлять собственным существованием. Ее родители, брат и сестра без конца талдычили, что она просто не желает взрослеть, что ее несет по жизни ветром, как воробышка. Связь с восемнадцатилетним парнем и марш-бросок в Лозер, похоже, подтверждали их правоту.
Через несколько минут все окончательно стихло —судя по всему, спецназовцы, выполнив поставленную задачу, ретировались. Люси наконец отдышалась, достала из сумки сигарету и закурила под осуждающим взглядом худого мужчины в насквозь промокшей и уныло обвисшей набедренной повязке.
— He понимаю, с чего вдруг эти психованные сволочи набросились на нас, —сказал Бартелеми. —Никто ничего плохого не делал.
—Они не могут прижать Учителя, вот и ополчились против нас, —выдохнула сидевшая рядом женщина.
—И дальше будет только хуже, —мрачно добавил худой мужчина, запахивая полы своей повязки. — Они так просто не смирятся с переменами. Так всегда происходит в начале новой эры.
Его глаза лихорадочно блестели, на лице читалась почти фанатичная решимость пройти вместе с Ваи-Каи весь путь до конца, какую бы цену ни пришлось за это заплатить.
* * *На следующее утро, когда ученики и последователи Ваи-Каи начали снова собираться маленькими группками на улицах и площадях Манда, прошел слух, что Духовный Учитель, освобожденный от всех выдвинутых против него обвинений, собирается прочитать лекцию на меловом холме над городом.
Накануне вечером почти все телевизионные каналы комментировали события дня: самоубийство молодой истицы, беспорядки, устроенные учениками Христа из Обрака, вмешательство сил правопорядка —легкие ранения получили несколько новых кочевников и спецназовцев ("только не думайте, что эти якобы пацифисты подставляют левую щеку, получив удар по правой!"). Язвительный тон диктора оскорбил Люси и Бартелеми. Она видела, как спецназовцы колотили дубинками лежавших на земле мужчин, женщин и детей. Этот белозубый красавчик, так уютно устроившийся в своей ярко освещенной кабине, этот идеальный "всеобщий" родственник, каждый вечер входящий в дома к французам, своими дурацкими игривыми комментариями сводил страх и боль множества людей к нескольким невинным царапинкам.
Люси прежде никогда не сомневалась в правдивости телевизионных глашатаев, словно волшебство голубого экрана было попросту несовместимо с жульничеством, но вопиющее несоответствие между событиями в Манде и их телеосвещением внезапно высветило ее невероятную телезрительскую наивность.
Сколько же "дез" —крошечных и огромных —скормили ей из телевизора с тех пор, как она вышла из "мультяшного" возраста? Неужели все вранье —репортажи о кровопролитных войнах на планете, о революциях и горах трупов? И где правда в сообщениях о смертоносных радиоактивных облаках, о трансгенных растениях, о вакцинах, о животной муке? А как быть с рассуждениями о правах человека, мирных переговорах, гуманитарной помощи? И, кстати, как теперь относиться ко всем декларациям, сообщениям и заявлениям ООН, ВОЗ, ОЭСР и МВФ, якобы работающих "на благо" человечества?
Чего стоят политические заявления и предвыборная риторика вкупе с обещаниями кандидатов? И остается ли в этой жизни место для личной свободы человека или все контролируют спутники связи и информационные сети?
Так в кого или во что ей теперь верить?!
Люси прижалась к Бартелеми, как маленькая девочка, ищущая защиты в отцовских объятиях. Она почти сразу уснула, убаюканная жаром его тела, сломленная безумной ночной гонкой по улочкам Манда.
—Назначен общий сбор на меловом холме...
Светящийся экран отбрасывал голубоватую тень на лицо Бартелеми, сидевшего в изголовье кровати. Люси встала, раздвинула шторы и бросила взгляд вниз, на площадь: в сторону внешних бульваров бодро вышагивали полускрытые хмурым дождем люди.
—В лесу, прилегающем к замку. Если верить сообщениям на сайте, туда можно добраться пешком. Если хочешь увидеть Ваи-Каи, сделай это сейчас... другого шанса может не быть.
Люси обернулась. Бартелеми, хрупкий, смуглокожий, неподвижно лежал на белой простыне. Ее залила горячая волна желания. Люси поискала глазами халат, но в конце концов решила отправиться в туалет голышом —как новообращенная последовательница Ваи-Каи, истинная дочь творения, не узнавшая первородного греха.
Часом позже, приняв душ и одевшись, они спустились позавтракать на первый этаж. Компанию им составили другие постояльцы —судя по одежде, тоже ученики и адепты Ваи-Каи. Истинные, стойкие новые кочевники все были одеты на манер амазонских индейцев, кое-кто из новообращенных пока не отказался от привычных западных тряпок. Некоторые, подобно Люси и Бартелеми, выглядели, как рядовые граждане, но от "оседлых" (так новые кочевники называли противников учения Ваи-Каи) их отличал горевший в глазах огонь —отблеск сияния двойной змеи.
Хозяйка ходила между столиками с кофейником в руке, всем своим видом выражая нетерпение — свидетельство душевного смятения. Женщина не жалела, что воспользовалась ситуацией и брала со всех этих чудиков по сто евро за ночь —денежки, как известно, не пахнут, —но голые люди в доме нервировали ее (она со скрежетом зубовным раздевалась раз в год только перед своим гинекологом!).
