Иван Дроздов - Шальные миллионы
Нина схватила ее за шею, стала душить.
— Анна, черт! Не дури! Не смущай Сергея. Чем вам тут не жизнь? В гостинице, что ли, лучше? Ты каменная, никого не любишь, — живешь тут спокойно и живи. Пиши свою книгу и катайся на катере. Вон Малыш заходил возле тебя кругами, — пофлиртуй с ним, сделай из него человека. Может, и влюбишься. А воду тут не мути. Я не могу без вас. Люблю Сергея и хочу его видеть каждую минуту.
Прижалась щекой к щеке Анны, заговорила тише.
— На Дон бы поехала, к вам на родину, но раз Косте надо, будем жить здесь. Только и Сергея держи возле нас, не отпускай.
Потом она успокоилась и говорила о Силае.
— Жалко старика. И никакой он не преступник, подмахнул сдуру бумаги, а ему за них в банки миллиарды насыпали. И сказали, что он у них в кармане, и понесли другие бумаги. Тут и золотой запас, и бросовые цены на нефть, газ, лес пиленый. Попал, как кур в ощип. Или во щи. Не знаю, как правильно. А теперь…
Нина взяла Анну за руку.
— Больной он: и сердце, и легкие… Но, главное, кишки у него истончились. Мне врач доверительно сказал. Кто-то медленно уводил его из жизни: сыпали в пищу какой-то порошок, и тот съедал слизистую оболочку в желудке и кишках. В любой момент они лопнут, и — крышка.
Нина жалела Силая, жалела до боли, ведь она столько сил вложила! Ему недавно исполнилось шестьдесят, — жить бы да жить мужику. Миллиарды в банки положили, а здоровье отняли.
Анна думала обо всем об этом, сидя на балконе и любуясь «Назоном». Катер стоял у причала в искусственной бухте, куда не доставало волнение моря. И все-таки «Назон» слегка наклонял нос, приветствуя хозяйку.
Вчера моторист водил ее в пассажирский салон, в кают-компанию и маленькую каюту капитана. С виду «Назон» небольшой, весь подобранный и компактный, но сколько в нем помещений, площадки на носу и на корме, дорогая художественная отделка, резьба, позолота, ковры, картины.
Вошла в комнату, взяла со стола ключи, — от цепи, от зажигания, от капитанской рубки и каюты капитана. «Вернуть ключи Малышу или принять подарок?.. Но если приму, какие у меня возникнут обязательства? Что скажет Костя?»
Для себя она решила еще вчера: подарок возьмет и на катере своим ходом пойдет через Черное море к Ялте, а там через Керченский пролив выйдет к Дону и поднимется вверх к Каслинской. И, конечно же, пойдут они все вместе, вчетвером. То была мечта, воздушно-розовая греза, прекрасная синяя птица. И эту птицу она держала в руках. Вот они, четыре ключа! Они лежат на ладони, и никто их у нее не отнимет.
У нее вчера же мелькнула мысль, что «Назон» — дар Малыша за тот эпизод в питерской квартире Иванова. Она не выдала Малыша, и он ей обязан… Может быть, даже жизнью. Но тут же являлось и сомнение. Малыш бы сказал об этом, но он широким жестом вручил ключи, и — все.
На столе лежала тетрадь с начатой повестью, рядом — стопка чистых ученических тетрадей, — она писала только на них, — но работать ей не хотелось. Над морем уже высоко поднялось солнце, и Анна видела ту незримую кривую, по которой оно уже миллионы лет летит и летит в зенит, чтобы там, в центре вселенной, зависнуть на мгновение и вновь покатиться вниз. Кто начертал эту трассу? Кто так надежно и уверенно направляет полет солнца и всех видимых и невидимых светил? Законы физики, механики?.. Но эти законы от кого? От Бога, все от Бога! — скажет мудрец. И как же иначе утолить жажду человеческого разума, который, подобно малому дитяти, задает все новые вопросы?
Дважды присаживалась к столу, склонялась над тетрадью, но рука, обычно так резво низавшая строчки, ныне не слушалась, точно онемела. Как всегда в такие минуты, вспоминала Пушкина, — для творчества ему нужно было спокойствие. У нее такого спокойствия сейчас не было. И вряд ли она бы могла сказать, что взбудоражило душу, — вроде бы и не случилось ничего особенного. Но из глубины сознания ползла тревога, неясное предчувствие каких-то событий, способных переменить ход жизни.
Вышла к лифту и спустилась на берег. Слева от беседки, раскинув ноги и руки, лежал на песке Малыш. Анна пошла в сторону катера. Бросила на песок халатик и полотенце, вошла в прохладную воду, поплыла. И плыла долго и все от берега, и видела, как Малыш, некоторое время смотревший на нее, тоже вошел в воду и поплыл к ней. Плыл быстро, словно она тонула и звала на помощь. Анна знала, что он действительно беспокоится за нее, и было ей это приятно, и так же приятно было пугать его, и она забирала все дальше и дальше от берега.
Малыш ничего ей не говорил, не преследовал, не досаждал, — случалось, они купались вместе, и он запросто обращался с Ниной, брал ее на руки, учил нырять, но к Анне не прикасался.
Малыш был отлично сложен, — истинный Аполлон! — и русые волосы, синие глаза завершали в нем образ русского ладного парня, но не богатыря, не атлета и даже не взрослого еще мужчины. В свои двадцать восемь лет он оставался студентом, и только в редкие минуты деловых забот и тревог губы его плотно сжимались, глаза темнели: он весь дышал решимостью, неукротимой волей.
Он был хотя и простоват, но хорош собой настолько, что на него невольно и неотрывно хотелось смотреть. И Анна часто ловила себя на мысли, что смотрит на него, как девочка-театралка на знаменитого тенора. А Нина с характерной для нее открытостью говорила: «Дьявол он, а не парень! Помани он меня пальцем, и я поползу к нему, как лягушка к удаву. Закрою глаза и поползу».
Подплывая к Анне, Малыш сказал:
— Зачем вы нас пугаете?
— Я? Вас? — но тут же осеклась. — Извините, больше не буду.
Покорно повернула, и до самого берега не сказала больше ни слова. Анне казалось, о чем она ни заговори — все будет некстати, неловко и несерьезно. Но почему молчал он, Анюта не знала. Впрочем… догадывалась. И эта догадка грела ей душу.
На берегу он спросил:
— Где вы сегодня завтракаете?
— Не знаю. Обычно ко мне приходит Нина и ведет меня на завтрак или на обед, на чай. Если хотите, я попрошу кофе ко мне в гостиную и для вас.
Последние слова произнесла с трудом и слышала, как запылали ее щеки, кончики ушей.
— Благодарю вас, если это вас не затруднит. Нина, выслушав просьбу Анны, сказала:
— Конечно, конечно. Ради Бога!.. Потом, смеясь, добавила:
— Он хотя и дьявол, и разбойник, но парень хоть куда.
Про себя она, очевидно, думала: клюнула девка! И то сказать, после такого подарка любая растает. О Косте Анна не вспомнила.
Малыш явился к Анне не один, с ним были еще двое: молодой, лет тридцати мужчина и седенький с клиновидной бородой старичок. Этот не сводил глаз с Анны, улыбался и кивал головой. Анна в первую минуту растерялась, но быстро вошла в роль хозяйки. Показывала на кресла, диван, просила садиться.
— Мы на одну минуту, у нас к вам дело, — заговорил Малыш, присаживаясь к столу и приглашая гостей сесть рядом.
Попросил Анюту не хлопотать с кофе.
— Для начала хочу спросить: вы не возражаете, если вашу книгу «Слезы любви» будут издавать в Америке, Англии и Японии?
— Нет, не буду возражать, — без церемоний ответила Анна.
— Отлично. Позвольте представить вам управляющего моей типографией мистера Джекоба и юриста Антонио Клонди.
Гости поднялись, поклонились. Целовали руку Анюты, были подчеркнуто вежливы, даже подобострастны.
Джекоб, пожилой с бородкой, обратился к Малышу, старательно выговаривая по-английски:
— Передайте миссис…
Анна обратилась к нему на английском:
— Прошу, пожалуйста. Я не ахти как говорю на вашем языке, но понять вас сумею.
— О-о!.. Прекрасно! Это упрощает дело. Мы напечатали пробные экземпляры на английском и русском…
Достал из портфеля книги — ее повесть… Обе изданы с портретом автора, в белой обложке с золотым тиснением.
— Уже!.. Так скоро? — воскликнула Анюта.
— Да. Через две недели будет пробный тираж на японском. У нас в Токио филиал, маленькая типография. Вот мистер…
Он посмотрел на Малыша.
— Мистер Малыш приказал Клонди, и он туда ездил, все купил, оформил. И вообще, если не возражаете, он будет вести ваши дела.
— Я буду, рада, но мои финансовые возможности ограничены, — тем более в долларах…
Малыш улыбался. Коснулся руки Анюты, прося ее не беспокоиться.
Сказал Джекобу на очень дурном, почти невозможном английском:
— Давайте бумаги. Она подпишет.
Перед Анной легла стопка бумаг. Договоры, доверенности…
Малыш снова коснулся ее руки. Загадочно улыбался:
— Не надо читать. Это долго. Я лучше скажу вам на словах. Вы поручаете мистеру Джекобу печатать вашу книгу, — на любых языках, в любых количествах. Ставите условие: половина выручки от продажи поступает на ваш счет. А господину Клонди доверяете представлять ваши интересы. Он же является вашим секретарем: обеспечивает поездки, билеты, гостиницы.
— Но мои обязательства: что и кому я должна платить?
