Сильви Жермен - Янтарная ночь
Еще один ребенок появился в Черноземье. Случилось это как-то осенним днем. Шел дождь. Серая с металлическим отливом машина, поднимавшаяся по дороге к Верхней Ферме, была едва видна за стеной дождя.
Машина въехала во двор. Из нее вышла женщина, кутаясь в белый плащ и укрываясь большим черным зонтом. Пейзаж вокруг был таким серым, что казалось, будто все краски исчезли с земли, будто дождь все обесцветил. Мир в тот день свелся к трем холодным тонам — белому, черному и серому. Женщина обошла вокруг машины, достала из багажника большой чемодан, потом открыла дверцу со стороны пассажирского места. Оттуда вылез маленький мальчик с очень светлыми, льняными волосами. Он дичился, опустив голову и сжимая в руке холщовый чемоданчик. Женщина, склонившись над ним, что-то ему говорила, но ребенок упрямо не поднимал головы. Наконец, решился пойти с ней, но укрыться под зонтиком женщины не захотел. Нарочно шагал под дождем, очень прямо, словно хотел показать свое недовольство, доказать, до какой степени он одинок, непоправимо одинок. Женщина поднялась по ступеням крыльца, поставила тяжелый чемодан на порог и постучала. Она стучала долго, все сильнее и сильнее, прежде чем услышала звук приближающихся шагов. Открыл ей Янтарная Ночь — Огненный Ветер. После смерти Матильды он вернулся на ферму, где устроил свою столярную мастерскую. Он занимал теперь большую комнату, ту, что принадлежала Золотой Ночи — Волчьей Пасти, а потом Матильде. «Извините, — сказал он, открывая, — я вас не слышал». Он был весь обсыпан мелкими опилками, блестевшими у него в волосах. Он подумал, что женщина, быть может, потенциальная заказчица или просто заблудилась из-за дождя и пришла спросить дорогу. «Господин Пеньель?» — спросила женщина неуверенно. «Да. Но тут в округе много Пеньелей, — ответил Янтарная Ночь — Огненный Ветер, — вам который нужен?» — «Шарль-Виктор Пеньель». — «Тогда это я». Мальчик, по-прежнему стоявший под дождем с надутым видом, еле заметно вздрогнул при этих словах и тотчас еще больше втянул голову в плечи. «Да заходите же!» — пригласил Янтарная Ночь — Огненный Ветер, все еще не понимая, чего от него хочет незваная гостья. Присутствия ребенка он даже не заметил. Женщина повернулась к мальчику. «Пепел, — позвала она, — иди сюда!» Но ребенок не пошевельнулся; он топтался в грязной луже, чтобы получше испачкать себе башмаки и ноги; женщине пришлось за ним спуститься по ступеням и силой дотащить за руку до порога. «Войдем теперь, — сказала она. — Мне надо с вами поговорить, господин Пеньель… Это по поводу… речь об этом мальчике, который…» Но она уже не слишком-то понимала, как объяснить цель своего прихода, откуда или с чего начать.
Ребенок сам оборвал все колебания, все околичности. Ему хватило лишь поднять голову и на мгновение повернуть глаза к тому, кто откликнулся на имя Шарль-Виктор Пеньель, чтобы все было сказано. Ибо, как только Янтарная Ночь — Огненный Ветер заметил глаза мальчика, он понял. То, что он понял, не было ни сколь-нибудь определенным, ни разумным — что-то вроде голой и лишенной смысла очевидности. Понял, будто получил пощечину.
Он знал их, глаза этого ребенка. Знал до отчаяния, до стыда. До безумия. Огромные, пепельно — серые, очень светлые и ясные. Мокрые от дождя, словно от слез.
Глаза Розелена.
Но в левом глазу у ребенка сверкала золотая искра Пеньелей.
Женщине не понадобилось много времени, чтобы объясниться, убедить. Она была подругой Терезы Масе. От нее Янтарная Ночь — Огненный Ветер узнал, что еще и месяца не прошло, как Тереза умерла. Однако болезнь, в конце концов победившая ее, длилась больше трех лет — трех лет, в течение которых Тереза боролась. А когда поняла, что больше не может сопротивляться, что конец неминуем, попросила подругу после ее смерти отвезти сына к тому, кто был его отцом. Она ни минуты не сомневалась, что Шарля-Виктора можно отыскать, что он признает в этом ребенке своего сына, поймет, что это больше, чем его сын. И позаботится о нем. Она не сомневалась, повторяла подруга, сама, похоже, изрядно сомневавшаяся в этой затее и успехе своей миссии. Но Янтарная Ночь — Огненный Ветер едва слышал ее; он смотрел на ребенка с отсутствующим взглядом, с белокурыми, мокрыми от дождя волосами, с покрасневшими от холода руками, сжимающими холщовый чемоданчик. Смотрел на него, терзаясь каким-то очень смутным чувством, в котором мешались потрясение, ужас и радость.
Женщина уехала, одна. Ребенок остался. Звали его по дню, в который он родился,[36] — Пепел. Был в этом имени и цвет его глаз. Он по-прежнему уклонялся от взгляда незнакомца, которого ему представили как отца, и дичился, не поднимая головы, вцепившись в свой чемоданчик. Что ему было делать с этим совершенно чужим отцом, который вдруг взялся невесть откуда, будто чертик из табакерки? Нечего! Он хотел только одного: вернуться с матерью в свой дом — туда, в Невер, на улицу Жаворонков.
Янтарная Ночь — Огненный Ветер устроил его рядом с собой, в соседней комнате. Открыл большой чемодан, разложил одежду и вещи ребенка, который не принимал в этом никакого участия, словно все это его не касалось. Не здесь его дом, не здесь его комната. Но он не выпускал из рук свой чемоданчик — не выпустил бы, даже если бы его побили. И не отвечал ни на один из вопросов, которые ему задавал Янтарная Ночь — Огненный Ветер, не позволял даже приблизиться к себе, а тем более прикоснуться.
Пепел замыкался в себе с каким-то злым упрямством, отталкивая всякую попытку сближения, любой знак любви, которые остальные пытались ему выразить. Отказывался от соблазна быть любимым и любить самому. Его глаза день ото дня теряли свой серебристо-пепельный оттенок, наливаясь свинцом. Он, как раненая собака, сворачивался клубком в безмерном, бессмысленном одиночестве, в которое его ввергла смерть матери. Отказывался даже от дружбы Фе, который тоже жил на ферме и был младше его года на два. Не играл ни с кем из детей; никому не хотел открывать свое сердце, не хотел быть утешенным. Он никогда не плакал, словно сами слезы уже были бы изменой по отношению к матери. Он хранил свои слезы внутри себя, в самой глубине своего сердца — как их общую с матерью тайну.
Янтарная Ночь — Огненный Ветер понимал этого ребенка, о котором ничего не знал. Между ними стояла Тереза. Умершая Тереза. Тереза, с которой он был знаком лишь один вечер и одну ночь; и которую любил целую вечность ночи. Вот уже больше семи лет. Тереза, в которой он не забыл ничего — ни удивительно нежное тело, ни белую кожу, ни тяжелую волну белокурых волос, ни серьезный голос, ни темно-зеленые глаза, ни рот. Широкий и прекрасный, как рана.
Тереза в зеленых туфельках, идущая к нему через бунтующий город, через комнату, наполненную чайками, сквозь крики, застывшие в сахаре и соли… идущая к нему сквозь отсутствующее тело Розелена. Тереза в зеленых туфельках, спешащая на поиски Розелена. Мертвого Розелена. А вместо него ждал его убийца…
Янтарная Ночь — Огненный Ветер понимал этого ребенка, избегавшего его, безгласного и враждебного, как еще никогда никого не понимал. Догадывался обо всем — о его мыслях, о его горе, о его бунте. Он нашел в нем того маленького дикаря, которым был сам, — раненого, покинутого, строптивого ребенка. Но Пепел бунтовал молча, страдал кротко. Как Розелен в детстве терпел пронзительные крики своей матери, когда дул ветер с океана.
Всем — и своим обликом, и характером — Пепел казался скрещением двух крайностей, словно произошел от загадочного слияния несовместимых существ. Было в нем что-то и от Розелена, и от Янтарной Ночи — Огненного Ветра, и кротость, и исступление — столько же от жертвы, сколько и от убийцы. Но его рот и интонации голоса достались ему от Терезы.
Янтарная Ночь — Огненный Ветер понимал этого ребенка — до умопомрачения. Порой до полного непонимания. И ребенок этот терзал его и днем, и ночью. Он не осмеливался нарушать неприступное одиночество, которым защищался Пепел, потому что не мог найти окольный путь, сквозной проход, исподволь ведущий к его сердцу. Ему не удавалось завоевать доверие мальчика — впрочем, к Янтарной Ночи — Огненному Ветру Пепел больше, чем к кому-либо другому, проявлял недоверие и холодность. Ибо ребенок ненавидел его за то, что он его отец; отец, не связанный с его умершей матерью.
Пепел упрямо говорил всем «вы», даже маленькому Фе. «Выкал» он и своему отцу; порой ему случалось даже говорить с ним в третьем лице, словно об отсутствующем. Отказывался он и называть его отцом. Называл господином Пеньелем. Упорное стремление ребенка установить таким образом непреодолимую дистанцию между собой и остальными, было таким стойким, что Янтарная Ночь чувствовал себя все более и более подавленным из-за своего бессилия преодолеть эту враждебность, этот гнев. И любовь, которую он испытывал к своему сыну, была такой несчастной, такой тревожной, что порой походила на ненависть.
