Юрий Вяземский - Бэстолочь (сборник)
Ольга остановилась так неожиданно, что Ленка наткнулась на нее сзади.
– Честное слово, Ленка, такие люди просто убивают меня!
– Кто? Я? Моя мама?
– При чем здесь ты со своей мамой?.. Я о Полынине! Понимаешь, Ленка, такие, как он… Это – страшные люди.
– Ничего не понимаю! – Ленка решительно тряхнула головой и презрительно сощурилась; в последнее время она часто презрительно щурилась, когда чего-нибудь не понимала. – Полынин-то в чем виноват? Чушь какая-то!
– Таких, как он, и давят поодиночке… Их давят, а они чуть ли не плачут от восторга! – зло продолжала Ольга. – Помню, как они заставили его сломать новое крыльцо потому только, что оно не значилось в плане дачи. И он сломал! Мало того, поместил в своей газете фельетон о том, что «некоторые члены-пайщики» строят себе как бы крыльцо, а на самом деле – веранду, и веранду эту за деньги сдают дачникам… Чуть ли не сам фельетон этот написал… Да у него в жизни дачников не было! Одно время жили у него какие-то дальние родственники, так он с них не только денег не брал, а чуть ли не кормил их за свой счет, дрова им привозил, газом снабжал.
– Ничего не понимаю! – еще сильнее сощурилась Ленка.
– А они этим пользуются! Для них, понимаешь ли, чем больше таких полыниных, тем лучше. Тем власти у них больше. Тем безнаказаннее… Давить надо таких, как Полынин, чтобы не плодили подонков! – заключила Ольга и пошла по дорожке.
– Нет, ты только посмотри! – воскликнула Лиля, когда Ольга проходила мимо лавки. – «Я бы предпочел подвергнуться самой суровой немилости, чем прослыть неблагодарным в глазах того, кому я всем обязан, кому готов пожертвовать жизнью, и это не пустые слова». Это он про царя!
– Слушай, Лилия! – заметила шествовавшая за Ольгой Ленка. – Шла бы ты со своим цитатником к себе в хибару. А то… – Ленка многозначительно не докончила, но на Лилю ее многозначительность не произвела впечатления; она и не слышала Ленкиных слов.
– Ленка, а почему бы тебе не выступить на собрании? – предложила вдруг Ольга, остановившись возле крыльца и повернувшись лицом к подруге.
– Мне?!
– Да, тебе. По-моему, у тебя это должно получиться гораздо лучше.
– Ты что, серьезно? – Лицо у Ленки стало тут же растерянным. – Да ну тебя. Ты же знаешь, я только перед Вадимом умею выступать.
– А ты представь себе, что в зале, вместо ездунов, сидит Вадим, и выступи во всей обличающей красе.
– Ну тебя… Да я же не член-пайщик! – обрадованно воскликнула вдруг Ленка и тут же тряхнула локонами и горделиво вскинула подбородок. – У меня мама – член-пайщик! А я не могу. Я не имею права выступать на общем собрании. Мне слова не дадут! Понятно теперь?
– Куда уж понятнее, – ответила Ольга, упершись в Ленку тяжелым взглядом.
Ленка поспешно отвернулась от Ольги и облегченно подытожила:
– Нет, Моржухина, только ты можешь выступить. Ты же член-пайщик!
– Все – Моржухина! С детьми сиди – Моржухина! Помойку выноси – Моржухина! На собрании выступай– Моржухина!.. Меня, между прочим, Ольгой зовут! И фамилия моя теперь не Моржухина, а Грицева! Восемь лет я уже Грицева!
– Ну, это уже наглость! – возмутилась Лиля. – «Писанный в минувшее царствование, „Борис Годунов“ обязан своим появлением не только частному покровительству, которым удостоил меня государь, но и свободе, смело дарованной монархом писателям русским в такое время и таких обстоятельствах, когда всякое другое правительство старалось бы стеснить и оковать книгопечатание». Это же чистой воды лицемерие и подхалимаж! Ведь ссылка уже кончилась!
Ленка презрительно хмыкнула, а Ольга перевела тяжелый взгляд с Ленки на Лилю. С минуту она молча разглядывала сожительницу, потом объявила глухо и решительно:
– Хорошо, я выступлю на собрании! Только текст с тобой давай составим. Без текста не могу!
– Это мы мигом! Сейчас такой текст нарисуем, что все там в правлении лягут! – обрадовалась Ленка.
Ольга сходила на террасу, принесла бумагу, карандаш, села на табуретку и стала записывать то, что диктовала ей Ленка.
Они записали про «срубленное детство», про Екатерину, про помещика Одинцова, про теплое отношение к березам старожилов и даже про тутового шелкопряда. Текст Ольгиного выступления уже близился к завершению, когда Лиля вдруг заявила:
– Детский лепет на лужайке, милые барышни. Надо начать с постановления.
Ольга с Ленкой переглянулись.
– Ты это нам? – спросила Ленка.
– Несколько месяцев назад, – продолжала Лиля, глядя в томик, – вышло постановление об усиленных мерах по охране окружающей природы. С него и следует начать, а потом, пожалуйста, разводите свою лирику: про бабочек, про детство свое на лужайке и под березками. Лирика лирикой, но у бюрократов к ней врожденный иммунитет. Преступно, милые мои, в наш век быть настолько политически беззубыми!
– Погоди, Моржухина, а ведь она права, – удивилась Ленка.
– А ты что, слушаешь нас? – удивилась Ольга.
– Так, краем уха, – пожала плечами Лиля и добавила недовольно: – А как, интересно, я могу вас не слушать, когда вы точно специально уселись напротив со своим письмом запорожских казаков к турецкому султану.
– Ну-ка, Лилёк, раз ты такая умная, продиктуй нам про свое постановление, – сообразила Ленка.
– Да что тут диктовать! Надо встать и сказать, – тут же сказала и тут же встала Лиля, захлопывая томик. – Товарищи дорогие! Что же это получается? Наше государство, наше правительство в последнее время уделяют самое пристальное внимание проблеме окружающей среды, принимают самые решительные и безотлагательные меры к тому, чтобы сохранить для нас с вами и для последующих поколений замечательную русскую природу. В частности, несколько месяцев назад было принято соответствующее постановление, в котором не только запрещается рубить деревья и прочие зеленые насаждения, но настоятельным образом рекомендуется местным властям и всей нашей общественности всячески пресекать случаи даже довольно невинного на первый взгляд покушения на природу, как-то: поломку веток гуляющими и отдыхающими, самовольный порыв полевых цветов, неорганизованное разведение костров в местах, специально для этой цели не оборудованных. И так далее… И что же, товарищи? Выходит, средь нас есть еще некоторые несознательные элементы, действия которых прямо противоречат природоохранной политике, неуклонно и последовательно осуществляемой государством… Вот в таком ключе, милые барышни. На авансцену постановление, оглоушить им, а уж потом– «достать чернил и плакать».
– Изумительно! Только еще раз и помедленнее. Чтобы Ольга успела записать, – потребовала Ленка.
– Лиля, а ты не могла бы выступить вместо меня, – с тоской попросила Ольга.
– Запросто, – улыбнулась Лиля. – Я потрясающе выступаю. Вся жизнь моя, если угодно, сплошные выступления. Начиная с детского сада… Но кто даст слово бедному ребенку! «Чужая я! Чужее не бывает!»
– Значит, давай: «… уделяет самое пристальное внимание…» – напомнила Ленка и выхватила у Ольги листок с текстом.
Лиля принялась диктовать, а Ленка записывать.
Ольга угрюмо наблюдала за ними, медленно переводя с одной на другую тяжелый взгляд.
– С вас причитается, – объявила Лиля, кончив диктовку. – А теперь пойду к своему «письменному вьючному мулу». «Дело надо делать, господа! Дело делать!»
Прижав к груди томик, Лиля тронулась в сторону хибары.
– А ты не права, Лилия! – вдруг крикнула ей вдогонку Ольга. – Насчет Пушкина! Насчет того, что лицемер он! Да ради одной строчки из «Бориса Годунова» можно было тысячу таких писем написать. Чтобы люди могли прочитать «Бориса Годунова»! Неужели ты этого не понимаешь?!
Лиля в ответ лишь пожала плечами и загадочно улыбнулась.
VI
Ночь Ольга спала плохо. Засыпала и тут же просыпалась – ей мерещился во сне плач Дашки. Но Дашка не плакала, спала так крепко, что пропустила ночное кормление.
Утром Ольга встала с тяжелой головой, притуплёнными ощущениями и горьким привкусом во рту, но с удовольствием умылась холодной водой под рукомойником, весело оделась, напевая вполголоса, с шуточками подняла детей. И не заметила, как переделала все утренние свои дела – детей накормила, кровати застелила, посуду перемыла, Дашку упаковала в коляску и выставила под яблоню на участке, а сама села на лавке возле крыльца и принялась ждать Ленку.
Накануне Ольга договорилась с Леной Иваницкой, что та присмотрит за детьми, пока Ольга будет на собрании. Собрание начиналось в одиннадцать часов, а Лена должна была прийти к десяти.
Ольга прождала ее до двадцати минут одиннадцатого, потом решительно поднялась с лавки.
– Вот что, Катерина, – объявила она старшей дочери. – Сейчас возьмем Дашку и поедем вместе в правление!
– Куда-куда? Вправление? В какое вправление?
Ольга ей не ответила.
– А зачем вправление? Чего мы там будем делать?
