Ирина Маленко - Совьетика
… Вскоре после этого мне пришло письмо, что я принята в университет. Оставалось только жить да радоваться.
К сентябрю надо было принимать решение, где дальше жить и что делать. Мой университет был от Энсхеде слишком далеко. От Тилбурга – где-то часа полтора на поезде. К тому времени в Голландии уже ввели OV Jaarkaart для студентов, и Сонни принял героическое решение: мы откажемся от квартиры в Энсхеде, поселимся у Бьянки, которая сдавала комнату (нелегально, потому что она жила на пособие), и оба мы каждый день будем ездить из Тилбурга в свои соответствующие города на учебу. Больше всего на свете Сонни хотел переехать жить в Роттердам, где вообще антильцев было много и у него в частности было достаточно друзей. Но это было из области ненаучной фантастики: люди стояли на очереди на получение в Роттердаме съемного жилья у жилищных корпораций чуть ли не десятилетиями, а снимать квартиру у частного хозяина нам было не по карману. Оставалось только надеяться на чудо.
До сих пор удивляюсь, как нам с Сонни удалось втиснуть в одну маленькую комнатушку все, что у нас было расставлено в Энсхеде в двух. Велосипеды свисали над нашими головами со стены. Сонни вставал каждый день чуть ли не в пять утра. Ему надо было ездить в Энсхеде на практику, и он ежедневно проводил в поездах по 4-5 часов. Моя дорога до университета была короче, но я тоже уставала. Месяца через два как-то утром Сонни встал – и вдруг упал без сознания у холодильника, который мы тоже втиснули в нашу комнатушку. До такой степени он устал. Я очень напугалась, но Сонни очнулся уже через секунду и попытался заверить меня, что ничего страшного не произошло….
Жить в чужом доме было неуютно, Бьянка напоминала Снежную Королеву – не по внешности, конечно: это была толстая, непривлекательная женщина с маленькими глазками, а по характеру. Я старалась не дышать и даже не выходить лишний раз на кухню. Единственная, кто скрашивал мое существование в четырех стенах этого дома, была Марилена – дочка полицейского с Кюрасао, которая тоже снимала комнату у Бьянки, соседнюю с нами. Это была добрая, веселая девушка, учившаяся в Голландии на модельера. Но в декабре она попала в автомобильную катастрофу и повредила себе спину. И хотя травма ее оказалась не опасной, для Марилены, которая и так уже сильно тосковала по дому, это оказалось последней каплей. Как только ее выписали из больницы, она улетела обратно на Кюрасао прямо с металлическим обручем вокруг головы, который с нее еще не сняли: чтобы успеть на Рождество…
Жизнь в университете оказалась достаточно интересной, но все-таки не совсем тем, что я ожидала. Во-первых, от многих занятий – по русскому языку – я, естественно, была освобождена, и поэтому у меня не завязалось такой близкой дружбы с другими студентами: мы слишком мало для этого времени проводили вместе. Во-вторых, из языков, которые я так хотела выучить, как оказалось, одни преподавались лишь с точки зрения исторической грамматики: то есть, никто не учил тебя говорить на современном языке, а в ходе курса только сравнивалась современная грамматика, допустим, литовского с тем, какой она была в ХVII веке (?!) , а другие преподавались хоть и современные, но тоже весьма оригинально: например, на уроках грузинского совсем не учили грузинскому алфавиту, а все тексты давались в латинской траннскрипции. Да что там грузинский, даже более традиционные славянские языки преподавались профессорами, которые знали их грамматику, но сами на них говорить не могли! Да… Вот тебе и хваленое европейское образование. Такого я еще нигде не видела.
Я была демотивирована и бросила многие курсы, на которые записалась. Благо, их можно было бросить: обязательных предметов было мало, а по остальным нужно было только набрать за год необходимое количество баллов из предложенного на выбор. Всем было все равно, что ты, собственно, изучаешь по содержанию. Мое общее впечатление от голландской системы высшего образования – ее удивительная бессистемность. Знания, которые давались, были какими-то фрагментированными обрывками: кусочек того, ломтик этого… Наша система на этом фоне ассоциировалась со строительством солидного здания, которое продуманно возводят по кирпичику, начиная с самого широкого фундамента. Голландское образование было эклектическим зданием, построенным на песке.
Учиться было достаточно легко, даже несмотря на то, что все лекции и все учебники были на другом языке, который я изучала всего год. Я думаю, что благодаря моему советскому фундаменту. Создавалось даже ощущение, что учиться у нас в Москве – на родном мне языке!- было труднее. Требования были выше, знания были глубже. Их объем был больше. Я была поражена легкостью тестов типа «multiple choice». Да такие у нас последний идиот мог сдать – если он хоть немножко владел логикой!
Но голландские студенты жаловались, что им трудно… Впрочем, когда я увидела по телевидению программу, в которой взрослые, закончившие школу голландцы не могли показать на карте свою собственную страну (!), это перестало меня удивлять.
Одним из обязательных предметов на первом курсе было введение в Русландкюнде . Эдакая советология по-голландски. Это была не только история нашей страны – в голландском ее видении- но и ее обществоведение, экономика и даже право. Одним словом, сборная солянка. После первого курса можно было выбрать это направление в качестве специализации, с тем, чтобы потом стать экспертом ( дескюндиге) по Восточной Европе и выдавать “мудрые” комментарии где-нибудь в программах из рубрики «Актуалитейтен» . Когда я впервые ознакомилась с учебником по этому предмету, у меня мороз пошел по коже. Это была именно та книга, в которой утверждалось, что наши женщины работают только потому, что их мужья недостаточно зарабатывают (!) Там еще много чего утверждалось. Например – на полном серьезе – что в СССР не было профсоюзов. Вот таких экспертов – в чьей собственной стране почти нет ни женщин-врачей, ни женщин-профессоров, видимо, потому, что их мужья достаточно зарабатывают!- выпускает голландская высшая школа….
Я была счастлива, когда этот курс подошел к концу. Невозможно лгать о своей собственной стране только для того, чтобы сдать экзамен, и поэтому на вопрос на нем, была ли власть большевиков легитимной, я отписалась пространной фразой, смысл которой сводился к тому, что если на нее смотреть с западной точки зрения, то нет (иначе экзамен бы мне завалили!). Но кто сказал, что мы обязаны на все смотреть с западной точки зрения?…
…Наступило самое противное для меня в Голландии время года – Рождество и Новый год. Я не могла привыкнуть к черным, мокрым, холодным улицам без снега. Тоска по дому в эти недели становилось такой, что почти хотелось выть. Я все еще боялась домой поехать – ведь я не спросила разрешения на то, чтобы в Голландии выходить замуж. Кто знает, на сколько там меня задержат… Эмигрантская пресса и наши доморощенные голландские эксперты по советским делам-преподаватели запугивали, что таких, как я вообще чуть ли не отдают под суд как предателей. Сколько мне понадобится здесь пробыть пока я не смогу опять увидеть своих родных, было неясно. И от этого на душе становилось еще муторнее.
Но под Новый год все-таки произошло маленькое чудо: ответили на наше объявление в роттердамской газете о том, что «молодая серьезная пара ищет квартиру»! Женщина говорила со странным акцентом, и фамилия у нее была явно не голландская – Попеску, но какое это имело значение! В первый же возможный выходной мы поехали в Роттердам – смотреть квартиру!!
Дом оказался в старом районе в западном Роттердаме. Здесь мы сразу почувствовали себя как дома – кого здесь только не было! Турки и арабы, антильцы и суринамцы, югославы и китайцы… И даже целое поселение выходцев с островов Зеленого Мыса! Никто не косился на тебя, если ты не был блондином. Скорее наоборот – косились, если ты им был.
Мадам Попеску пришлось долго ждать – она опоздала чуть ли не на час, и я уже была готова расплакаться, когда она наконец появилась. Это была молодая – моложе меня – хорошенькая, но задерганная девчонка с маленьким ребенком, выкрашенная в блондинку, так неумело, что она казалась рыжей.
– Сюзанна, – представилась она. – Извините за опоздание, мы к тете в Брюссель ездили.
Следом за ней шагала средних лет дама с решительным лицом – ее мама. Мы поднялись по старым затертым башмаками ступенькам внутрь дома. Попеску принадлежал первый этаж, на втором жили какие-то голландские художники. Входная дверь была общей. Это был старый дом, построенный еще в 1911 году – большая редкость в Роттердаме, который почти целиком был разрушен во время войны бомбежками. Было такое чувство, что дом с тех пор и не ремонтировался. В нем были высоченные потолки, две комнаты, разделенные стеклянной перегородкой и дверью (пол в одной из комнат был явно выше, чем в другой), кухня, малюсенькая кладовочка и душ с туалетом на площади в 2 квадратных метра.
