Дмитрий Быков - ЖД
Это она говорила прежним ласковым голосом, и он уже подумал, что наваждение прошло; в качестве жрицы, приказывающей прыгать на месте, она никак его не устраивала.
– Ты сама придумала – про деревья?
– Да как же такое придумаешь? Это просто так и есть. Человека почему зарывают? Можно сжечь, как ваши делали. Ваши никогда не зарывали. Это для того, чтобы из него не выросло ничего. Ваши боятся, что вырастет. Сожгут, и прах по ветру. А так нельзя. Из человека должно дерево вырасти, для того, может, и люди нужны, чтобы деревья не переводились.
Очень логичная мифология, подумал он. Христианство считает главным в человеке человеческое, а потому все природное отмирает и делается глиной, – а эти придумали в своем духе: душой, то есть лучшим в человеке, как раз и называется растительное. Все людское сгниет – и культура, и долг, и память, – а то, что здесь зовут душой, как раз и есть слепая, тупая растительная сила. Друидическое обожествление деревьев, предпочитание деревянного зодчества, попытка соблюдать растительный цикл жизни – зимой спать, летом совокупляться и плодоносить… Потом настроят домов из этих душ, другие души сожгут в печке – и нормально: послужил человек.
– И что, ваших подлинных храмов только и осталось что в Дегунине да в паре других мест?
– Ну. А Жаждь-богу и храмов не ставят. Чего ему молиться? Сам придет и свое возьмет, просить не надо.
Губернатор и здесь поразился точности мифа. Добро нуждалось в постоянных подсказках, молитвах и разъяснениях – вдруг не того облагодетельствует?! – тогда как зло приходило само и действовало без указаний. Жаждь-бог был ветхозаветней, жестковыйней Даждь-бога. Он, вероятно, и появился раньше, но туземной версии происхождения мира Аша ему пока не рассказывала. Он и о душах-деревьях никогда не слышал, но, вероятно, теперь ему как отцу ребенка было положено знать побольше; кажется, в последнее время она и впрямь с ним откровеннее, чем прежде, вот и плавала при нем…
– Но он же обитает где-то? – спросил губернатор.
– Обитает, – серьезно сказала Аша. – Две главные деревни у нас. Дегунино – Даждь-божье, а еще второе должно быть. Видишь, ты сам и догадался.
– Москва! – победоносно крикнул губернатор. – Угадал, да?
Аша не поддержала и этой шутки.
– Жаждь-бог в своей деревне живет. Мы ее вслух называть не любим, а чужой и не доберется туда. А и доберется – ничего ему не будет, на него наши законы не действуют. Та деревня глубоко в лесах, и знать про нее тебе не надо.
– Ладно, не томи. – Ему казалось, что она успокаивается, рассказывая ему свои сказки.
– Не скажу, губернатор. Не надо тебе этого знать. Такое может быть – кому мы, волки, про это скажем, тот туда и пойдет. А оттуда никто не приходил еще.
– Ты мне скажи хоть – где она? Не у меня в округе?
– Успокойся, не у тебя. Она далеко отсюда, и леса кругом. Туда так просто не зайдешь.
– А как зайдешь?
– Надо, чтобы кто-то слово тебе сказал. Тогда ты по этому слову сразу туда и попадешь. Понял?
– Даже догадываюсь, какое слово, – кивнул губернатор. – Надо западный ветер попросить.
– Шути, шути.
– Слушай, ну а чем оно так хорошо-то? Дегунино это?
– О! – Тут она снова повеселела. – Я там один раз всего была, бабка меня возила. Даждь-богу посвящала, в храм носила. Ты не знаешь, как там! Это самое красивое место, верно говорю. Оболочное, постолочное, колокольное. Я там и печку видела, слыхал про печку?
– Что за печка?
– Такая печка, наша, пироги печет. Мне с ревенем испекла. Она не каждому ребенку печет, даже волку не всякому. А мне взяла и испекла, это, говорят, особая судьба. А если кому в пироге боб, тот самый великий волк, но из наших давно никому боба не было.
Бедная девочка, подумал он. Старуха повезла ее в гости к дальней деревенской родне, и там, среди сельской скудости, чтобы хоть как-то скрасить жалкую жизнь, ей рассказали сказку про волшебный пирог с ревенем. Мало же было в ее жизни сказок, мало чудес, если пирог с ревенем до сих пор для нее чудо, а несчастная деревня в средней полосе выглядит островом изобилия!
– И яблоньку видела, – продолжала Аша. – Прямо в лесу стоит, ветки до земли. Сама растет, сама плодоносит, ни поливать, ни копать – ничего! Мне яблоко дали, ох какое яблоко! Вот такое, с голову твою. – Она обняла его голову и прижала к груди. – Ах, хорошо в Дегунине, как хорошо в Дегунине! Если выпадет мне уходить, я хоть посмотрю напоследок.
– Что ж ты туда каждый год не ездила?
– А нельзя, – просто ответила она, удивляясь, как он может не знать таких несложных вещей. – Если каждый все будет – в Дегунино да в Дегунино, остальная земля совсем завшивеет. Люди на своей земле должны жить. Туда и так все едут, вот и на войне вашей все только туда… Сколько деревень кругом, ты погляди, – ни за одну больше не дерутся! Ее и на той войне десять раз штурмом брали да обратно отбивали, почитай, написано.
Надо почитать, подумал он. Бред бредом, а кое-что его точило. Положим, Аша все врет, все это дурацкие выдумки от начала до конца. Но отчего в самом бессмысленном населенном пункте, чье стратегическое значение ничтожно, образовался дегунинский котел? Почему это несчастное Дегунино берут и отбирают, с какой радости? Или это в Ашиной голове, после чтения официальных реляций, возникла столь причудливая версия – раз берут, значит, надо, значит, там рай? Наложилось как-то на детские представления? Тоже странное совпадение: бабка ведь возила ее именно в Дегунино… Но это была единственная возможность рационально объяснить странный миф о даждь-божьей деревне.
– И ты туда поедешь? Со мной не останешься?
– Завтра же поеду. Если только земля не встанет. Может и земля не пустить. Хотя такое – вряд ли. Вряд ли, сам посуди, – кажется, она уговаривала не его, а себя. – Пока в Дегунине не решат, как ей встать? Неизвестно же еще. Мало что старики говорят. Пусть в Дегунине посмотрят, да?
– Да, да. – Он погладил ее по спине – и поразился тому, как сведены у нее все мышцы, в каком страшном напряжении остается она до сих пор, хотя вот уж час как они лежат рядом и он пытается ее разговорить. – Спи, тебе надо много спать. Я не знал, а то бы давно уже не…
Он хотел сказать, что не допустил бы никакой близости, признайся она ему, что беременна: на четвертом месяце, знал он, уже опасно, да ей и не до того сейчас. Она все поняла.
– Мне от тебя никакого вреда не будет. Мне от другого вред будет.
– Отчего?
– Узнаешь еще. Погоди, много всего узнаешь.
Губернатору казалось, что они проспали всего час, но когда его разбудил оглушительный телефонный звонок – уже светало. Снов не было, спал он путано, часто просыпался, мерз, смотрел на Ашу – все казалось, что сбежала. Прыгнув к телефону, взглянул на часы – половина седьмого. Вызывала Москва.
– Слушаю, – буркнул он, не заботясь принять этакий бодрый и гордый тон, как бы еще не ложился, весь в государственных делах. Напротив, ему хотелось показать, что ради Москвы он не станет притворяться чрезмерно деятельным – стесняться нечего.
– Примите распоряжение, – равнодушно сказал секретарь. – Бороздину Алексею Петровичу, от пятнадцатого июля. Цитата дня: от святителя Евстахия Дальнобойного глас шестый. Аще же кто не чтит белоснежныя памяти предков, кровью своею поливших землю Отечества, широко распространенного во все пределы, того отрыгнем из уст своих, како отхаркиваем склизкую мокроту. Слово дня: консервативная модернизация. Солнце в Овне, Венера благоприятствует эксперименту. По друидическому календарю день традесканции, благоприятствует гаданию. Вам надлежит сего дня двенадцать часов Москвы прибыть Архангельское получения дальнейших указаний самолет выслан категория срочно, срочно, как поняли, прием.
– Вас понял, – севшим голосом сказал губернатор. Вызов в Москву после непременной гороскопно-цитатной пурги, в последнее время открывавшей все распоряжения, был для него как удар обухом. Он мысленно приготовился к идиотскому распоряжению вроде анемометров, но дело было серьезнее. Он отчего-то с самого начала знал, что ситуация связана с Ашей, и тут же вспомнил ее слова о том, что волки пролезут, коли понадобится, в любую щель; однако допустить самую мысль, что в верхах знают о туземцах и туземные смутные верования тревожат их, он не мог ни при какой погоде. Если наверху солидарны с Рякиным и Стешиным, это означает конец безоговорочный и бесповоротный. Аша проснулась и села на кровати.
– Вызвали, да? – хрипло спросила она.
– Да, – он не видел смысла врать.
– Ну, я ж говорила. Значит, и они знают.
– Аша, ну что такое! – закричал он, перестав сдерживаться. – Ты же не дура, не дикарка, в конце концов! Вас же всех учили чему-то! Ты всерьез веришь, что меня вызывают в Москву, потому что ты можешь родить антихриста?!
– Я не верю, я знаю, – почти беззвучно ответила она.
– Ты полетишь со мной.
– Никогда. Они меня прямо там заберут.
