Анатолий Азольский - Степан Сергеич
В начале февраля подвели итог. Производительность труда резко скакнула вверх. Брак исчез.
— Разумно, — сдержанно произнес Тамарин. — Идейка недурна.
С еще большей сдержанностью отозвался о системе директор. Шелагинские порывы он считал прожектерством, хотя и признавал полезность их "для производства. А раз так — пусть играет в солдатики.
Мнение это — о шелагинской игре в солдатики — Анатолий Васильевич высказал осторожно, всего несколько фраз на узком совещании. Тем не менее слова его до Степана Сергеича дошли, в урезанном виде звучали они примерно так: «Чем бы дитя ни тешилось…» Диспетчер не оскорбился, не возмутился: в сравнении с тем, что временами обрушивалось на начальников отделов и цехов, такой отзыв мог даже радовать.
К тому же Степан Сергеич отчасти признавал справедливость отзыва.
Слабым местом его системы было то, что изготовленные приборы оседали на складе, и все призывы, печатные и устные, о необходимости и срочности оборачивались болтовней, рабочие ходили мимо склада и никогда не видели его пустым. Мучило Степана Сергеича и опасение: а не вертушку ли опять изобрел он? И, быть может, единственный на заводе, предугадывал он, что система будет действенной всего лишь несколько месяцев, потом в ней неизбежно возникнут противоборствующие силы, рабочие начнут гнаться за планом во что бы то ни стало…
Своими тревогами он поделился со Стрельниковым. Парторг выбросил палочку вперед, навалился на нее, посмотрел на диспетчера в упор.
— Сколько вам лет, Степан Сергеич?
— Тридцать семь. В следующем году защищу диплом.
— Давно я к вам присматриваюсь. И до сих пор не пойму, кто вы. Человек прошлого? Будущего? Настоящего?..
Не ожидавший такого вопроса, Степан Сергеич ворчливо заметил, что никогда не ломал голову над подобными пустяками. Все это философия на пустом месте. Не болтать надо, а работать.
Сам же он решил доказать всем и себе тоже, что система его наивыгоднейшая для института и завода. По крайней мере, на ближайшее время.
72
Обстоятельства как нельзя лучше способствовали в этом Шелагину. С начала марта на монтаж и сборку поступил «Агат», детище хорошо знакомого ему Сергея Шестова, разработчика ГИПСа. Гамма-индикатор полевой, из-за которого Степана Сергеича когда-то прокляли, принес Шестову тихую, но прочную известность. Орден за индикатор, полученный из рук Ивана Дормидонтовича, он к пиджаку не цеплял, зато в лаборатории своей, где стал начальником, на видном месте повесил медаль от ВДНХ, за другой прибор. Прыжок через три ступеньки — от старшего техника к начальнику лаборатории — ничуть не изменил Сергея Шестова. Жил он в доме напротив Степана Сергеича, иногда встречался с ним в магазине и, пропуская впереди себя в очередь за картошкой, шептал: «Не стоит благодарности, право… Об одном прошу — не делайте меня начальником отдела!..»
«Агат» — четыре блока в стойке, один над другим, — создавался в привычных муках опытного производства, и муки эти никого не удивляли, всех оставляли равнодушными, — точно так врачи роддома внимают крикам рожениц да их опрометчивым клятвам «никогда больше». Эту аналогию с родильным домом принес во второй цех сам Сергей Шестов, жена которого рожала долго и трудно, а разродившись, свесилась с третьего этажа и кулаком погрозила Сергею.
Во второй половине марта смонтированные блоки поплыли в регулировку.
Шестов с тремя инженерами быстренько настроили один комплект, регулировщики помогли заколотить его в ящики и погрузить в машину. Шестов улетел с комплектом на юг двадцатого марта, на место будущей работы «Агатов». За полторы недели удалось настроить еще четыре комплекта, градуировку их решено было провести скопом, чтоб лишний раз не облучаться.
Утром тридцатого марта в регулировку ввалился Шестов, прямо с самолета.
«Агаты» стояли у стены, радуя глаз. Шестов, однако, на них даже не глянул, сел так, чтоб вообще их не видеть, и повел речь о том, что жизнь, ребятишки, в общем-то, недурная штука, вчера, к примеру, в ташкентском аэропорту его вовлекли в преферанс какие-то хмыри, пытались обчистить, но не на таковского напали, он их сам пощипал, три раза поймал на неловленом мизере, как миленьких ободрал, кучу денег выиграл, но что поделаешь, знать, не судьба, эту кучу у него стибрили при посадке, аккуратненько эдак ножиком карман резанули — и будь здоровчик!.. А вот однажды, разливался Шестов, в Минске к нему в номер завалилась одна девица из райкома, порядочки проверяла.
Регулировщики переглянулись. Странно вел себя разработчик «Агатов», очень странно! И не потому, что порол чушь. А потому, что на свои «Агаты» глянул и — отвернулся.
Намолотив еще гору, Сергей Шестов умолк, полез по-собачьи под стол и уснул. Стрекотал, как обычно, самодельный индикатор, приглушенно гудел цех.
Но регулировка начала понемногу впадать в беспокойство и раздражение.
Догадывались; с «Агатом» на юге что-то не то. Забарахлил? Возможно. Но вероятнее всего скис не радиометр, а сам Шестов, что не так уж страшно.
Проверяя эту версию, Крамарев на четвереньках подобрался к спящему Шестову и обнюхал его. Задом выбрался из-под стола, встал на ноги и разочарованно заключил:
— Не пахнет…
Петров решительно выключил осциллограф и пошел к Валиоди узнавать новости. Вернулся, со злостью сообщив, что новостей нет.
Попахивало бессонной ночью, перемонтажом всех блоков и срочным возвратом комплекта, освистанного на полигоне, если, конечно, Шестов уже не привез его.
Валентин Сорин, член завкома, вхожий во все кабинеты, позвонил секретарше директора, спросил, где Труфанов. Положил трубку.
— В Ленинград уехал. Когда будет — неизвестно.
Почуял неладное и цех. Монтажники отрядили делегацию: почему не настраиваются блоки?
Подняли Шестова. Тот вылез, отряхнулся и на прямой вопрос Петрова ответил так же прямо:
— Да вы что — сдурели?.. Полный порядок! «Агат» как штык работает!
В регулировке угомонились, на монтаже и сборке тоже. Шестову поверили.
Да и как не поверить, раз не проявляет никаких признаков беспокойства сам Степан Сергеич, сидит смирнехонько в комплектовке, что-то считает.
Шестов пропал. Появился он только вечером, перед концом рабочего дня.
Приоткрыл дверь кабинета Валиоди, просунул в щель свои буйные кудри.
— Дядя Костя, ты ничего не знаешь?
— А что я должен знать? — лучезарно улыбнулся Константин Христофорович Валиоди.
— Жена-то вам — изменяет!
И закрыл дверь. Долго стоял в коридорчике, смотрел сквозь стекло, как упоенно рассчитывает что-то Степан Сергеич.
Звонок прозвенел, на монтаже и сборке поснимали халаты, потянулись к умывальнику, и тогда Сергей Шестов решился: ногой долбанул по двери так, что стекла задребезжали.
— Степан Сергеич!.. Пропали!.. «Агатам» — крышка!
Цифры, полученные на арифмометре и подтвержденные логарифмической линейкой, говорили прямо противоположное, и Степан Сергеич, находясь во власти цифр, благодушно смотрел на явно спятившего Шестова. А тот схватил его за руку, потащил в угол, где их никто не мог видеть.
— Крышка, говорю, «Агатам»!.. А вы мне какие-то проценты суете!.. На свалку пойдут мои радиометры!..
— Как это — на свалку?
Шестов опустился на ящик с лампами, вынужден был присесть на корточки и диспетчер. И Сергей Шестов рассказал про «Агаты». Делались они для походной экспресс-лаборатории, размещенной в автомашине, набитой аппаратурой, и когда Шестов прилетел на юг, то оказалось: конструкторы машины ошиблись, нет уже в машине места для «Агатов», нет! Три министерства давали техническое задание на машину, и где-то произошел сбой — про «Агаты» забыли. Привезенный Шестовым комплект при нем же снесли на склад и запечатали. Та же судьба ждет шесть «Агатов» этого месяца и десять — следующего…
«Быть того не может!» — едва не воскликнул по привычке Степан Сергеич.
И — поверил… Много дала ему командировка, во многое пришлось поверить. И уж само собой понималось: худший прибор тот, что работает лучше всех приборов…
— Может, внести изменение в конструкцию машины?
— И машине тоже крышка! — Сергей Шестов подался вперед. — Отжила свой век, не начав жить! Потому что без «Агатов» она уже не лаборатория.
— Другую пусть делают!
— А на другую и другие «Агаты» закажут…
Степан Сергеич легко вскочил на ноги, порываясь куда-то бежать, Шестов мертвой хваткой вцепился в него, не пустил.
— Не к директору ли?.. Пустое дело. Я всему треугольнику дал телеграммы. И вот результат; все попрятались! Все! Труфанов тут же укатил в Ленинград, Тамарин воткнулся в какую-то комиссию на всю неделю, а самый умный — Стрельников — не поверил ни единому слову моему, потребовал бумагу с резолюциями трех министерств… А я им такую бумагу дать не могу. И не хочу. Я и телеграммы-то давал не напрямую сюда, а так, чтоб Труфанов и прочие прочитали их там, у министра. И все в точности выложил по телефону через министерский коммутатор. Чтоб ни одно ухо на заводе и в институте не услышало. — Шестов говорил быстрым шепотом, оглядываясь на цех. — Я ведь вас очень зауважал, Степан Сергеич, после того случая, помните, — в кабинете Ивана Дормидонтовича. Очень!.. И два года размышлял: кого мы тогда обмануть хотели? Не маршала Советского Союза! Не заместителя министра!
