Иосиф Гольман - Вера, Надежда, Виктория
Про себя Вера Ивановна точно знала, что с ней такого не произойдет. У нее не то что часов – минут свободных нет. И все это спрессованное время она проживает с такой радостью и с такой самоотдачей, что мысли о пустой старости просто не приходили в голову.
А если и приходили – то не пугали. Ну, побежит в очередной раз с улыбкой по своим докторским делам. Ну, станет ей вдруг плохо. Так и упадет на бегу. С улыбкой. Что ж здесь страшного?
Ан не вышло.
Прошла она мимо скамейки – такая же бабуля, как и те, кто там сидит, даже, скорее всего, постарше большинства – и потопала потихоньку на свой пятый этаж без лифта.
Еще одно напоминание о собственном безрассудстве.
Сколько раз Надюшка предлагала купить ей квартирку в доме поновее – всегда отказывалась. А теперь вот сустав на правой ноге болит все сильнее. И у Надюхи на обмен денег нет. Как кризис начался, Вера Ивановна про ее дела даже вопросы не задает – по лицу все видно. Шикарный «мерс» свой сменила на что-то маленькое, офис поменяла на попроще. Просить у дочки новую квартиру в такой ситуации – просто не уважать себя.
Поэтому Вера Ивановна теперь выходит из дому редко. Может, раз в неделю. Только по важной надобности.
Правда, гуляет каждый день, по два раза, не менее чем по часу в каждый выход. Благо в этой пятиэтажке Хрущев уже допустил такие архитектурные излишества, как крохотный балкончик. Ее балкончик выходит во двор, плотно заросший высоченными старыми тополями. Так что, сидя в шезлонге и прищурившись, вполне можно представить, что отдыхаешь на загородной даче.
А вообще ей грех жаловаться.
Почитаешь газеты, посмотришь телевизор – аж страшно становится.
Сестра с братом за миллиард долларов судятся. Причем точно не последний миллиард у каждого. Сын с отцом – за квартиру бьются. Дочка маму в дом престарелых ссылает, чтоб жить не мешала.
Слава богу, у них в семье таких ужасов не водилось. Надюха с Вичкой для нее – всё. И она для них, похоже, тоже. Свою Бабулю эти девочки точно никуда не сошлют.
Так что ни с деньгами, ни с продуктами, ни с заботой, ни – самое главное в жизни – с любовью близких у Веры Ивановны проблем нет.
Проблемы есть с возрастом – пошли болячки.
И со свободным временем – непонятно, куда его девать.
И если уж совсем откровенно – то со смыслом жизни.
Потому что теперь, уйдя в восемьдесят лет с последней работы в районной поликлинике, ей совершенно непонятно, зачем она живет.
Когда попыталась по привычке – в семье никогда ничего друг от друга не скрывали – объяснить проблему Надюшке, та просто взорвалась от гнева.
– Мамочка, ты в своем уме? – чуть не орала она, почему-то решив, что Вера Ивановна затаила суицидные намерения. – Ты думаешь, что говоришь? Какое отсутствие смысла? Ты меня родила. Ты Вичку воспитала. Ты заслужила свой отдых. Ты за него пахала всю жизнь.
Не понимает Надюшка, что бессрочный отпуск для такого солдата, как Вера Ивановна, хуже, чем тяжелое ранение. После него еще можно вернуться в строй. А здесь – приговор окончательный и обжалованию не подлежит.
Вичка, узнав про беседу, взволновалась не меньше мамаши. Долго взрывала своей Бабуле мозг, объясняя, что они с мамой без нее – никуда.
– Ты же наш фундамент, Бабуля, – убеждала она. – Основа семьи. Если решишь помирать – как мы будем жить? Да я и рожать тогда не стану! – вдруг выпалила она. – Кто мне ребенка воспитает? Смотри, какими они сейчас растут!
Вере Ивановне с Вичкой даже проще. Она не зашорена, как Надюшка. Не забита своей чертовой бизнесвуменской жизнью. Поэтому и объясниться с ней удалось легче.
Вичка задумалась.
Наконец ее лицо просияло, и она сказала:
– Засиделась ты, Бабуля, на пенсии. Пора поработать.
– Ты думаешь, я об этом не мечтаю? – улыбнулась Вера Ивановна.
Справедливости ради, не только она об этом мечтала. Три года прошло после увольнения, а заведующая поликлиникой до сих пор ей названивает. То четверть ставки предложит, то консультирование. И частенько присылает посмотреть своих больных.
Но разовые консультации – это не работа.
Потому что – редко. И потому – в этом Вера Ивановна даже Вичке не призналась, – что она теперь, как в своей далекой докторской юности, боится сделать ошибку. А еще ужасно стесняется, что не успевает следить за новыми лекарствами.
Впрочем, умница внучка даже несказанное просекла.
– Бабуля, да ты и своими старинными методами лучше новых лечишь.
Значит, так.
Мы тебя будем жестко эксплуатировать. Причем по двум направлениям сразу. Ты мне будешь рассказывать про жизнь. Медленно и подробно. Можно в хронологическом порядке. Можно кусками. Я по твоим рассказам курсачи писать буду. А может, и книжка потом получится.
– А второе направление? – Вера Ивановна не очень верила в то, что ее мемуары так уж необходимы человечеству.
– Давай к частной практике готовься.
– Где ж я пациентов найду, Вичка? – улыбнулась Вера Ивановна. – У вас же капитализм на дворе.
– Маркетинг – моя проблема, – тряхнула головой самоуверенная девчонка. – Ленку Конькову помнишь?
Еще бы не помнить. Лучшая Вичкина подружка – дочка их бывшей соседки. Высокая, неторопливая, статная, в отличие от тоже немаленькой, но шустрой Вички. Постарше ее на пару лет.
Впрочем, это она теперь высокая и статная. А сколько раз Вера Ивановна их обеих за ручки на разные секции да на спектакли по вечерам водила!
– Кончила она свою госакадемию? – поинтересовалась Бабуля.
Девочка и сама училась блестяще, а тут еще отчим – крутой чиновник, уже с третьего курса она очень успешно трудилась в аппарате то ли Госдумы, то ли Совета Федерации.
– Еще как кончила! – захохотала Вичка. – Полным дауншифтингом.
– А по-русски можно? – забеспокоилась Бабуля. Слово «даун» применительно к хорошей девочке ей не понравилось.
– Можно, – снизошла, отхохотавшись, Вичка. – Дауншифтинг – это когда человек устраивает своей карьере осознанный пипец.
– Вичка, ну что за слово? – поморщилась Вера Ивановна.
– А чего тебе в слове не понравилось? А чем мой «пипец» хуже твоего «ушлепка»?
– Какого еще ушлепка?
– Ну, когда к нам шпана у метро пристала вечером. Помнишь, ты им про жизнь объяснила?
Вера Ивановна, уже подзабывшая о происшествии, даже слегка покраснела. Приблатненные мальцы тогда отпустили их безо всякого урона, и в самом деле испугавшись боевой старушки с ее явно нестандартным лексиконом и непонятными возможностями.
Поэтому Бабуля сочла за лучшее вернуться к теме.
– Ну, так что с Леночкой?
– Ее устроили одновременно в администрацию президента и в аспирантуру. Она ж умная и трудяга отменная. Плюс Виктор Борисович сейчас в большом фаворе.
– И что?
– А ничего! – победно завершила свой рассказ Вичка. – Ленка сделала им всем ручкой и сейчас – студентка первого курса джазового колледжа.
– Мама расстроилась? – посочувствовала Бабуля родительнице.
– Еще как! Чуть из дома не выгнала.
– Слава богу, что не выгнала. – Вера Ивановна помнила крутой нрав Ленкиной мамаши.
– Ленка сама ушла. Три дня жила у нас с мамулей, потом устроилась на работу и комнату с еще одной студенткой сняла. Рядом с колледжем.
– А как же она успевает?
– У них там все в основном взрослые. Осознанно пришедшие. После школы почти никого нет. И занятия только вечером, допоздна. Так что днем она музыку детям преподает, а ночью вкалывает.
– А к чему ты это все рассказываешь? – вдруг спохватилась Вера Ивановна. Она явно не видела связи между Ленкиным дауншифтингом и предметом их беседы.
– А к тому, что ты – выдающийся отоларинголог, так?
– Ну, скажем, неплохой отоларинголог, – согласилась Бабуля. И из вредности добавила: – Была.
– Была, есть и будешь, – рубанув ладошкой воздух, закрыла обсуждение внучка. – Но отоларинголог и фониатр – это смежные специальности, так?
– Разумеется, – согласилась Вера Ивановна, начиная понимать внучкину логику.
– Так вот. У Ленки на курсе – двадцать три вокалиста. А курсов – пять.
И всем им нужны фониатры. Как минимум – раз в полгода, если нет проблем. Если есть проблемы – то чаще. Голос – их рабочий инструмент.
– Ты предлагаешь мне стать их фониатром?
– Лучшего они точно не найдут, – убежденно сказала Вичка. – К тому же денег у них, у большинства, в обрез. А ты не жадная и не будешь их раскручивать на баблосы.
– На что? – Вере Ивановне вновь потребовался перевод.
– Не бери в голову. Согласись, отличная идея?
Вера Ивановна ничего тогда не ответила, взяв – как и всегда при серьезных решениях – недельный тайм-аут.
Но чем дольше она раздумывала, тем более убеждалась в том, что голова у Вички работает как надо.
Внучкина идея и в самом деле могла сделать ее жизнь осмысленной. Если, конечно, все получится как планировали.
А что, должно получиться.
