Эллисон Пирсон - И как ей это удается?

— Угу, но чеки и все такое оплачиваешь ты.

— Ему тоже нелегко, Джули.

— Н-да? Если б мы обращали внимание на все, что для мужиков нелегко, до сих пор пояса верности таскали бы. Тебе с сахаром?

Нет. — Да.

Чуть позже мы с Джулией решаем прогуляться до детской площадки на вершине холма. Заросшая папоротником тропинка перегорожена остовом сгоревшей машины. Скамейку напротив качелей оккупировали две школьного возраста мамаши. Ранняя беременность здесь заменяет хобби. Девчонки ничем не отличаются от себе подобных: бледно-восковые от усталости, наштукатуренные, они выглядят сидячими трупами рядом с жестокой энергией их неугомонных чад.

Джулия рассказывает, что одышка и боли в груди начались у мамы несколько месяцев назад, после визита кредиторов отца. Мама пыталась объяснить, что Джозеф Редди тут больше не живет, — собственно, уж много лет как не появляется, — но незваные гости тем не менее зашли в дом и все осмотрели: мебель, часы, серебряные рамки, которые я подарила ей для детских снимков.

Не обремененная отчаянным желанием старшего отпрыска быть достойным родителей, Джулия сумела устоять против убийственных чар отца и, сколько я ее помню, оценивала его хладнокровно, без опаски за последствия. Узнав, как он заявился ко мне в офис, она кипит от возмущения:

— С него станется, черт побери! Начхать ему на то, как ты перед начальством будешь выглядеть. Чего он еще задумал?

— Изобрел какие-то там биоподгузники.

— Подгузники? Да он в жизни не видел детскую задницу!

Мы покатываемся со смеху, мы фыркаем и гогочем, пока слезы на начинают катиться по щекам. Я вытаскиваю забытый в кармане пальто, далеко не первой свежести платок. Джулия достает такой же, но в бурых пятнах крови.

— Рождественский концерт Эмили.

— Футбольный матч Стивена.

Обернувшись, мы смотрим вниз, на город, уродливые очертания которого сейчас накрыты курьезно живописным закатом в стиле Вивьен Вествуд: сплошь бесстыдно розовые и скандально пурпурные мазки. На горизонте частокол труб, в большинстве своем мертвых; те, в которых еще теплится жизнь, пыхтят редко, конфузливо, как виноватые курильщики.

— Надеюсь, он от тебя ни шиша не получил, — говорит Джулия и добавляет, не дождавшись ответа: — О черт! Уж больно ты мягкотелая, Кэт.

— Снежная королева из Сити! — возражаю я голосом радиокомментатора.

— Угу. Снежная королева! Дыхни — и растает, — рявкает сестра. — Может, хватит уже на него молиться? Не стоит он того. А что такого? Кругом полно паршивых отцов, не мы одни такие. Вспомни, как он тебя посылал открывать дверь, когда люди за деньгами приходили. Помнишь, нет?

— Нет.

— Еще как помнишь. По-твоему, это нормально? По-твоему, можно заставлять ребенка врать? А еще он бил маму, если что не по-его было.

— Нет!

— Нет? А кто побежал на кухню его отвлекать, когда он руки распустил? Катариной звали девочку. Припоминаешь?

— Джули, как назывались те леденцы, на которых еще цифры были нарисованы?

— Не фига вилять!

— Нет, правда. Как они назывались, не помнишь?

— Само собой, помню. Классные штуки. Только ты все равно никогда их не покупала. Копила денежки на шоколадки. Тебе с пеленок нужно было все самое лучшее. Так мама говорит. «Лучше капля шампанского, чем кружка пива, — в этом вся наша Кэти». Вот ты и добилась шампанского, верно, Кэт?

— А толку? — Я опускаю взгляд на обручальное кольцо.

— Что, пузырьки в нос бьют? — Джулия смотрит на меня так, будто и впрямь ждет ответа.

Как объяснить сестре, что деньги улучшили мою жизнь, но не сделали ее ни содержательней, ни легче?

— Ну-у… Получается, что деньги уходят в основном на то, чтобы купить себе время для работы, которая принесет тебе деньги, которыми ты расплатишься за все то, что тебе вроде бы нужно, раз уж у тебя есть деньги.

— Может быть. Но это лучше, чем… — Джулия машет в сторону юных мамаш на другом конце площадки. И повторяет, жестко, но как благословение: — Должно быть лучше, солнышко.

По округе каждый день раскатывал фургон мороженщика, возвещая о своем прибытии шарманным дребезжанием народной песенки. Однажды во время летних каникул, пока Аннетт и Колин Джоунс покупали мороженое, их котенок забился под заднее колесо фургона. Мы вопили во все горло, но шофер нас не услышал и тронулся с места. Жара, помню, стояла адская, дорога истекала липкими и черными, как заячий помет, слезами. Я помню, как завизжала Аннетт, помню бренчание песенки, помню ощущение чего-то очень нежного, гибнущего у нас на глазах.

Джоунсы жили через два дома от нас. Кэрол Джоунс была единственной работающей матерью, других мы не знали. Начала она с подработки в баре ради «мелочи на шпильки», но очень скоро устроилась на полноценную работу в бухгалтерии железнодорожного депо. Судача о соседках за вторым завтраком, мама и Фрида Дэвис вынесли вердикт, что Кэрол свой заработок швыряет на парикмахеров и прочие «развлечения». Восторгам их не было конца, когда Аннетт провалила экзамены за начальную школу. Ясное дело, чего еще ожидать от ребенка, которому никто вовремя не подаст обед?

Мне же Кэрол запомнилась с яркими губами, хохочущей и молодой — гораздо моложе моей мамы, с которой родилась в один день.

Когда произошла трагедия с котенком, мама выбежала на наши крики и увела всех в дом. Котенок остался на дороге вместе с моими рассыпанными шоколадными конфетами. Кажется, убирать пришлось мороженщику. Мама успокоила Аннетт, налила всем оранжаду, нашла пластырь для Колина (он не поранился, но без пластыря никак не мог обойтись) и накормила всех, пока мы ждали возвращения их мамы с работы.

Кэрол пришла поздно, обвешанная сумками с покупками. Да, ей передали, что мама звонила, но раньше она прийти не могла. Вспоминая тот миг, когда Кэрол появилась на кухне, я вижу нас, сидящих за складным кухонным столом, изнывающих от жары. Вижу разлитый Колином оранжад и Аннетт, прячущую взгляд от матери. Я только не могу вспомнить главного — сказал кто-нибудь вслух то, о чем думал каждый? Сказал или нет?

— Если бы ты была дома, котенок остался бы жив.

7

Ответов нет

18.35

— И последнее: многочисленные факты свидетельствуют о существенном повышении коэффициента полезного действия смешанных команд.

— Неужели я слышу это от тебя, Кейт? — гудит Род Тэск. Особой радости на его физиономии не заметно. Как, впрочем, и на всех остальных. Зал полон народу, который предпочел бы расслабляться в баре за бокалом вина, а не внимать речам новоиспеченного инспектора по вопросам равных прав. Я чувствую себя вегетарианцем на скотобойне.

Крис Бюнс развалился в кресле, закинув ноги на стол для заседаний.

— Лично я обеими руками за смешение полов, — сообщает он, скаля зубы.

— Можно отваливать, на хрен? — рычит Род.

— Нет, — подает голос Селия Хармсуорт. — Сначала выработаем решение.

Общий стон заглушает кукареканье моего мобильника. Сообщение от Полы: Бен заболел приезжайте.

— Мне надо бежать, — сообщаю во всеуслышание. — Срочный звонок из Штатов. Не ждите.

Звоню Поле из такси на пути домой, выясняю подробности. Бен упал с лестницы.

— Помните тот уголок дорожки на самом верху, Кейт? Он еще всегда заворачивался, и…

Господи, нет!

— Да-да, помню.

— Ну так вот, утром Бен зацепился за него ногой и упал. Кровь пошла, потом вроде все было хорошо. А потом… его вырвало, и он весь так обмяк, и теперь лежит…

Прошу Полу укутать его и держать в тепле. А может, нужен холод? Деревянными пальцами набираю номер мобильника Ричарда. Боже, пусть он ответит! Голосовая почта: оставьте сообщение… О-о-о черт!

— Привет. Я не хочу оставлять сообщение. Мне нужен ты. Это Кейт. Бен упал с лестницы, я везу его в больницу. Телефон со мной.

Следующий звонок — «Пегасу». Прошу Уинстона ждать у дома. Поедем в больницу.

20.23

Нет больше сил. Слишком долго ждать, чтобы твоего ребенка осмотрел врач, — это сколько? В «скорой» нам с Беном указали на ряд стульев из серого пластика. Рядом сидит парочка чем-то накачанных школьников. Экстази, скорее всего.

— Пальцы ничего не чуют, — без конца воет один из них. Будто не знает отчего! Мне на школяров плевать. Ползли бы себе назад в свое болото и тихо-мирно отдавали концы, не тревожа занятых людей.

Отведя «Пегас» на стоянку, возвращается Уинстон и при виде моего лица берет в свои руки бразды правления.

— Прошу прощения, мисс, — говорит он регистраторше, — нашего малыша нужно осмотреть срочно. Огромное вам спасибо.

Еще вечность проходит — пять минут, не меньше, — и нас с Беном приглашают к врачу. Полусонный, с четверга небритый стажер сидит в будке, отделенной от коридора тонкой оранжевой шторой. Спешу выложить страшные симптомы, но он обрывает меня взмахом руки.