Роман с Полиной - Усов Анатолий

У меня была куча денег. Я был возбужден, мне не спалось. Я уговорил Полину пообедать в каком-нибудь ресторанчике. Я загадал, если она придет в «мини», она любит меня и хочет, чтобы я полюбил ее. Если в «макси», ей плевать на меня, но она хочет что-то поиметь за мой счет. Если в «миди», но я не успел загадать про «миди», она пришла и была в этом странном прикиде. На ногах у нее были гольфы, как у старого немца.

Она была убита, когда увидела меня в моей новой «семерке».

— Вы двуликий Янус, — сказала она, понюхав воздух в машине. — Здесь была женщина, очень вульгарная женщина.

— Это партнер по бизнесу, старая дряхлая бизнесвумен.

— Старые дряхлые бизнесвумен бутылочки собирают, надеюсь, у вас не этот бизнес? — с насмешкой спросила она.

— У вас не только изумительное обаяние, но замечательное обоняние и редкая способность к анализу, — с иронией ответил я.

— А у вас два лица, и никак нельзя угадать, какое из них настоящее, — серьезно сказала она.

Я был шалун. Я наклонился к ее нежным круглым коленкам, которые были голыми и которые не скрывали эти паршивые гольфы.

— А у вас две самые прелестные ножки в столице, и я угадываю, что одинаково люблю каждую, — сказал я и поцеловал обе коленки, хорошо забирая губами гладкую атласную кожу.

Полина была шокирована. Она не знала, как вести себя. А я молчал. Она вцепилась в мою голову руками и стала с ненавистью трясти ее. Оттого, что она так сильно обиделась и так близко воспринимала исходящее от меня, я еще сильнее полюбил ее. Какие-то ребята проходили мимо, спросили:

— Братан, тебе помочь?

— Это разминка, — ответил я с присущим мне юмором.

Полина заплакала. Я взял ее руки, которые она забыла снять с моей головы, и стал целовать их, а потом стал целовать ее лицо и пить ее слезы. И она не оттолкнула меня.

Боже мой, испугался я, вот оказывается, как надо вести себя — быть наглым, и точка, и все будет твоим. Но я почему-то не хотел, чтобы было по этим правилам. Я подумал о себе в третьем лице, он сделал, что хотел сделать — плод созрел и готов упасть. Она уже любит его. Наверное, осознавая это как данность и как печаль, Полина заплакала еще сильнее.

— Как ты смеешь?.. Ты все испоганил… — сквозь слезы говорила она. — Тебя за это убить мало.

Я вышел из машины и купил кучу цветов, выкинув за них сто тысяч и ничуть не жалея денег. Я говорил себе, вот так Толян, вот так сукин сын, фальшивая твоя морда, и действительно был настоящей сукой, потому что радовался и гордился собой за то, что сумел так все обернуть. А потом подло подумал, надо еще на ком-то попробовать, чтобы отшлифовать свое мастерство. Мне тут же привиделось, какой я лихой «Казанова», как самые влиятельные и прекрасные женщины мира подчинились мне, я езжу в черном «роллс-ройсе» и устраиваю большие дела. За мной неотступно следует черный «джип мерседес» с охраной, как у Президента и олигархов.

Действительность же, как всегда, лучше наших фантазий, я вернулся в не принадлежащую мне «семерку». Там сидела красивая молодая женщина и промокала платочком вызванные мной слезы. Уходя, я нарочно оставил дверцу открытой, но она не ушла. Я положил на ее кругленькие коленки цветы и подумал, зачем мне все это?.. Цветами она не избалована, я это тут же увидел, что удивило меня и даже показалось странным.

— Думаете, если у вас куча денег, вам можно все? — не скрывая враждебности, спросила Полина.

Если б у меня была эта куча! Не случайно она упомянула ее. Это значит, она у меня будет!!!

— Это любовь, — сказал я, может быть, правду. — И я думаю только одно: на нее имеет право любой нищий. И любви можно все.

— Ну, почему сразу любовь? Вы никогда об этом не говорили, — она почему-то здорово испугалась.

— А теперь говорю… и жду ответа от вас.

Полина не захотела ответить по существу и перевела разговор на мое покалеченное лицо.

— Не за излишнюю ли любвеобильность вас так побили?

— Меня никто никогда не посмеет побить, — очень спокойным и мужественным голосом возразил я и сам себе вдруг за это понравился.

— Откуда тогда у вас это все?

— А, этот пустяк… Откуда сегодня все? Подложили взрывчатку, Вован, правда, в больнице, я только испугом отделался, наш «мерин» всмятку. Конкуренция — основа капитализма. Поэтому я вынужден вас встречать на этой жалкой телеге.

— Простите, ведь я ничего не знала, — прошептала Полина, ее чудные выразительные глаза стали смотреть на меня, как на героя. — Как он себя чувствует?

— Кто?

— Вован.

— Обещают, что выживет… Ноги вот только скорее всего ампутируют…

Она испугалась и вздрогнула. Я обнял ее.

Скромный обед в заведении, где у кадки стоял настоящий, правда, очень печальный и тощий медведь, обошелся мне в 680.000 рябчиков. Из-за этого я ничего не смог отдать старику, владельцу машины, он сильно скандалил. Судя по матерным словам, которыми он злоупотреблял в разговоре со мной, старина долго служил на флоте и вдобавок ходил в кругосветку.

В «лотто-миллион» я ни черта не выиграл. Мы стояли с Мишей у дома, поджидали Галину, я видел тираж в витрине по телевизору. Я сильно распсиховался — сколько же можно ждать?! Жду-жду, молюсь-молюсь, а проку только на шиш, тут поневоле сделаешься атеистом. И только я так подумал, вдруг громыхнула гроза, ливанул дождь, и все это продолжалось около часу — над землей летали страшные белые молнии, вокруг беспрестанно трещало и лопалось. Я ощутил свою странную связь с Вселенной, ведь это мои мысли вызвали гнев, и гнев был показан. Мы стояли неподалеку от Воробьевых гор, я видел, как всадники с них взлетают в небо.

Я спросил Мишу, видит ли он чего.

— А чего там видеть? — по-кошачьи потянулся Миша, и я обнаружил, что это кот, только очень большой и очень похожий на человека. Кот зевнул, широко раскрывая пасть, зубы у него были большие, словно у леопарда, и промяукал: — гроза как гроза, обыкновенное дело для лета.

Я подумал, надо поскорее убить его, пока он не загрыз меня, и выскочил из машины, будто бы надеть дворники на поводки, а на самом деле, чтобы вытащить из багажника монтировку. На воле был такой свежий воздух, и такая чистая небесная вода лилась на меня и промывала мои обкуренные Мишей мозги, что я сразу увидел все так, как оно было на самом деле — никакие всадники не взлетают по молниям с Воробьевых гор, это во-первых; человек не может превратиться в кота, пусть даже очень большого, во-вторых… До чего же опять стало скучно жить, а главное, ради чего?

Ливень уже заканчивался, на лужах под его каплями прыгали пузыри, издалека пахнуло липой, и я подумал, как хорошо, если бы всегда был такой здоровый и вкусный воздух, как жалко, что Хрущев с Кагановичем в тридцатые годы вырубили в Москве все липы — им показалось, что суровый вождь не любит деревья и будет очень доволен их подвигом. А Сталин, выяснилось чуть позднее, любил и даже сам подрезал яблони в своем саду. Тогда они быстренько купили в Америке саженцы тополей с их дурацким пухом — тополя споро растут — и вырастили в Москве не одно поколение аллергиков.

Надо взять за правило, подумал я, ходить под дождем, тогда я буду здоровым. А лучше наплевать на все и уехать в деревню, работать там в сельской школе, дышать чистым воздухом, лежать голышом с непокрытою головой под дождем, ух, каким я тогда стану здоровым, как прекрасно стану соображать, и мне не будет чудиться всякая ерунда с всадниками и котами. Да, решено!

Только я так подумал, послышался звонкий цокот копыт, прямо на меня скакала всадница в развевающейся на ветру пелерине. Я немножко струхнул. Слава Богу, она проскакала мимо. За нею ехал «мерседес-джип-геленваген» с охраной, а следом за ним трак с привязанными в кузове двумя лошадьми. Я подумал, вот эти люди не спят по ночам по другой причине, чем я, Миша и Галя… Н у, ладно, я поеду в деревню и что с того? Полина, конечно, со мной не поедет. А на что я буду там жить? Разве можно прожить на деньги, которые получает учитель, даже при том, если зарплату выплачивают регулярно? А в деревнях, как показывает ТВ, зарплату не платят годами, там я совсем пропаду. Видать, в этом моя судьба — задыхаться в городе и жить в нищете. Зачем я вообще родился?.. Вот если бы человек сам выбирал, родиться ему или не родиться, я бы выбрал последнее. Я вспомнил, как я рождался — из света и тепла я вышел в темноту и в холод. Мне это не нравилось, я кричал и плакал. А вокруг радовались, что еще одному будет так же плохо, как им… Пока я не родился, у меня не было никаких проблем, а потом стали одни проблемы — на шиша мне нужно это рождение, я вас об этом просил?..