Наталья Нестерова - Татьянин дом
И попробуй еще только заикнуться, что не женишься на мне! Я напишу жалобу в ООН — в комитет по делам беженцев, по защите прав человека и стану активисткой движения за восстановление смертной казни.
— А говорила, не умеешь красиво излагать мысли. — Борис едва не расплавился от удовольствия.
— Теперь твоя очередь. — Таня устроилась поудобнее и приготовилась слушать.
В его чувстве к Татьяне столь велика была доля собственнического инстинкта, что все кулаки, с берданками охраняющие свое добро, и гобсеки, трясущиеся над сундуками с сокровищами, представлялись Борису милыми альтруистами. Он испытывал громадную нежность к Татьяне. Воспринимал ее созданием легким и хрупким. Но в то же время «моя собственность» будила в нем иногда зверские желания. Хотелось сжать ее до боли, до вскрика — почувствовать абсолютность своей власти. Нечто подобное, но в патологической степени, испытывает, очевидно, плетью стегающий раба хозяин.
У Бориса не было садистских наклонностей, и своим аномальным желаниям он ходу не давал, они благополучно перегорали. Но рассказывать о них Татьяне он не считал нужным — чего доброго, напугает, не сумев правильно растолковать свои чувства.
Борис пошел по пути, подсказанному Таней, — использовал конкретные жизненные аналогии.
— Однажды в кабинете физиотерапии я видел странную картину. Сидят за круглым столом человек десять, у каждого в руках стакан с сиропом. От донышек стаканов идут трубочки к баллону с газом. Жидкость пенится, ползет наружу, и все люди быстро захватывают, глотают эту пену. Процедура, как оказалось, именовалась «кислородный коктейль». Не знаю, каково терапевтическое действие газа, попадающего в желудок. Но ты для меня — громадный кислородный коктейль. И живительный газ я поглощаю каждой клеточкой тела, включая кончики ногтей и волос. Продолжая медицинское сравнение: я оздоровился чудесным образом, физически, эмоционально, интеллектуально. Ты — мое лекарство, мой допинг. Начал книжку по специальности писать, десять лет не мог себя заставить. Хочу прыгнуть с парашютом и участвовать в гонках любителей, которые организуют ребята, группирующиеся вокруг сайта Auto.ru.
Ты — мой допинг, — повторил Борис. — И я с тобой не расстанусь в целях заботы о здоровье и поддержании творческого вдохновения. Комиссии ООН могут отдыхать.
Неожиданно Борис вспомнил, что Тоська еще час назад обещала прийти, но, видимо, задерживается.
Татьяна вскочила как ошпаренная. Посылая упреки Борису, стала быстро приводить себя в порядок.
* * *Тоська была непривычно грустной и печальной. От вопросов отца уклонилась — просто легинсы новые порвались. Но когда Борис ушел в комнату, а Татьяна кормила девочку на кухне, Тоська рассказала о своих горестях.
Мама запрещает ей видеться с папой и тетей Таней. Говорит, что тогда она, Тося, будет предательницей, как папа. С ней, с мамой, подло поступили, а она, Тося, должна быть на маминой стороне, если маму любит. И даже к бабушке Ире не надо ходить, потому что она, бабушка, тоже против мамы.
Страстей тебе, романтики не хватало, мысленно упрекнула себя Таня. Захотелось безумств на старости лет. Оглянись вокруг — родные люди страдают.
— Тетя Таня, что мне делать? — вопрошала Тоська. — Я папе боюсь говорить. Он разозлится и будет с мамой ссориться. Я один раз видела, как они ругаются, — ужас! Мама темно-фиолетовая стала, а раньше розовая была.
Татьяна хотела спросить девочку, в каком цвете ей нынче папа видится, но удержалась. Только горько, в бессилии, развела руки в стороны. Что можно сказать ребенку? Лишь призвать к тому, на что дети менее всего способны, — к терпению.
— Надо подождать, — сказала Таня. — Ты ведь знаешь, что я тоже несколько лет назад разошлась с мужем. Он оставил меня. Я тебе расскажу, что со мной было вначале и как потом изменилось. Ты уже большая девочка. Думаю, поймешь.
Борис несколько раз пытался к ним присоединиться, но его выставляли: мы здесь о своем, о девичьем, говорим.
* * *Подготовка к свадьбе, когда большую часть хлопот взяли на себя профессионалы из агентства, обернулась цепью занятий приятных и увлекательных. Рассаживание гостей превратилось в гигантский кроссворд, который Татьяна с детьми решали каждый вечер. Испортив несколько листов ватмана, они выклеили громадный лист, три на пять метров, расстелили его на полу, в масштабе начертили расположение столиков и карандашом писали фамилии приглашенных.
Двоюродных дядьев Сашу и Лешу за один столик не сажать — весь вечер проспорят о коммунистах и демократах. Соседку Елизавету Дмитриевну соединить с Катюшиной тетушкой из Луганска и к ним же Ирину Дмитриевну. Одноклассников единой группой или перемешать? Забавнее перемешать, но с учетом характеров и темперамента. Витька девчонок развлекать умеет, а Иван будет от стеснения галстук жевать. Ленка со Стасиком уже разошлись? Во дела! Их за разные столики, но спиной друг к другу. Кто такие Любаша и Василий? Он художник? Тогда их к Николаю Сергеевичу, главному редактору архитектурного журнала. Лучше к галерейщику Степану? Хорошо, но у Степана жена бешено ревнивая, надо учесть. Сотрудников «Стройэлита» вблизи архитекторов из других мастерских не сажать — переманить могут. Борис Прокопенко? Мама, ты не знаешь? Это же тот самый писатель, автор известных детективов. Папа пригласил. Они познакомились, и в какой ситуации! У отца машина заглохла, хотел техпомощь вызывать, и вдруг откуда ни возьмись мужик подходит. Говорит, сейчас проверим наш народ на классовую ненависть, станут ли «мерседес» за здорово живешь толкать. И действительно кликнул людей — ребята, помогите. Толкнули, завелась. Книжку папе подписал. И еще он здорово поет, громко. Посадить с тетей Кларой? Правильно, может, задавит ее вокальный кошмар. Татьяна Лунина? Мама, у нее старшая дочь институт кончает, а она выглядит так, что подростки к ней на улице клеятся. Мы, конечно, на «вы», но без отчества. Она выставочным бизнесом занимается. Профи, каких мало. Приятно, что придет, не отказалась.
Пугающе большая, стопятидесятиголовая масса гостей постепенно распадалась на личности, от которых протягивались ниточки к виновникам торжества. Воспоминания, забавные и трагические истории, споры о характерах и взаимоотношениях, попытки объединить, разъединить, познакомить — посадить рядом, вблизи, в другом конце — сделали каждого из гостей осязаемым и желанным. Даже Павлик, который вначале действовал в пику родителям — вы хотите вселенский базар, вы его получите, — почувствовал уникальность возможности: устроить торжество и собрать под одной крышей родных и близких, друзей и приятелей, полезных и просто приятных людей.
За две недели до свадьбы Катенька, которая уже полгода жила с Павликом, по настоянию родителей вернулась к ним. Татьяна с удовольствием отметила, что Павлик мгновенно заскучал, стал обвинять всех в ханжестве и ждал дня бракосочетания с гораздо большим нетерпением, чем раньше.
Утром в день свадьбы Татьяну, Маришку и Павлика охватила возбужденная нервозность. Жених волновался словно перед экзаменом, на котором его могли завалить. Сестра жениха вдруг за завтраком ударилась в слезы:
— Какого черта ты женишься? А я? Ты же мой брат, ты мне был ближе всех! И тут появляется какая-то девица и ты меня бросаешь!
— Привет! — удивился Павлик. — Куда я тебя бросаю? Ты что, Катьку не знаешь? И жить мы будем вместе. Пока.
— А-а-а! — еще пуще захлюпала Маришка. — Вот видишь — «пока»! А потом ты меня в утиль!
— Не парься! — призвал Павлик сестру, что в переводе с молодежного на русский означало «не беспокойся, не напрягайся».
Будешь плакать, — предупредила Татьяна, — глаза покраснеют и нос распухнет. Не морочь брату голову! Павел, расслабься. Глядя на твое лицо, можно подумать, что тебя на аркане тащат жениться. Давайте-ка выпьем валерьянки.
Она достала три рюмочки, плеснула в них воды и накапала лекарства. Не сговариваясь, они подняли рюмки и автоматически чокнулись. Нервно рассмеялись и выпили валерьянку.
Успокоиться не удалось, потому что позвонили от Катеньки и предупредили: соседи готовят засаду на лестничной клетке, будут требовать выкуп за невесту.
— Какой выкуп! — вспылил Павлик. — Я ребят позову или милицию — пусть их затолкают по квартирам. Что за представление!
— Старый русский обычай, — увещевала Татьяна. — Ты и Виталик, свидетель, заплатите какие-то деньги. А потом тебя и Катеньку осыпят конфетами, зерном и мелкими монетами. На счастье. Конфеты, чтобы жизнь была сладкой, зерно — для достатка, а мелочь — к богатству. Учти, что они будут торговаться, повышать выкуп.
— Торговаться? За Катьку? — возмутился Павлик. — Надо срочно отменить отстойный обычай.
Когда Татьяна убедила его, что отменять обычай некрасиво, недостойно и обидно для людей, Павлик бросился звонить отцу:
