Армандо Салинас - За годом год
Казалось, стоит протянуть руку, и она коснется Энрике. Вспоминая его, видя его перед собой, Роса испытывала одновременно и радость и печаль. Он верил во все: в жизнь, в людей! Идя с ним рядом, она училась у него любви.
Когда его арестовали, все словно рухнуло. Роса не могла думать ни о чем, кроме него. Она даже стала избегать людей, чтобы, оставшись одной, вспоминать о нем. Но одиночество оказалось еще тяжелее печали. Тогда Роса разыскивала его друзей, товарищей по работе, всех, кто знал его, был с ним знаком, чтобы из их уст услышать о тех идеях, во имя которых боролся ее Энрике. По вечерам она часто навещала Элену, чтобы дождаться прихода Аугусто.
— Есть какие-нибудь новости? — спрашивала она.
— Нет.
— Приходили на завод за информацией?
— Пока ничего не слышал. Если бы кто пришел, узнали бы. В конторе есть наш товарищ, он обо всем сообщает.
— Странно, что они не приходят сюда. Ко мне домой тоже не являлись.
— Я до сих пор их жду.
— А уже много времени прошло.
— Да.
— Вчера виделась с Энрике. Запрет на свидания снят.
— Самое тяжелое время в Пуэрта дель Соль. Как из Управления отправят в тюрьму, считай, худшее позади.
— Он мне так и сказал.
— Хуже, если на допросе не выдержишь и проговоришься. Тогда несдобровать. Они считают, что тебе известно больше, чем ты сказал. Энрике не знает, когда его будут судить?
— Нет, не знает. Думает, что ему дадут шесть лет.
— Хороший товарищ. На заводе все жалеют его. Ну а ты как живешь?
— Ну как она может жить? Что за вопросы ты задаешь? Как я жила бы, если бы тебя схватили? С растерзанным сердцем, конечно, — ответила за Росу Элена.
— Да, гроза пронеслась совсем рядом.
— Вас-то никого не забрали, — сказала Роса. В ее голосе слышалась обида.
— Кому-то рисковать надо, иначе дела не сделаешь.
— Так-то оно так. Да всегда расплачиваются одни и те же.
— А кому же расплачиваться? Конечно, тем, кто подставляет грудь под удар.
— А мы могли бы жить так счастливо!
— Без борьбы Энрике не был бы счастлив! Да и слезами горю не поможешь. Сейчас самое важное — не останавливаться на месте.
— Я это стала понимать. А сначала только плакала. При последней встрече Энрике меня сильно воодушевил. Велел обнять вас и сказать, чтобы вы продолжали борьбу.
— Важно, чтобы никого больше не забрали, чтобы аресты прекратились.
— Энрике не проговорился, — сказала Роса.
— Да, это самое важное. Только бы никого больше не арестовали, — повторил Аугусто. — А уж мы посмотрим, что предпринять.
Поговорив с Эленой и Аугусто, Роса уходила к себе. Долгие часы она просиживала у окна. На улицах, как обычно, словно ничего не произошло, беспечно болтали и смеялись люди… Прошла весна и наступило лето. В кронах деревьев поселились щебечущие пичужки.
— Вот это надо обязательно отнести Хоакину, — сказал Гонсалес.
— А здесь много?
— Несколько свертков.
— А кто их понесет? Ты?
— Наверное.
Роса сидела на балконе с детьми Элены. Она смотрела на улицу, на прохожих, которые, прячась от солнца, шли по теневой стороне. Обернувшись, Роса взглянула на Гонсалеса и Аугусто. Они разворачивали свертки. «Прямо как Энрике. Они такие же, как Энрике», — подумалось ей. И чувство, похожее на радость, захлестнуло ее сердце.
— Пойду я, — сказала она.
Аугусто с Гонсалесом отложили пакеты.
— Ты?
— А разве я не имею права? Давайте отнесу. Я тоже хочу помогать по мере сил. Представьте, что на моем месте Энрике. Рассчитывайте на меня, как на него.
Роса взяла сверток и положила в сумочку. Крепко сжала ее в руках. Внезапно спокойствие вернулось к ней. Спокойствие и непоколебимая уверенность. Одиночество, печаль, грусть разом исчезли, оставили ее. В повседневной борьбе заключалась жизнь. Во всех этих делах, во всех этих людях, в тысячах таких, как Хоакин, Аугусто, Гонсалес. И это роднило ее с ними. Со всеми теми, ради кого боролся Энрике.
Роса вышла на улицу и направилась на встречу с Хоакином. Сверток с подпольной литературой она несла, прижав к груди.
Они оба посмотрели на сумочку, лежавшую на стуле. Из-за стойки, там, где была кофеварка, за ними кто-то наблюдал.
— Сейчас отдать?
— Подожди немного, — ответил Хоакин. Он не сводил глаз с человека у стойки. — Подожди, — снова повторил он.
— Кто-то следит?
— Да, кажется, бармен.
Хоакин взглянул на Росу. У нее были большие, ясные, лучистые глаза. «А Энрике был прав, она красивая».
Бармен повернулся к ним спиной, что-то поправляя в кофеварке.
— Давай, — быстро сказал Хоакин.
Роса открыла сумочку и достала сверток. Это была обычная дамская сумочка: в отделениях лежали губная помада, пудреница, платочки.
— Вот, здесь все, — сказала она.
Хоакин спрятал пакет в газету, которую держал в руках. Они несколько минут сидели молча, смотря на улицу в окна бара. На тротуаре, беседуя, стояла группа женщин.
— Каждые две недели сюда же и в это же время я буду приносить тебе литературу, — сказала Роса.
— Ты не заметила, за тобой не следили?
— Нет, ничего не заметила. Увяжись за мной кто, я не сидела бы тут, — возразила Роса.
— Ладно, я пошел. Схожу на свою старую квартиру.
— Как хочешь. Если надо, я тебя провожу. Когда идет парочка, всегда меньше подозрений.
— Нет, не надо меня провожать. У тебя свои дела.
— А ты там теперь не живешь?
— Нет, я живу у Пепиты. Когда уехала мачеха, они заставили меня перебраться к себе. Пепитина мать настояла, чтобы я жил у них, пока мы с Пепитой не поженимся. Говорит, мы, мужчины, не умеем хозяйничать.
— Она права.
— Я уже два месяца как не был на своей старой квартире, — сказал Хоакин.
— А куда вы сегодня идете?
— Как спрячу понадежней эту штуку, пойдем с Пепитой гулять.
Роса слушала Хоакина рассеянно, кусочком спичечного коробка чистя ногти. Она вспоминала Энрике, и ей становилось немного завидно при мысли о том, что Хоакин с Пепитой пойдут гулять.
— Мы тоже много гуляли. Энрике очень любил бродить, — сказала она.
— Еще погуляете, когда он выйдет, — ответил Хоакин.
— Да, конечно. Когда его выпустят, мы обязательно погуляем, — задумчиво проговорила Роса.
— Ну, до скорого.
— Да. Через две недели увидимся опять.
— Хорошо.
— Ну, желаю удачи, — сказала девушка, с улыбкой показывая на сверток.
Роса осталась сидеть в кафе у окна. Хоакин с пакетом под мышкой вышел на улицу. В конце улицы медленно катила повозка, запряженная мулами, слышался скрип колес и цокот копыт по мостовой. Молодая зелень на деревьях, посаженных, вдоль тротуаров, была чуть припудрена пылью.
На углу, у перекрестка, стояла девушка. Легкое красное платье плотно облегало ее стройную фигурку. Кожа у девушки была молочно-белая. Хоакин остановился, чтобы закурить. Девушка сделала несколько шагов. Она шла неторопливо, покачивая бедрами. Хоакин снова посмотрел на нее. Девушка перешла улицу, пересекла трамвайные пути. Подол ее платья трепетал на ветру. Хоакин бросил спичку и решительно направился в свой квартал, на старую квартиру.
Очутившись среди привычных улиц и переулков, в знакомой с детства обстановке, он вдруг почувствовал грусть. Дойдя до своего дома, Хоакин долго стоял и смотрел вокруг: на улицу, на соседние дома. Новые здания выросли всего несколько лет назад. Раньше здесь был пустырь, где он играл с мальчишками. Хоакин окинул взором окна, стайку ребят у подъезда. Поглядел на Иларио, который катил по тротуару бочонки с вином. Все было, как обычно, словно он и не уходил отсюда.
Хоакин отворил ставни и поднял шторы в большой комнате. В квартиру ворвался свет. Стоял погожий субботний вечер, полный солнца и тепла. За стеклами окон сверкал пустынный уголок улицы.
Хоакин переходил из комнаты в комнату, открывая рамы. На полу лежал толстый слой пыли. В квартире было душно, пахло затхлостью. Он провел рукой по пыльному столу, пальцем написал ее имя.
И снова медленно побрел по комнатам. Среди этих стен, среди разбросанных в беспорядке вещей жизнь оставила свой след и чувство беспредельного одиночества.
Он оглядел комнату с окном во двор, ту, где жила Антония. Щель в перегородке и впрямь походила на змею. В спальне было грязно, неуютно, на стенах пятна, краска местами облезла, штукатурка осыпалась. Кафельные плиты в полу на кухне были разбиты — здесь рубили дрова, — а кое-где выпали совсем. Хоакин вернулся в столовую и снова провел рукой по столу, смахнув пыль, поднявшуюся тучей вверх. Положил сверток, который передала ему Роса. Развернул пакет и стал читать газету.
Вскоре он поднял голову. В окно донесся голос соседки. Хоакин услышал всегдашние слова, всегдашние сетования и жалобы.
Все вокруг — вещи, голоса — напомнило ему о прожитых годах. Воспоминания нахлынули разом, печальные, безрадостные и все же чуть-чуть окрашенные нежностью. Он оторвался от чтения.
