Эрик Делайе - Переплётчик
Совсем иначе переживал смерть дочери герцог де Жюсси. Горе перемешалось внутри него с радостью в равных пропорциях, и герцог то плакал, то смеялся, настроение его менялось раз в полчаса, и никто не мог предсказать, какой будет реакция хозяина на тот или иной внешний раздражитель. Когда де Жюсси думал о внуке, он воспринимал любую новость с восторгом — будь то даже что-то не слишком хорошее (например, через два дня после родов в одном из герцогских лесов случился пожар, унесший не только треть древесного массива, но и десяток жизней поселян, обитавших практически на опушке; герцог, услышав про это, сказал: «Ну и ладно, лесом больше, лесом меньше, разве это имеет хоть какое-то значение?»). Когда же де Жюсси вспоминал дочь, настроение его тут же становилось чернее тучи, он хмурился и орал на Дорнье, что не просто выбросит его, нерадивого неумеху, на улицу, но предварительно отрежет управляющему оба уха и язык, чтобы знал, против кого пошёл. Дорнье, у которого никогда и в мыслях не было противоречить герцогу в чём-либо, кивал, соглашался и незаметно отступал в тень, чтобы переждать бурю.
Сам Дорнье переживал больше самого де Жюсси. Он знал Анну-Франсуазу гораздо лучше, чем её собственный отец, и потому чувствовал за собой неприятную обязанность: поехать к Шарлю и оповестить его о смерти возлюбленной. Эту обязанность он оттягивал как мог: минул первый день, второй, и тело Анны-Франсуазы уже перевезли в отцовский дом, чтобы похоронить на фамильном кладбище (де Торрон согласился с этим решением; впрочем, ему было безразлично, где будет покоиться Анна), да и Шарль скорее всего уже всё знал, потому что слухи о подобных происшествиях в столь известных семьях распространяются быстрее ветра. И когда Дорнье уже был готов к беседе с переплётчиком, его внезапно вызвал герцог.
Войдя, Дорнье постарался сразу, по выражению лица господина, понять, в каком тот настроении, но безуспешно. Глаза герцога были пусты, а на столе перед ним лежала книга в переплёте из человеческой кожи. Дорнье стоял перед де Жюсси и ждал приказаний, но тот молча смотрел в пустоту, не произнося ни слова. Так прошло три или четыре минуты. Наконец, герцог пошевелился, подался вперёд и уставился на управляющего. «Дорнье, — сказал он, — ты понимаешь, как много для меня значила моя девочка». — «Да», — кивнул Дорнье. «Я хочу, чтобы её частичка всегда была со мной — как теперь со мной частичка её матери. — С этими словами он пододвинул книгу вперёд. — Езжай прямо сейчас, — продолжил герцог, — не откладывай ни на секунду, я знаю, что есть у тебя какой-то переплётчик, который умеет делать подобные книги лучше всех, и он сделал для меня эту, а потом, кажется, целую кучу книг из кожи того жирного подонка, так пусть он теперь сделает ещё одну; времени мало, я знаю, что кожа должна быть годна к обработке, поэтому торопись, Дорнье». Управляющий поклонился. Он решил не расспрашивать герцога ни о чём, просто сделать всё на своё усмотрение, как сделал он в прошлый раз, — и сделал великолепно. Но теперь работа осложнялась целым рядом факторов. В частности, Анна-Франсуаза для де Грези — родной человек, мать его ребёнка и любовь всей жизни, и управляющий не знал, как переплётчик отреагирует на её смерть.
Конечно, везти Анну в мастерскую было нельзя. Переплётчик должен был снять необходимое количество кожи здесь, во дворце, например в подвале месье Жюля. Поэтому, поклонившись, Дорнье тут же сел в карету и отправился на улицу Утраты. В дороге он думал, что нужно сказать де Грези и под каким соусом подать смерть Анны. Видимо, стоило сначала осчастливить его тем, что родился сын, и сын этот пока что совершенно здоров и находится под неусыпным надзором Жарне и Шако. Затем можно было переходить к трагическим вестям.
Переплётчик оказался дома, причём в своём основном кабинете, так как на стук в дверь он отреагировал практически мгновенно. Увидев на пороге Дорнье, он весь напрягся, вытянулся, как струна, и, не раскланиваясь, даже не поприветствовав гостя, спросил: «Ну что, как там, родила?» — «Да, — с порога кивнул Дорнье, — мальчик, красивый и здоровый, можно теперь войти?» Шарль пропустил визитёра внутрь. «А Анна?» — спросил он. «Анна умерла».
Шарль застыл. «Как умерла?» — «В родах». — «Почему умерла?» — «Потому что роды были трудными, и в первую очередь нужно было спасать ребёнка». — «Как?» — «Господин де Грези, я понимаю ваши чувства, но нам нужно поговорить спокойно». — «Как умерла?» — «Пойдёмте, господин де Грези». Дорнье взял Шарля под руку и медленно повёл вверх по лестнице. Переплётчик шёл механически, переставляя ноги, точно заводная игрушка. Дорнье ввёл Шарля в кабинет и усадил на стул посетителя, сам же занял хозяйское кресло. «Господин де Грези, у вас родился сын — здоровый и румяный мальчик, сейчас он у кормилицы; вы понимаете, что я говорю? — Шарль кивнул. — Но Анна-Франсуаза умерла — так бывает, так умерла и её мать, из кожи которой вы сделали переплёт семнадцать лет тому назад; вы понимаете?» — «Да». — «Но я здесь вовсе не для того, чтобы вам это сообщить». — «А для чего?» — спросил Шарль. Он впал в какой-то странный ступор, осознавая и переваривая поступающую информацию, но лишившись всех чувств, оперируя лишь голой логикой, фактами, разумом.
«Я здесь для того, чтобы поручить вам одну очень важную работу». — «Какую работу?» — «Вы должны сделать переплёт из человеческой кожи». — «Из её кожи?» — «Да, из её кожи».
Они замолчали. В голове переплётчика двигались шестерни, приводы, ремни, они перекручивали, перемалывали полученную информацию. Новое чувство поднималось изнутри, чувство, доселе незнакомое, странное, кажущееся неестественным в подобной ситуации. Анна-Франсуаза, его возлюбленная, его единственная, умерла страшной смертью, в муках произведя на смерть их общего ребёнка, но Шарль внезапно осознал, что ступор, в который он впал, услышав от Дорнье трагическую новость, не связан со скорбью, обидой, горем. Он понял, что с первой же секунды его внутренний механизм, его странное, скрытое «я» анализировало, вспоминало, раскладывало по полочкам веснушки на плечах Анны-Франсуазы, её родинки, шрамы, едва заметные складочки на коже — для того, чтобы сдержать обещание и сделать книгу её памяти. И вот теперь Дорнье просил его, Шарля Сен-Мартена де Грези, о том же самом.
«Я согласен», — спокойно сказал Шарль. Сердце его успокоилось, глаза приобрели стальной блеск. «Я догадался», — ответил Дорнье. «О чём?» — «О том, что она просила вас сделать этот переплёт». — «Да, просила». — «Что ж, тогда у нас общая цель и интересы; проблема состоит в том, что она умерла позавчера, и кожу нужно снимать и обрабатывать срочно; полагаю, лучше вас никто с этим не справится». — «Видимо, да». — «Но мы не можем транспортировать тело сюда, тем более тайно: вы поедете со мной и проделаете все необходимые операции там; работать будете у себя, но уже после похорон, и да, кожу с лица и рук снимать нельзя, проводить её придёт много людей, и мы не можем во второй раз, точно как с её матерью, организовать тайные похороны». — «Я должен взять инструменты и растворы». — «Конечно, у меня большой экипаж, вы можете взять с собой всё, что необходимо; сколько времени вам нужно на сборы?» — «Около получаса, полагаю». — «Хорошо, тогда я буду ждать вас снаружи, в экипаже; вам не понадобится помощь слуги?» — «Нет, я всё вынесу сам». — «Хорошо, я жду вас».
Дорнье вышел. Шарль уже не жил — он существовал и действовал. Внутри него включилась машина, он стал удивительным автоматоном[103] работы Камю[104] или Турриано[105], поющая внутри него птица никоим образом не могла сбиться с ритма или сфальшивить. Он прошёл в первый дом, спустился в подвал, взял набор ножей для снятия кожи, деревянный бидон с раствором для первичного замачивания — и направился к выходу. Снаружи и в самом деле ожидал чёрный экипаж с гербом де Жюсси, Дорнье сидел на козлах рядом с кучером. Увидев Шарля, выходящего из соседней двери, он спустился и молча, не привлекая слугу, сам открыл дверь кареты. Шарль забрался внутрь, оставив снаружи только бидон; управляющий подал последний, а затем сел в экипаж и сам. Они тронулись.
«У вас есть требования к оформлению книги?» — «Нет, я думаю, вы лучше нас всех, вместе взятых, знаете, как должна выглядеть книга её памяти; сколько кожи понадобится для изготовления переплёта?» — «Немного, пласта со спины должно хватить, но на всякий случай я бы запас чуть больше». — «Хорошо, вы сделаете так, как посчитаете нужным». — «А сама книга — о чём она, что вы хотите переплести?» Дорнье покачал головой: «Если бы я знал сам; наверное, выбрать книгу тоже придётся вам, господин де Грези».
Остальной путь они проделали в полном молчании. Лишь заезжая в ворота замка де Жюсси, Дорнье сказал: «Герцог в чудовищном горе, вы должны понимать, он не всегда себя контролирует; ведите себя как можно спокойнее и тише, если он вдруг нам встретится, хотя мы постараемся этого избежать». — «Хорошо». — «Анна-Франсуаза лежит в своей комнате, но я так понимаю, что спальня — не лучшее место для нашего дела». — «Не лучшее». — «А какое требуется?» — «Чтобы его не нужно было потом отмывать». — «Подвал?» — «Лучше всего». — «Тогда вы подождёте прямо там, в подвале, его хозяин — месье Жюль, он вам поможет». — «Кто такой месье Жюль?» — «При герцоге он выполняет, так сказать, несколько щекотливые функции, например, если кто-то сильно герцогу навредил, месье Жюль поможет восстановить справедливость». — «Догадываюсь». — «Вот и славно; в общем, тело мы со слугами принесём прямо к вам, вы же можете пока подготовить рабочее место». — «Да».
