Ион Деген - Наследники Асклепия
Действительно, выторговать больше у добрейшего доцента Фельмана мне не удалось.
Это было вчера. А сегодня, сразу же после сдачи экзамена по политической экономии, я рассказал моему товарищу, что такое большой пирамидный путь.
— Повтори, — попросил я его. Но повторить пришлось мне, потому что после первого слушания мой однокурсник забыл даже, где начинается этот путь. Я повторял, пока мы дошли до трамвайной остановки. Долгую дорогу в трамвае мы занимались этим проклятым пирамидным путем. Уже все пассажиры знали, что он начинается в пятом слое коры головного мозга, в пирамидных клетках Беца и перекрещивается в шейном отделе спинного мозга. Мой товарищ этого еще не знал. Поэтому минут пятнадцать-двадцать мы занимались большим пирамидным путем по дороге от конечной остановки трамвая до больницы.
Доцент принял нас приветливо. Пригласил сесть.
— Так, товарищ …, что бы такое спросить?
В глубине души я дико возмутился. То есть, как это «…что бы такое спросить?» Мы же договорились. Но возмущение мое тут же погасло, потому что после небольшой паузы доцент продолжил:
— Расскажите, пожалуйста, большой пирамидный путь.
Слава Богу! Но слишком рано я успокоился. Мой товарищ нес такое, что врачи один за другим выскакивали из ординаторской, не в силах сдержать смех. Это было очень кстати. Мы остались одни — экзаменатор, экзаменуемый и посредник.
— Леонид Михайлович, прекратите экзекуцию, — деликатно попросил я. Экзаменатор вписал в матрикул тройку и укоризненно посмотрел на меня.
На трамвайной остановке в забегаловке с товарищем мы выпили по стакану водки и кружке пива в честь успешного завершения четвертого курса.
Через год после окончания института мы случайно встретились на пляже. Он рассказал, что весьма успешно работает врачом на станции переливания крови, что решил написать и защитить диссертацию.
Я выпал в осадок.
— Диссертацию? Допустим. Но ведь тебе придется сдать кандидатские экзамены.
— Ну и что? — невозмутимо ответил мой бывший однокурсник.
— Нет, ничего. Я только не знаю, где ты достанешь гимнастерку с орденами и медалями.
Эта ехидная фраза прошла мимо его ушей.
же меня возмущало, что в Израиле, прежде чем вручить мне диплом специалиста (а такой диплом на Западе очень высокая оценка знаний и умения врача), решили проверить, чего я стою, не обращая внимания на мои дипломы — врача, кандидата и доктора медицинских наук. Скольких кандидатов и даже докторов наук с институтскими знаниями моего бывшего однокурсника встретил я на своем пути! А ведь и я приложил к этому руку. И только спустя двадцать восемь лет, уже после того, что я принял экзамен у двух студентов медицинского факультета Тель-авивского университета, дошло до меня, какие подлости совершал по неведению.
Но что хуже всего, я быстро забыл об этом и едва не стал продолжателем продвижения людей, не имеющих ничего общего с врачеванием.
Шел третий год нашей жизни в Израиле. У меня установились добрые отношения со многими врачами. Вероятно, поэтому позвонила мне из Хедеры моя бывшая однокурсница, порядочнейший человек и отличный врач-психиатр.
— Нам очень нужен врач. Есть симпатичный паренек, окончивший медицинский факультет Тартуского университета четыре года тому назад. Но ему не дают ришайон (разрешение на работу врача) потому, что заведующий терапевтическим отделением хедерской больницы, в которой он сейчас работает для определения его пригодности, отказывается дать ему характеристику. Ты, кажется, в дружеских отношениях с заведующим урологическим отделением этой больницы. Может быть, тебе удастся помочь?
Действительно, я был в дружеских отношениях с блестящим урологом доктором Александром Блатным. В Киеве наши пути нередко шли параллельно или даже пересекались. Нелегко и непросто было ему в Израиле занять подобающую ему должность. С одной стороны — дурная слава «русских» врачей. С другой — зависть. Пальцев одной руки было достаточно, чтобы перечислить в Израиле урологов его уровня.
Тут же после разговора с однокурсницей я позвонил доктору Блатному. Да, он слышал о враче, по поводу которого я к нему обратился. Но что он может сделать, если его коллега, заведующий терапевтическим отделением в его же больнице, не желает дать характеристики? Я был возмущен.
— Вам известно предвзятое отношение к врачам из Советского Союза. На своей шкуре вы испытали это. Как же вы можете, добившись занимаемой должности, быть равнодушным к тем, кто сейчас в таком же положении, в каком были вы?
Доктор Блатной пытался что-то объяснить. Но я разозлился и хлопнул трубкой. Тут же позвонил моей однокурснице и предложил ей прислать ко мне ее протеже.
На следующий день ко мне приехал молодой внешне действительно вполне симпатичный человек. Мы поговорили на общие темы. На меня он произвел благоприятное впечатление. Я попросил заведующего ортопедическим отделением одной из самых престижных в Израиле больниц взять этого врача на месяц в свое отделение с тем, чтобы дать ему затем необходимую для получения ришайона характеристику. Профессор любезно согласился.
Прошло чуть больше десяти дней. По своим делам я приехал в больницу. Во дворе, у входа в ортопедическое отделение столкнулся со старшим врачом, отличным специалистом и очень приятным человеком. Как и все врачи отделения, он относился ко мне более чем хорошо. Профессор, типичный американский либерал, по этому поводу пошутил, что ко мне его врачи относятся как к командиру, а с ним держатся запанибрата. Но сейчас меня насторожило даже то, как старший врач раскланялся со мной.
— В чем дело, Яков? — спросил я его.
— А что?
— Я почувствовал какой-то холодок в твоем отношении ко мне.
— Почувствовал? Понимаешь… Кого это ты нам подсунул?
— Я же предупреждал, что он не ортопед, а психиатр.
— Он не врач. Не врач, понимаешь?
— Пожалуйста, пригласи его ко мне.
Через несколько минут ко мне вышел молодой человек, которому я оказал протекцию. Я снова выяснил, где он учился и когда закончил университет.
— А сейчас я вам задам несколько вопросов по специальности.
— А если я вам задам несколько вопросов по специальности? — агрессивно ответил молодой человек.
— Пожалуйста. Кстати, я получил диплом тридцать лет назад, а вы всего лишь четыре года. Но это не имеет значения. Вопросы будут только по вашей специальности, только по психиатрии и относящейся к ней анатомии и физиологии. И вы тоже можете задать мне вопросы по вашей специальности.
Не понадобилось много времени, чтобы убедиться в том, что он действительно не врач. Он не смог ответить ни на один из заданных мной примитивных вопросов.
— Послушайте, как вы получили диплом. Кто вы? Чемпион по бегу? По шахматам?
Я вошел в кабинет профессора. К счастью, в этот момент там собрались все врачи отделения.
— Алекс, — начал я, — прости меня, пожалуйста. Я не проверил, кого я к тебе направил. Только что я убедился в том, что он действительно не врач.
— Уф, камень свалился с моего сердца. Понимаешь, Ион, это просто удача, что мои врачи стоят перед тобой по стойке смирно. Передо мной они так не стоят. А ведь не будь этого, они могли поверить слухам о том, что из России приезжают с купленными дипломами, что среди приехавших вообще нет стоящих врачей.
— Еще раз, Алекс, прошу простить меня. Обещаю тебе, если в будущем я обращусь с подобной просьбой, то только после тщательной проверки, после того, что буду уверен в том, за кого я тебя прошу.
Я уехал из больницы с тяжелым чувством, не понимая, как этому облаявшему меня проходимцу достался врачебный диплом. И только потом я вспомнил некоторых врачей, с которыми работал в Киеве. Сколько раз я возмущенно обращался с вопросом к коллеге с довоенным врачебным стажем:
— Объясните мне, как вы получили диплом? Вы что, сдавали экзамены бригадным методом? Вы же абсолютная невежда. Вы же на несколько земных диаметров не приближаетесь к медицине.
Можно представить себе врачебный, да и просто культурный уровень женщины лет на двадцать старше меня, если в сердцах я позволял себе такие оскорбления, да еще в ординаторской в присутствии врачей. Но поверьте, для этого были основания. Случалось это только, когда она совершала что-нибудь уже на грани преступления.
И еще два врача были у нас в больнице примерно на ее уровне. Чему же я удивлялся?
Ничего не только подобного, но даже приближающегося к этому, не могло быть у врачей, получивших дипломы на Западе. А у врачей, окончивших израильские университеты, теоретический уровень вообще высочайший.
Сострадание
Но делает ли такой теоретический уровень всех врачами в моем представлении об этой профессии? Можно поступить на медицинский факультет университета, имея очень высокий IQ. Можно с блеском сдать многочисленные экзамены — свидетельство приобретения знаний. Можно сохранить эти знания, имея хорошую память. Можно уметь думать, как не без ехидства заметил Оскар Аронович. Но даже все это не создаст врача, если у человека, получившего профессию медика, нет еще одного, вероятно, врожденного качества, наличие или отсутствие которого в настоящее время нельзя обнаружить у абитуриента, поступающего на медицинский факультет.
