Джон Ле Карре - Песня для зебры
Я поспешно капитулировал.
*Я брошен в одиночестве до самого вечера. Чтобы воспользоваться мобильным телефоном, согласно строжайшим правилам безопасности, которые я установил после взлома квартиры в “Норфолк Мэншнс”, мне следует пройти целую милю от дома мистера Хакима по обсаженной деревьями улице до безлюдной автобусной остановки. Бреду я медленно, убивая время. Устроившись на пустой скамейке, проверяю голосовую почту. Единственное сообщение — от Барни, колоритного адъютанта мистера Андерсона, доморощенного донжуана Говорильни. Из своего орлиного гнезда на балконе Барни надзирает за каждым отсеком нашего аудиоулья и пялится в каждое заслуживающее внимания дамское декольте. Дело у него ко мне рутинное. Было бы странно, если б он не позвонил. Я прослушиваю сообщение дважды.
БАРНИ: Привет, Сальв! Где тебя черти носят? Звонил тебе домой, в Баттерси, получил по ушам от Пенелопы. У нас тут есть кое-что для тебя, обычная фигня. Особо не горит, но все же звякни, как только получишь это сообщение, и дай знать, когда сможешь забежать. Чао!
Звучит вполне безобидно, но во мне пробуждаются самые нехорошие подозрения. Барни всегда держится непринужденно, однако сегодня он непринужден до такой степени, что я не верю ни одному его слову. Как только получишь это сообщение. К чему спешить, если речь об “обычной фигне”? Или ему дано распоряжение заманить меня в Говорильню, где будет поджидать Филип со своими парнями, чтобы испробовать на мне погонялку Хаджа? Боюсь, что так.
Я двигаюсь дальше, уже бодрым шагом. Мне до смерти хочется отыграться и вновь обрести уважение Ханны после унизительного поражения в доме Бринкли. Бездну позора неожиданно озаряет лучик вдохновения.
Разве не советовала мне Ханна идти к Андерсону, а не к его светлости? Вот я и пойду! Только на собственных условиях, а не на тех, что продиктуют мне Андерсон или Барни. Не они, а я сам выберу время, место и оружие. А Ханне расскажу о своем плане, когда все утрясется, но никак не раньше.
Первым делом технические детали. В мини-маркете я покупаю “Гардиан”, чтобы разменять крупную купюру. Гуляю дальше, пока мое внимание не привлекает уединенная телефонная будка. Стеклянные стены дают полный обзор, аппарат принимает монеты. Пристраиваю сумку у ноги, откашливаюсь, разминаю плечи, чтобы снять напряжение, и перезваниваю Барни, как он и просил.
— О, Сальв! Получил мое сообщение? Молоток. Может, возьмешь сегодня вечернюю смену, а потом по пивку?
Барни еще ни разу не приглашал меня выпить пива, ни до смены, ни после, однако я ему на это не указываю. Я совершенно спокоен, как и он.
— Сегодня я в запарке, Барни. Трудный заказ, юридический текст. Скучища, конечно, зато кучу денег платят. Завтра я еще мог бы заскочить, если понадобится. Только лучше вечером, где-нибудь с четырех до восьми.
Я прощупываю почву, как того требует мой блистательный план. Впрочем, Барни тоже. Разница в том, что он про меня не догадывается. С ответом он медлит. Будто кто-то стоит у него за спиной.
— Твою мать, ну почему не сегодня? — Перестает прикидываться душкой, и правильно, это абсолютно не его стиль. — Плюнь ты на этих своих мудаков. Потерпят пару часиков, не развалятся. Мы тебе платим за право первой ночи или нет? Ты, кстати, где сейчас?
А то он не знает, где я. У него на экране уже высветилась точка, так зачем спрашивать? Наверное, тянет время, пока его снабжают полезными советами.
— В телефонной будке, — весело жалуюсь я. — У меня мобильник сдох.
Опять пауза. Барни тормозит.
— Ну, такси возьми. Спишем на транспортные расходы. Шеф тут жаждет прижать тебя к груди. Ты, говорит, в прошлый уикенд родину спасал, а от чего и каким образом — не колется.
Тут мое сердце делает двойное сальто. Барни забил в свои ворота! Но я сохраняю хладнокровие. Не даю воли эмоциям. Мистер Андерсон мной бы гордился.
— Барни, самое раннее — завтра к вечеру, — говорю я невозмутимо. — Тогда пусть шеф меня и прижимает к груди.
На сей раз реакция не заставляет себя ждать.
— Парень, ты с дуба рухнул? Завтра же среда! У него репетиция “Святой ночи”![50]
Сердце выкидывает еще пару акробатических трюков, однако я тщательно скрываю свое ликование.
— Значит, либо в четверг, либо никак. Без вариантов, раз уж это не горит, как ты сам сказал. Извини, ничего не попишешь.
Вешаю трубку. Извиняться, конечно, было не за что. Завтра репетиция “Святой ночи”, а в исторических анналах записано, что мистер Андерсон за последние двадцать лет не пропустил ни одной! Пусть Филип со своими людьми ломится к нему в дверь, пусть жизненно важные блокноты не уничтожены, пусть пропали кассеты с уликами. Но в среду вечером репетиция “Святой ночи”, а мистер Андерсон — первый баритон в хоровом обществе Севеноукса!
Полдела сделано. Подавив желание позвонить Ханне по номеру Грейс и сообщить ей о своем гениальном озарении, я набираю номер телефонной справочной, и через несколько секунд меня соединяют с корреспонденткой отдела искусств местной газетки “Севеноукс-Аргус”. Мой дядя, изобретательно вру я, поет в местном хоровом обществе, ведущий баритон, и завтра у него день рождения. Можно узнать, где и в какие часы проходят в среду вечером встречи хорового общества Севеноукса?
Так, все ясно. Ну что же. Можно, но не совсем. Имею ли я какое-то представление о том, легализован мой дядя или нет?
Нет, признаюсь, ни малейшего.
Она довольна ответом. Дело в том, объясняет она, что в Севеноуксе необычная ситуация: здесь два хоровых общества. До общебританского хорового конкурса в Альберт-Холле всего три недели. Оба хоровых общества подали заявки на участие, и оба активно претендендуют на первое место.
А нельзя ли узнать, в чем между ними разница?
Можно, конечно, только просьба на нее не ссылаться. Легализованный хор прикреплен к солидной церкви: предпочтительно к англиканской, хотя, конечно, не обязательно. Это также означает, что репетиции ведут опытные преподаватели и дирижеры, но не профессионалы, потому что денег на них нет. Туда привлекают только местные таланты и никогда не приглашают певцов со стороны.
А нелегализованный?
Нелегализованный хор — только опять же, не надо на нее ссылаться — не принадлежит ни к одной церкви, во всяком случае, насколько им известно. Также это означает: спонсорская поддержка нуворишей, привлечение любыми средствами за любые деньги певцов со стороны, не проживающих в Севеноуксе, и фактически отношение к хору как к профессиональной футбольной команде. Она достаточно ясно выражается?
Яснее некуда. Мистер Андерсон в жизни не делал ничего нелегализованного.
Вернувшись в пансион мистера Хакима путем, как сказал бы Макси, тактического передвижения, я тут же звоню Ханне, спеша поделиться с ней моими текущими достижениями. На звонок отвечает Грейс, у нее неприятные новости.
— Ханна ужасно расстроена, Сальво. У этих теток-благотворительниц кругом одни проблемы, прямо непонятно, как они вообще этой самой благотворительностью занимаются!
Потом трубку берет Ханна, и я с трудом узнаю ее голос. Говорит она по-английски:
— Ох, Сальво, будь у нас кожа хоть чуточку посветлее… Будь в нас хоть капля белой крови, хоть какое-то оправдание… Ты не в счет, ты свой. А вот мы — мы ужасны. Мы ведь черные-пречерные. И ничем нас не забелить… — Голос срывается, но она, справившись с собой, продолжает: — Из нашей группы троим детям выпало жить у некоей миссис Лемон. Они ее ни разу не видели, но уже полюбили, понимаешь?
— Понимаю.
— Две ночи в ее пансионе на берегу моря для них — сказочная мечта.
— Ясное дело.
Снова пауза, ей нужно взять себя в руки.
— Ну вот, эта миссис Лемон, она же христианка, а потому вызвалась приютить наших детей бесплатно. И Амелия, одна из моих подопечных в воскресной школе, даже нарисовала картинку: над морем светит солнце, похожее на большой улыбающийся лимон, понимаешь?
— Понимаю.
— И тут выясняется, что у миссис Лемон со здоровьем нелады. — Ханна в гневе повышает голос, изображая миссис Лемон: — “Просто у меня слабое сердце, голубушка. Мне нельзя волноваться. А я ведь понятия не имела, что… Ну, я думала, это просто дети из бедных семей”.
Трубку перехватывает Грейс, негодующая не меньше Ханны:
— А еще это симпатичное кафе на полпути к Богнору[51]. С надписью “Приглашаем экскурсионные автобусы”. Мы с Ханной замечательно там договорились. Тридцать куриных ножек плюс бесплатные порции для сопровождающих и для водителя. И каждому по прохладительному напитку. За все вместе сто фунтов. Все по-честному, так?
— Очень даже, Грейс. Звучит вполне разумно.
— Наш водитель лет пятнадцать возит экскурсионные группы в это симпатичное кафе. Школьников, самых разных детишек. Правда, белых. И когда владелец понял, что наши — чернокожие, сразу вдруг вспомнил, что у него новые правила. Понимаете, говорит, вся проблема в пенсионерах. Они ведь к нам ходят, чтобы поесть спокойно. Вот почему мы не позволяем детям у нас питаться. Ну, кроме белых детей.
