Дмитрий Вересов - Дети белых ночей
После долгих раздумий и экспериментов она напрочь забраковала трикотажные топы и джинсы, хипповские балахоны в разводах и фенечки, летние матерчатые сапоги до середины бедра и шнурованные бюстье из черной кожи. Она остановила свой выбор на расшитых бисером мокасинах из оленьей выворотки на голую ногу, плиссированной юбчонке из красно-черной шотландки, чуть-чуть не доходящей до колена, и блузе-апаш из голландского полотна на пуговицах-бусинках «под жемчуг». Сумка-ягдташ с бахромой и бисерным узором, в пандан мокасинам, и очки-хамелеоны в роговой оксфордской оправе дополняли ее туалет.
Минимум косметики: гигиенический блеск и немножко, в два-три касания, туши на ресницах...
* * *– Ну-ка, ну-ка, надень эту свою кепчонку... Ну и рожа у тебя, Гладышев! И как называется этот маскарад? – Генерал пребывал в прекрасном расположении духа.
– «Барышня и хулиган», товарищ генерал,– Андрей засунул руки в карманы флотского клеша, вразвалочку прошелся по ковровой дорожке кабинета.
– Н-да. Кто бы видел.
– Овладеваем искусством перевоплощения,– Гладышев снял кепку и застыл в ожидании начальственного решения. Начальство раздумывало.
– Ты это... Сам придумал или подсказал кто?
– Сестренка у меня в хореографической студии при Дворце пионеров. На днях у них концерт был, так она всю семью вытащила, здорово у них там все получилось.
– У кого получилось?
Андрей смутился.
– Ну... на сцене. Вот я и подумал, почему бы не попробовать.
– Я, конечно, не балетоман и далеко не театрал, но коечто помню. Ведь у этой барышни с этим самым хулиганом вроде какие-то отношения возникают, а? – Генерал из-под очков изучал подчиненного.– Так ты решил, что ли, приударить за объектом?
Комсомолец Гладышев вспыхнул.
– Ну, вы скажете, товарищ генерал! Какое там приударить! Просто типаж понравился, и все! Не под аспиранта же мне наряжаться или фарцовщика какого. Батя-то мой до проходчика метрополитеновского в деревне механизатором был. По Сеньке и шапка.
– Ладно, Гладышев, не обижайся... Вроде бы выглядит натурально... Хотя, признаюсь тебе честно, живой шпаны твой начальник года с пятидесятого в глаза не видел.
– Да есть еще маленько,– лицедей присел на стул у стены.
– Ну а линию поведения какую выбрал?
– Обыкновенную, товарищ генерал. Подъем в шесть, наедаюсь чесноку и – к общежитию.
– Так. Так, так... Там же два выхода?
– Мы со Скворцовым уже учли это. Остался один,– Андрей виновато посмотрел на портрет Дзержинского. Генерал коротко хохотнул.
– Надеюсь, не взорвали?
– Как можно! В сопровождении завхоза заколотили двери досками, повесили предупреждение: «Пользоваться запрещено, аварийное состояние!»
– Завхоз надежен?
– Как сейф, товарищ генерал. Орден Красной Звезды и батальонная разведка.
– А дальше?!
– Дальше все как в балете. Он по ней сохнет, всюду, как тень, ее сопровождает. Вот и вся драматургия.
– Вся? Что же, чем проще – тем лучше... Постой, а чеснок-то зачем? – Генерал встал из-за стола и подошел к молодому сотруднику.
– На всякий пожарный, товарищ генерал. Вдруг понравлюсь, а так – с гарантией.
– Да, настоящий ты, Гладышев, театральный деятель,– генерал, первым протянув руку, крепко пожал пятерню сотрудника.– Ну, удачи тебе, Андрей Сергеич!
– Служу Советскому Союзу!
* * *Это был десятый по счету день рождения Джейн Болтон. Проснувшись, девочка увидела аккуратно разложенные на прикроватном кресле обновки: платье с пышной – «Как у принцессы, дедушка!» – многослойной пачкой из бледно-розового атласа, того же цвета туфельки с серебряными пряжками, нежно-кремовое боди на узких бретелях и тяжелые, плотные на ощупь шелковые алые ленты.
Сердечко девочки радостно затрепетало. Босиком, в одной ночнушке, Джейн выбежала из спальни и побежала к кабинету деда. Она быстро спустилась по старинной лестнице с резными перилами, оставалось только повернуть за угол широкого коридора, как вдруг она услышала громкий и сердитый голос сэра Огастеса:
– Дэннис, вы немедленно покинете не только Фаррагут, но и Англию вообще! Дочь я вам отдал и бесконечно сожалею об этом. Внучки вы от меня не получите, пусть даже Шестой флот подойдет к берегам Британии. Никаких дискуссий!
– Боюсь, дорогой тесть, что судебное решение будет посерьезней авианосцев! – Джейн не знала голоса отца, да и внешность его была знакома девочке только по фотографиям. Она прижалась к стене и испуганно замерла.
– Вы жаждете судебного разбирательства, мистер Болтон? Вы его получите. Разрешите только напомнить вам, что Джейн – британская подданная. А коль скоро это так, то и дело будет слушаться в Королевском суде! – В голосе деда звучал металл.
– От этого обстоятельства выиграют только мои адвокаты. Но на деньги в данном случае – наплевать,– Болтон говорил решительно и уверенно.
– Допускаю, Дэннис, что на деньги вам плевать. Позволю себе лишь заметить, что по законам Соединенного Королевства вы не сможете притащить ребенка в суд и устроить там традиционное для Америки шоу. Слушание будет закрытым, и меня ничто не удержит от соблазна представить суду подлинные документы, открывающие истинное лицо Дэнниса Болтона.
– Сэр, я разведчик, и скомпрометировать меня обстоятельствами моей профессиональной деятельности практически невозможно. Возникнут серьезные проблемы, и в первую очередь у вас, сэр.
– Разведчик?! – Раздались звуки тяжелых шагов деда.– А на этих снимках, надо понимать, зафиксированы моменты разведывательной работы? Грязный мужеложец! Убирайся вон из моего дома и из Англии...
Это было третье по счету открытие Джейн Болтон.
Норвежец пока ничем не обнадеживал, и Джейн действовала по собственной методе, основанной на внимательном изучении фотографического портрета Маркова-младшего.
Чуть отрешенный взгляд веселых глаз, природная «художественность» пышной прически, «девичьи» ямочки под скулами. «Он просто обязан быть романтиком, этот юноша!» – И она с завидным упорством и свойственным ей железным долготерпением ежедневно практически все свободное время посвящала прогулкам по самым романтическим уголкам Ленинграда.
Как там поется: «Когда ее совсем не ждешь»?! С Джейн все случилось именно так.
Подходил к концу девятнадцатый рейд в поисках Маркова-младшего, и Джейн мысленно подготовилась к его бесплодному завершению. Она как раз переходила через канал Грибоедова, когда внезапная и, честно сказать, не украшающая интеллигентную девушку мысль посетила ее. Привстав на цыпочки, Джейн попыталась разглядеть, наличествуют ли у золотокрылой фигуры грифона первичные половые признаки? Ей было ужасно неловко – «вдруг кто-нибудь поймет, что я тут высматриваю?» – но любопытство пересилило. Как в детстве, проговаривая про себя сказочную песенку Марлина:
Пусть суслик уведет ваш взорВ одну из этих длинных нор,Что входом смотрят на восток,А выходом – на запад...—
она заглянула в бронзовый пах. Смотреть было не на что. Не то по стыдливости потомков, не то по нерадивости реставраторов, искомый предмет скорее угадывался, нежели существовал. Пальцы ног затекли, и Джейн, потеряв равновесие, опустилась на всю ступню, отшатнувшись назад.
– Простите,– раздался голос, и девушка подняла глаза. Ее губы неслышно продолжали шептать:
Чей ход петляет, как змея,Где осыпается земляИ где бессильны вам помочь,Чтоб разогнать и мрак, и ночь.Мотыга и лопата...
Перед ней стоял Кирилл Марков...
«Не молчи, не молчи!» – внутри Джейн истошно вопила судьба. Она выдохнула первое, что пришло на ум:
– Львиный мостик...
«Леди Неожиданность», «Леди Прекрасная Внезапность», «Леди Счастливая Случайность» – все эти бесконечные эпитеты звучали только по-русски, и только тогда, когда их произносил Кирилл.
Их быстрое и полное сближение, Джейн отдавала себе в этом отчет, происходило в совершенно другом, бесконечно далеком от разведки Ее Величества, измерении. Но не исключало тех задач и целей, что стояли перед юной сотрудницей МИ-5.
Она даже удивлялась самой себе, насколько необременительным было это раздвоение ее интересов, личного и профессионального. Как-то сразу, чем-то исключительно женским, Джейн почувствовала, что встреча с ней затронула те потаенные струны души Кирилла, которых до нее не касалась ни одна посторонняя рука.
Его открытость и бездна обаятельной искренности вызывали у девушки ответные эмоции такой глубины и силы, что иногда, особенно после близости, она чувствовала себя полностью растворенной в этом славянском мальчишке. Да-да, именно мальчишке, что шел по жизни легко и непринужденно, ни разу не встретив на своем пути настоящего горя и неотвратимости утрат.
Они лежали в комнате Кирилла, отделенные от жемчужных ленинградских сумерек чуть колышущейся тюлевой занавеской. Утомленный юноша ровно дышал во сне, а за окном шумели механизированные дожди поливальных машин...
