Сергей Алексеев - Когда боги спят
И сейчас, отмахиваясь от навязчивых советов охотоведа, он внезапно подумал: что если юродивый старец и старуха с улицы Серебряной тоже из тех учителей, жаждущих наставить Зубатого на путь истинный, припугнуть, поставить в психологическую зависимость и, в итоге, повлиять на него для достижения каких-то своих целей?
Так он думал и утешал себя, пока не въехали в город, который разом отмел все иллюзии и надежды. Войдя в свой кабинет, Зубатый вызвал отдыхающего с утра Хамзата и предупредил секретаря, чтобы никого не впускали, однако пришел Марусь, отказать которому было нельзя, затем начальник финансового департамента, после него — начальник департамента культуры и пошло-поехало. Когда явился Хамзат, Зубатый закрылся на ключ, но сесть не пригласил, оставил на коврике у порога, откуда докладывали или держали ответ все провинившиеся чиновники. Начальник личной охраны, видимо, решил, что шеф опять не спал ночь и поставил на ковер из-за рассеянности, потому выждал пять секунд и шагнул было к приставному столику.
— Стоять! — не глядя, обрезал Зубатый. — Старуху вчера видел на Серебряной?
Горячего кавказского скакуна он взнуздывал редко, тем паче сейчас, когда Зубатый уже не имел ни силы, ни власти. Хамзат противился удилам, вскидывал голову, мотал ею, уклонялся и все-таки еще не смел выплюнуть гремящий на зубах металл, поскольку не хотел, чтобы ему напоследок порвали губы. Он вмиг оставил все дурные привычки и лишь побрякал удилами.
— Да, видел.
— Хорошо запомнил?
— Горбатая, с кошелкой…
— Не горбатая, а сутулая.
— Анатолий Алексеевич, я не русский…
— Это известно. Срок — три часа. Возьми своих людей, подключи участкового… Кого там еще? Местных оперативников, домоуправление…
— Все понял.
— Ничего ты не понял! Установи, кто она и где живет. Не задерживай и вообще на глаза ей не показывайся. Это сугубо личное дело. Только принеси мне адрес и имя.
— Сделаю, Анатолий Алексеевич. — Звякнул удилами и при этом ухмыльнулся одними глазами — шоры бы ему. — Запомни мои слова. Не все потеряно, мы еще будем на горе. Только силы надо, чтоб подняться. Мы еще ладонь ко лбу приложим и посмотрим сверху.
Хамзат удалился молча, унося затаенную восточную улыбку.
Потом опять пошли, а вернее, крадучись от всех, побежали люди, чиновники поменьше, с единственным вопросом — что с нами будет? У многих оставалась надежда, подтвержденная лишь слухами, что Зубатый уйдет генеральным директором монстра химической промышленности, обогащающей ядерное топливо, а значит, будет набирать штат, кто-то рассчитывал, что он останется в администрации вице-губернатором… В общем, люди заботились только о своем будущем и откровенно старались понравиться и хоть чем-нибудь угодить. По слухам, в правительстве области многие жалели, что Зубатый ушел, некоторые относились нейтрально и откровенным предателем оказался всего один — советник и эксперт по экономическим вопросам Межаев, который с началом избирательной кампании открыто перекинулся в стан Крюкова, как говорили, с надеждой на должность вице-губернатора. Зубатый давно чувствовал: этот обязательно когда-нибудь предаст, но держал возле себя как отличного специалиста. Конечно, Межаев давно вырос из должности и мог бы спокойно занять место Маруся, но куда того девать?
И вот неожиданно Межаев заявился в приемную экс-губернатора и стал требовать встречи. Зубатого это взбесило, он велел секретарше кликнуть телохранителя Лешу Примака, который выставил визитера за двери администрации, и распорядился больше никого не впускать. Он принимал только своих работников и давно отказался вести личный прием граждан, поскольку не обладал полномочиями и ничем помочь не мог, а обнадеживать пустыми словами не хотел. Однако секретарь-референт вдруг доложила, что уже в третий раз пришла молодая женщина по фамилии Кукшинская, требующая принять ее по личному, жилищному вопросу.
— Отправь к Марусю, — отмахнулся он. — Появится Хамзат — сразу ко мне.
К полудню начальник личной охраны должен был принести адрес сумасшедшей старухи, но не принес и в администрации не появлялся. Еще через час он попросил секретаря тайно пригласить Зою Павловну Морозову, председателя областного избиркома, сразу же усадил ее в комнату отдыха и велел никого не впускать.
С Зоей он работал и в комсомоле, и на Втором конном заводе, и потом еще много раз судьба сводила и разводила их. и Зубатый никогда не тянул ее за собой, как Мамалыгу, никуда не подсаживал; она шла за ним по собственной воле и ни разу ни о чем его не попросила. И сейчас тоже оставалась независимой, подчиняясь Центризбиркому — в том и заключалась вся честность и прелесть отношений, о которых в администрации области никто даже не догадывался. По крайней мере, хотелось в это верить. Она была той самой рабочей лошадкой, способной тащить в гору любой воз без кнута и ропота, забыв о себе и личной жизни, и при этом обладая поразительной памятью на события, лица и ситуации. Как-то незаметно, неожиданно вышла замуж за пьяницу-конюха, родила, разошлась, умудрилась вырастить дочку между командировками, выдать замуж и теперь нянчила внучку — так выглядела официальная легенда ее скрытной жизни. Оставаясь вдвоем, он иногда называл ее комсомольским прозвищем Снегурка, как пароль или предложение к доверительному разговору.
А доверие это давно стало безграничным, поскольку будучи еще председателем горисполкома, он выбрал из многих нейтральных, ни в чем не замешанных близких Зою Павловну и попросил страховать тыл — то есть, отслеживать и анализировать любую информацию, от газетных заметок до слухов и сплетен, так или иначе касающуюся его, как чиновника и личность. Шесть лет комсомольской работы на разных уровнях, в среде молодых, предприимчивых, склонных к интригам и просто подлых людей, в этой кузнице кадров для партийных органов и КГБ, где стучал каждый второй на каждого второго, его научили, как идти вперед, не опасаясь удара в спину. Снегурка честно работала все время губернаторства, но около года назад скромному чиновнику управления административных органов, даже не спрашивая мнения Зубатого, предложили место председателя избиркома.
Случилось это не потому, что Морозову наконец-то заметили и оценили; давний оппонент губернатора, Крюков, теперь уже бывший депутат Госдумы, сейчас победивший на выборах, готовил себе место, разрабатывал почву и через третьих лиц рассаживал «своих» людей в области. Придумать что-то новое в аппаратных играх и интригах было невозможно, поэтому комсомольская система всюду работала безотказно, как трехлинейная винтовка.
Естественно, принципиальная Зоя Павловна сняла с себя обязанности тайного помощника-информатора и что теперь творилось у него в тылу, известно было лишь Крюкову…
Если бы не эта щепетильность, она бы наверняка узнала, почему Саша прыгнул с крыши дома…
Он пригласил Снегурку, не имея представления, как начать разговор, и потому рассказал все, о чем не мог поведать никому: от мучительной потребности приходить на Серебряную улицу в час смерти сына, до ненормальной старухи и ее обвинений.
Зоя Павловна, как председатель избиркома, не чувствовала себя виновной, что он проиграл выборы, все было честно, и это тоже нравилось Зубатому.
— Ты мне скажи, кого я мог послать на муки? — Зубатый так расслабился в ее присутствии, что сам услышал отчаяние в голосе. — Кого я мог смертельно обидеть?.. Понимаешь, говорит, старца святого обрек на геенну огненную. И будто он — мой родственник, даже предок!.. Нет, это видно, она не совсем здорова. Но почему говорит именно такие слова? Ведь всякий бред имеет под собой реальную основу… И наблюдает за мной давно, не первый вечер, а заговорила на сороковой день, как погиб Саша… Что это?
— Здесь смущает выражение — геенна огненная, — задумчиво проговорила Снегурка и поежилась. — Она так и сказала?
— Так и сказала… Понимаешь, утлая такая старушонка, а говорит и будто гвозди забивает. Такая сила в ней… И голос пророческий, это потом только услышал. Нет, она не просто больная…
— Похожа на типичную кликушу, потому выводы делать еще рано, не все уж так плачевно, — заговорила Снегурка тоном доктора. — Вот словосочетание необычное, средневековое. Теперь и кликуши так не говорят. Геенна огненная — это ад.
— Ну кого я мог в ад отправить?.. Может, она имела в виду конкурентов на прошлых выборах?
— Не исключено…
— Но кто из них туда попал? Один в банке сидит, второй держит городской рынок. Ничего себе, геенна огненная!
— Погоди, Толя, не горячись и не отчаивайся. Все это очень похоже на иносказание. — У нее была совсем не женская привычка — в глубокой задумчивости грызть ногти, отчего руки всегда напоминали руки хулиганистого, лишенного родительской опеки, подростка. — Ты у отца давно был?
