Юлия Вознесенская - Женский декамерон

Лежит Маша на одуряюще пахнущей весенней земле и рассуждает о том, каким мерзавцем оказался «поручик». А перед глазами по травинкам ползают мелкие лесные жители, над головой птицы поют, багульник везде цветет, и пахнет молодой березовой листвой. Весна! Тут Маша взглянула на часы и видит, что час ее уже к концу подходит, всего десять минут остается до срока. А она лежит, как дура, у дороги и ждет, когда послышится лай собак! Тут она сорвалась с места, подхватила платьишко и помчалась вверх по сопке. Летит, срывает на бегу ветки багульника, задыхается, падает на мягкий мох и снова бежит. И вот она уже на верхушке сопки, и видит три больших кедра, которыми любовалась на расстоянии из лагеря, Оглянулась она, а далеко внизу, за речкой, за поселком виднеется зона. Даже крышу своего барака Маша разглядела, Прислонилась Маша к кедру, к его теплой коре и заплакала: она и забыла, как хорошо на воле, как пахнет свобода.

А потом взглянула на часы и ахнула, у нее оставалось ровно три минуты. И она стремглав помчалась через заросли к дороге, вниз под сопку. По дороге сообразила, что все равно багульник в зону пронести нельзя, Зарылась она лицом в свою охапку, прижала ее на секунду к груди — и отбросила, Нельзя! Только одну маленькую веточку взяла с собой, решив, что пронесет ее в рукаве.

Только она успела добежать до дороги, как за поворотом послышался рокот машины, «Поручик» подъехал минута в минуту. Он был один, и у Маши отлегло от сердца. Вышел он из машины, подошел к Маше.

— Ну, как? Удалась прогулка?

— Это было чудо! — ответила Маша. — Нет, не чудо, а даже больше. Я не знаю, как это назвать.

— Назовите это «часом свободы, за который не жаль отдать жизнь». А теперь — пора. Садитесь в машину.

Так же спокойно они прибыли к лагерю. Пропуская Машу в дверь лагерной вахты, «поручик» тихо сказал:

— А вы меня неправильно поняли. Просто я ваш лозунг немного переделал: «За час твоей свободы я отдам свою жизнь». До свидания.

— До свидания. Спасибо.

Только потом Маша поняла, что «Поручик» рисковал куда больше, чем она: ему за этот ее «час свободы» грозил трибунал. В память о нем и появился у нее рисунок с багульником.

Вот какое чудо может один человек подарить другому. Впрочем, неизвестно, кто из них получил больше: Маша, которой был подарен час свободы, или «поручик», его подаривший.

— А что потом с ними было, с «поручиком» и Машей? Встречались они после Машиного освобождения?

— Нет, конечно. Маша хотела сделать ему какой-нибудь подарок но мы ее отговорили: тут уж она рисковала бы его свободой. Представляете, что было бы офицеру за помощь диссидентке в лагере? А тут еще был бы повод обвинить его в том, что он это делал за взятку, если бы Маша послала ему какую-нибудь мелочь. Но Маша говорила, что когда-нибудь напишет его портрет по памяти, и это будет ее благодарность за «час свободы».

После Гали начала рассказывать Ольга.

История седьмая,

рассказанная рабочей Ольгой, повествующая о том, как благородство брошенного мужа было вознаграждено судьбой на другой же день после его проявления

Я расскажу про одного парня с нашего завода, что с ним и его женой приключилось. Поженились у нас двое молодых рабочих, звали их Евгений и Евгения, Женя-жена и Женя-муж. Только поженились, как Жене-мужу дали от завода однокомнатную квартиру. Представляете, какое счастье выпало? Но вскоре Женю-мужа призвали в армию. А до того у него был белый билет, потому что в детстве он болел туберкулезом. А тут стали брать всех подряд, народу для армии не хватает, детей-то все меньше подрастает. И ушел Женя-муж на два года, а Женя-жена тем временем встретилась с морячком и влюбилась до головокружения. Мужу она о том в письмах ни гу-гу. Приходит Женя-муж из армии, а у него в квартире два неожиданных жильца: новый муж Жени-жены и их грудной ребенок. Встал Женя-муж на пороге и не знает, что ему делать. То ли гнать их всех троих, то ли самому уходить? И горько ему, что так его ограбили, пока он там на страже родины выламывался. Постоял, подумал да и говорит.

— Ладно, что уж тут поделаешь. Живите. А развод потом оформим.

Женя-жена его не отпускает.

— Куда же ты пойдешь, твоя ведь квартира. Подожди месяц, мы найдем комнату.

— Где вы найдете? Кто вас пустит с грудным ребенком-то?

— Ну, тогда хоть вещи возьми, вещи-то ведь тоже почти все твои!

— А куда я их дену? По улице расставлю? Я в наше общежитие к ребятам пойду. Все равно на завод возвращаюсь. Авось не выгонят из общаги.

— Женечка! Ну, хоть денег возьми у нас. Ты же ни с чем остаешься, что же мы, не люди?

А новый смущенный муж места себе от стыда не находит, совсем растерялся. Сует он Жене-мужу бумажник раскрытый:

— Вот все, что у нас есть, возьми, сколько сам решишь!

Женя-муж поглядел на раскрытый бумажник, а там несколько десяток да лотерейный билет. Усмехнулся он и взял этот билетик.

— Вот возьму на память. Если от чистого сердца предлагаешь, то, глядишь, и выиграю себе на утешение магнитофон или приемник. Буду музыку слушать.

Взял он лотерейный билет, повернулся и ушел.

А на другой день выходит газета с таблицей выигрышей. Женя-муж свой билетик сверил, да и глазам не поверил — «Жигули»! И неловко ему стало. Решил он сначала билетик лотерейный Жене-жене отнести, а потом передумал: он от судьбы удар принял. Так, может, это ему от той же судьбы подарок. Ну, он какой ни добрый, а не растяпа. Не стал он брать ни денег, ни машины, а пошел на Кузнечный рынок и предложил билет грузинам, которые там фруктами торгуют. Те мигом его свели с нужным человеком, продал он тому билет за пятнадцать тысяч, купил себе кооперативную квартиру, обстановку, и еще осталось на мотоцикл. Все мы за Женю-мужа радовались, а больше всех Женя-жена и морячок ее.

Все порадовались, что справедливость иногда действительно торжествует очень скоро. Но Зина заметила:

— Чаще, пока ждут хорошие люди этой справедливости от судьбы, плохие-то их так заклюют, что справедливостью покажется и счастьем, что тебя сегодня никто в трамвае не толкнул, что кассирша в магазине не обхамила.

— Это верно, особенно насчет кассирш! — вздохнула Иришка. — Ох, боюсь я их с детства, девочки. Вот уже вроде и взрослая дама, а когда подхожу к кассе платить, всякий раз дрожу: обхамит или пронесет? Если с нашими продавщицами и кассиршами никакого чуда не случится, то я умру от инфаркта в магазине: так я тяжело магазинное хамство переношу.

— А ты меньше по очередям болтайся! — посоветовала Эмма. — Знаешь, как я Нервы берегу? В очередь меня под автоматом не загонишь, хоть там ананасы дают! Если вижу, что в молочном магазине толпа, говорю себе: «Сегодня живем без молока!» Если в овощном — обходимся хлебом с колбасой. Зато сколько нервов экономится! Этих работниц торговли тоже понять можно: целый день перед глазами озверелая голодная очередь — любой сам озвереет.

— Это верно, что грубость и у продавщиц бывает не от природы, а от жизни нашей озлобляющей, — заметила Неля. — Я вам расскажу про такую продавщицу. Ничего, что это тоже давняя, военная история?

— Рассказывай!

История восьмая,

рассказанная учительницей Нелей, повествующая о том, как грубая продавщица, которую ее двоюродный брат только по грубости и узнавал среди других продавцов, спасла ему жизнь

Я эту историю знаю по рассказам родственников.

У дяди Арона, который спас всю нашу семью, уведя от фашистов под землю, был сын Рафик. Тогда ему было двадцать лет. Рафик не хотел уходить со всеми в канализацию. С несколькими товарищами, украинцами и поляками, он хотел пробраться в леса к партизанам. Но ничего из их похода не вышло. Вернулись они во Львов, когда родных Рафика уже не было: кого не было в живых, кого увезли в лагерь, а кто спасся вместе снами. Домой Рафик идти не решился и стал скитаться по городу, ища пристанища. Старые знакомые и даже друзья, с которыми он хотел пробраться к партизанам, боялись его прятать. А зима была. Хоть и не велик мороз, не как в блокадном Ленинграде, но бездомному, плохо одетому и голодному Рафику всякий мороз грозил гибелью. Его иногда пускали на ночь, но утром выпроваживали. И вот однажды случилось так, что четыре ночи подряд Рафик не ночевал в теплом доме, а забивался в сараи и подвалы, прячась от патрулей. На пятую ночь он забился на чердак какого-то дома, где грелся, прижавшись спиной к печной трубе. Он уже задремал, пригревшись, когда услышал звуки выстрелов и понял, что по городу идет облава. А во время облав гитлеровцы особенно тщательно обшаривали чердаки и подвалы, выискивая евреев. Рафик понял, что с чердака надо уходить в любом случае. Он спустился на улицу и стал пробираться к окраине. Но по дороге шум облавы внезапно остановил его недалеко от бывшего дома. Он знал, что рядом была булочная, а во дворе, где был служебный вход, всегда лежала груда деревянных ящиков из-под хлебов. Он решил попытаться спрятаться среди них. Ему удалось добежать до этого двора, и как раз вовремя: по звукам он определил, что облава прошла по тем улицам, где он только что проходил. Рафик забился в пустые ящики и в изнеможении уснул, несмотря на мороз.