Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы
— Нет, нет… Ничего такого не было. Но я имею право прибегнуть к такой мере в административном порядке. Потому что… Словом, вам известен характер его преступления. А недавно заключенные подняли бунт. Вы ведь знаете?
— Слыхал, эфендим.
— К тому же еще во время первого ареста Кудрет-бей подал прошение о том, чтобы его поместили в одиночку, сославшись на обстоятельства сугубо политического характера. Сейчас он заявил, что его прошение остается в силе, так что, как видите, в постановлении суда нет никакой необходимости…
— Вы правы, — согласился адвокат. Ничего другого ему не оставалось.
В дверях показался Кудрет Янардаг — в шелковой пижаме, коротком утреннем халате верблюжьей шерсти, отделанном синим шнуром, и лаковых шлепанцах. Раньше, при старом начальнике, он бесцеремонно входил в этот кабинет, говорил высокопарно и врал сколько хотел. Теперь же скромно ждал на пороге, пока уйдет писарь и прокурор освободится.
— Пожалуйста! — сказал писарь и удалился.
Лишь после этого Кудрет вошел и в почтительной позе остановился перед прокурором. Адвоката он не знал. «Интересно, зачем я им понадобился?»
Прокурор, не глядя на него, кивком головы указал на адвоката:
— Господин адвокат желает с вами переговорить.
Адвокат поднялся. Он знал Кудрета по его речам, слышал самую смелую из них, но до сих пор не имел чести быть знакомым с ним лично. Его выступления, мягко говоря, не отличались ни глубоким содержанием, ни блеском, ни тем, что называется научной обоснованностью, но слушатели неизменно приходили от них в восторг. Только поэтому Кудрета и поддерживало руководство партии.
Адвокат представился и предложил Кудрету свои услуги. Оба стояли, поскольку прокурор не предложил Кудрету сесть.
Глядя на прокурора, Кудрет подумал: «Твердый орешек. Оно и понятно. С какой стати ему стелиться перед каждым, если все тени его боятся? Только нахрапом не возьмешь. А попытаешься, так неприятностей не оберешься. Это уж точно. Поэтому действовать тут надо осторожно, не лезть напролом».
Кудрет сообщил адвокату необходимые сведения, он записал их в блокнот, пообещал прислать нотариуса или секретаря нотариальной конторы, чтобы подписать доверенность, и ушел.
— Я вам больше не нужен, бей-эфенди? — вкрадчиво спросил Кудрет.
— У меня все! — отрезал прокурор, не поднимая глаз.
— Можно идти?
Вместо ответа прокурор нажал на кнопку звонка.
Прибежал писарь.
— Сам отведи бея в камеру! — приказал прокурор.
Кудрет понял: прокурор опасается его контактов с заключенными.
— Слушаюсь, эфендим! — ответил писарь.
Сопровождая Кудрета в камеру, писарь пожаловался:
— Свалился на нашу голову начальничек!
Кудрет оживился:
— А что?
— Извел совсем!
— Вот как?
— Разве вы на себе этого не чувствуете?
— Вроде не чувствую…
— Но ведь раньше вы с женой встречались в кабинете.
— Захочу — и опять буду там встречаться!
— Вы это серьезно? — не поверил писарь.
— Вполне. Да он ведь только что извинялся передо мной. Просил не сердиться, говорил, что вынужден был после бунта заключенных пойти на крайние меры. Милый мой, у таких, как этот, ничего не надо просить, чтобы потом, когда придет время, как следует рассчитаться с ними…
Писарь был согласен с Кудретом, но на всякий случай промолчал. Они поднялись по нескольким лестницам, прошли полутемными коридорами и остановились у камеры Кудрета. Убедившись, что поблизости никого нет, Кудрет сунул писарю в руку две ассигнации по десять лир.
— Что вы, бей-эфенди, зачем это?
Кудрет не ответил и, вбежав в камеру, вернулся с конвертом в руках:
— Постарайся сегодня же вечером сдать это письмо на почту.
Писарь перепугался. Раньше, при старом начальнике, он не побоялся бы это сделать. Да что там — письмо! Попросил бы бей-эфенди пропустить в камеру его ханым — не отказал бы! Но теперь…
Сердце у писаря чуть не выскочило из груди, но письмо он все-таки взял.
— Что с ним сделать?
— Я ведь уже сказал: отнести на почту!
— Ах, да… Приятного ужина! — пожелал писарь и быстро ушел.
Кудрет подозвал прислужника.
— Приготовь-ка мне салат, да повкуснее!
Высокий и худой как жердь прислужник соврал: кончился салат, покупать надо.
— Ступай купи! — приказал Кудрет, протягивая деньги.
Прислужник побежал выполнять приказание Кудрета, а заодно донести на писаря толстяку стражнику, дежурившему с товарищами у тюремных ворот.
Стражник помчался к прокурору:
— Кудрет-бей передал с писарем какое-то письмо, бейим!
— Вот как! Хорошо, можешь идти.
Прокурор отправился к писарю. Увидев его, писарь вытянулся по стойке «смирно».
Прокурор спросил:
— Вы проверяете поступающие для заключенных письма?
— Конечно, эфендим!
— А письма самих заключенных?
Лицо у писаря стало серым, как пепел. Как назло, письмо Кудрета лежало рядом с пишущей машинкой. Заметит прокурор — пропал!
И прокурор заметил. Да и трудно не заметить такой красивый конверт. Надпись гласила: «Уважаемой госпоже Ифакат Дюрдане».
Тыча в конверт пальцем, прокурор снова спросил:
— А это что?
От страха писарь едва держался на ногах.
— Письмо, эфендим…
— Чье?
Писарь чуть было не сказал «мое», но не осмелился. А вдруг он вскроет конверт?
— Я спрашиваю, чье письмо?
Поняв, что ему не выкрутиться, писарь признался:
— Кудрет-бея, эфендим…
— Как же оно попало к тебе?
— Кудрет-бей попросил отнести на почту.
— Отправил бы его не читая?
— Я хотел прочесть, да конверт-то запечатан…
Прокурор впился взглядом в писаря, тот даже покачнулся.
Вернувшись в кабинет, прокурор не стал вскрывать письмо. Он велел надзирателю привести Кудрета Янардага, чтобы хорошенько проучить его, сбить с него спесь. «Значит, несмотря на все строгости, Кудрету удается обойти их и вертеть людьми по своему усмотрению. Писаря он, как видно, уже прибрал к рукам, ну а надзирателей? Не исключено, что он дал писарю взятку. Наверняка дал. Иначе зачем бы он так старался?»
Привели Кудрета. Прокурор помахал у него перед носом письмом.
— Разве вы не знаете, что заключенным положено сдавать письма незапечатанными?
Кудрет пожелтел, как лимон:
— Знаю, эфендим…
— Почему же вы нарушаете порядок?
— Дело в том…
— В том, что вы пытались отправить письмо, минуя администрацию, верно? И, не дав Кудрету опомниться, прокурор спросил:
— Сколько вы дали писарю?
— Ни… нисколько.
— А писарь утверждает, что дали.
— Он врет, эфендим!
— Вы уверены?
— У-уверен, эфендим!
Прокурор пошел к писарю. Тот уже знал, что Кудрет у прокурора, и был в отчаянии.
— Выкладывай денежки, которые получил у Кудрета! — без лишних слов потребовал прокурор.
Писарь полез в карман и безропотно отдал деньги.
Прокурор вернулся в кабинет, показал Кудрету ассигнации:
— А это что?
Отпираться было бессмысленно, и Кудрет виновато опустил голову.
— А еще произносите речи о пути, начертанном аллахом, о святой вере! Собираетесь стать депутатом меджлиса! Постыдились бы! А если я выдвину против вас обвинение в даче взятки и в нарушении тюремной дисциплины, передам дело в суд и позабочусь, чтобы материал обо всем этом попал в стамбульские газеты? Как вы будете выглядеть в глазах избирателей?
Кудрет был сражен. «Дернул же меня черт связаться с этим писаришкой. Теперь надо добиться снисхождения — любой ценой, даже если придется униженно просить».
Расплываясь в кривой улыбке, что было так несвойственно ему, Кудрет неуверенно сказал:
— Вы этого не сделаете, не поставите под угрозу мою политическую карьеру накануне выборов. Потому что…
— Потому что, как вы, видно, полагаете, мне помешает это сделать мое знатное происхождение? Но я, Кудрет-бей, не знатного происхождения. Мой отец брался за любую работу, лишь бы дать мне образование. Может, вы сами из знатных, об этом я ничего не знаю. Мне известно одно: вы выставили свою кандидатуру в меджлис, чтобы вершить судьбу народа, нашего несчастного народа. А кто на это решился, должен прежде всего любить народ, испытывать к нему уважение. Я сожалею, очень сожалею…
Заявление прокурора ошеломило Кудрета. Но ему казалось, что он не осуществит свою угрозу, не станет позорить его, Кудрета, в глазах избирателей.
— Простите меня! Прошу вас! — взмолился Кудрет.
Желая увидеть, как низко может пасть этот человек, прокурор заявил:
— Простить вас не могу. Ибо закон…
Кудрет припал к его рукам:
— Умоляю! Ну что вам стоит?
— Ибо закон запрещает мне прощать виновных!
— Ноги ваши стану целовать!
— До какой же степени падения вы можете дойти?
