Джеффри Арчер - Прямо к цели
— Можно быть уверенным только в одном, Чарли Трумпер, — сказала она, когда они сели в маленькой комнатке в глубине лавки Сэлмонов проверять месячные счета, — что ты не знаешь даже азов профессии мясника. Мне больше нравится «Трумпер, честный торговец, основавший дело в 1823 году», — добавила она, — чем «Трумпер, глупый банкрот, свернувший дело в 1917 году».
Бекки также одобрительно отозвалась о его новом костюме, но не ранее, чем закончила проверку длинного столбца цифр. Чарли уже собрался сделать ей ответный комплимент, предположив, что она, должно быть, сбросила немного в весе, как Бекки потянулась и взяла очередной пирог с вареньем.
Она провела липким пальцем по листу месячного баланса, затем проверила цифры по выписанному от руки балансу банка. Прибыль, составившую восемь фунтов и четырнадцать шиллингов, она аккуратно вписала жирным почерком в последнюю строку.
— При такой норме прибыли мы станем миллионерами, когда мне будет сорок лет, — сказал Чарли с довольной ухмылкой.
— Сорок, Чарли Трумпер? — повторила Бекки пренебрежительно. — Ты совсем не спешишь, верно?
— Что ты имеешь в виду? — спросил Чарли.
— Только то, что я надеюсь, мы добьемся этой цели гораздо раньше.
Чарли громко рассмеялся только для того, чтобы скрыть тот факт, что он был не вполне уверен, шутит она или нет. Как только Бекки убедилась, что чернила высохли, она закрыла книги и сложила их в свою сумку. Чарли тем временем готовился закрыть булочную. Когда они ступили на мостовую, Чарли пожелал Бекки доброй ночи, отвесив ей церемонный поклон. Повернув ключ в замке, он отправился домой в предзакатных сумерках, насвистывая мелодию из «Прогулки Ламбет». Неужели он действительно может стать миллионером прежде, чем ему исполнится сорок, или Бекки просто его дразнила?
Дойдя до дома, где жил Берт Шоррокс, Чарли внезапно остановился. Перед домом 112, одетый в черную сутану, в черной шляпе и с библией в руках стоял отец О’Малли.
Глава 3
Чарли сидел в вагоне поезда, направлявшегося в Эдинбург, и раздумывал над своими действиями, предпринятыми за последние четыре дня. Бекки охарактеризовала его решение как безрассудство, Сэл не была столь деликатной в своих выражениях. Миссис Смелли считала, что ему не следует идти на войну, пока его не призвали. Грейс по-прежнему выхаживала раненых на Западном фронте и поэтому даже не знала о его шаге. Что касается Китти, то она просто надула губки и поинтересовалась, как же она теперь должна существовать без него.
«Рядовой Джордж Трумпер погиб 2 ноября 1917 года под Пасщендалем, — сообщали ему в письме, — проявив отвагу и храбрость во время атаки на позиции неприятеля у Полигон-вуд». В этот день погибло свыше тысячи человек, наступая на участке фронта шириной десять миль, от Мессины до Пасщендаля, поэтому не приходилось удивляться, что письмо лейтенанта было таким коротким и сухим.
После бессонной ночи Чарли оказался на призывном пункте в Большом Скотланд-Ярде. Плакат на стене призывал добровольцев в возрасте от восемнадцати до сорока лет вступать и служить в армии «генерала Хейга».
Не имея за плечами восемнадцати лет, Чарли молил бога, чтобы они ему не отказали.
Когда сержант-вербовщик пролаял: «Фамилия?» Чарли, выпятив грудь, почти прокричал: «Трумпер» и стал с нетерпением ждать.
— Дата рождения? — спросил человек с тремя белыми полосками на рукаве.
— Двадцатое января 1899 года, — выпалил Чарли без промедления, но его щеки при этом полыхали краской.
Сержант-вербовщик посмотрел на него и подмигнул. Дата была вписана в светло-коричневую карточку без каких-либо комментариев.
— Сними свой головной убор, парень, и иди к военному врачу.
Сестра провела Чарли в небольшой кабинет, где пожилой человек в белом халате заставил его раздеться до пояса, покашлять, высунуть язык, глубоко подышать, а затем всего его обстучал холодным резиновым предметом. После того как ему пришлось снять брюки и подштанники — впервые в жизни перед кем-то, кто не был членом его семьи, — врач заявил, что наследственными заболеваниями он не страдает, хотя Чарли не совсем понял, о чем шла речь.
Он смотрел на себя в зеркало, пока они его обмеривали. «Пять футов, девять дюймов с четвертью», — сказал санитар. «И это еще не все», — хотел добавить Чарли, убирая черный чуб с глаз.
«Зубы в хорошем состоянии, глаза — карие, — констатировал пожилой врач. — Совсем неплохо», — заключил он. Нацарапав что-то на правой половине карточки, старик послал его обратно к человеку с тремя белыми полосками.
Чарли выстоял еще одну очередь, прежде чем вновь предстал перед сержантом.
— Хорошо, парень, распишись здесь, и мы выдадим тебе проездные документы.
Чарли нацарапал свою роспись в том месте, куда указывал палец сержанта. При этом он не мог не заметить, что большой палец на руке сержанта отсутствовал.
— Почетная артиллерийская батарея или королевские фузилеры? — спросил сержант.
— Королевские фузилеры, — выдохнул Чарли. — В этом полку воевал мой отец.
— Тогда королевские фузилеры, — сказал сержант не раздумывая и сделал пометку еще в одной клетке.
— Когда я получу обмундирование?
— Не раньше, чем окажешься в Эдинбурге, парень. Завтра утром в восемь ноль ноль прибыть на вокзал на Кингс-кросс и доложить. Следующий.
Чарли вернулся на Уайтчапел-роуд 112, чтобы провести еще одну бессонную ночь. Его мысли метались от Сэл к Грейс и затем к Китти. Постоянно тревожил вопрос о том, как будут жить без него две из сестер. Он также пытался задуматься о Ребекке Сэлмон и их сделке, но мысли все время возвращались к могиле отца на чужой земле и той мести, которой он намеревался подвергнуть любого немца, осмелившегося встать на его пути. Эти раздумья не оставляли его, пока утренний свет не залил комнату.
Чарли надел свой новый костюм, о котором так хорошо отозвалась миссис Смелли, свою лучшую рубашку, отцовский галстук, широкое кепи и свою единственную пару кожаных ботинок.
— Я все же собираюсь на войну с немцами, а не на свадьбу, — сказал он вслух, разглядывая свое отражение в треснувшем зеркале над раковиной.
Он уже написал записку Бекки — не без помощи отца О’Малли, — где давал ей указание продать при возможности лавку с двумя лотками и сохранить его долю денег до того момента, как он возвратится в Уайтчапел. Речь о возвращении к Рождеству больше не шла.
— А если ты не возвратишься? — спросил отец О’Малли, слегка склонив голову. — Как следует распорядиться твоим имуществом?
— Поделите поровну все, что останется, между моими тремя сестрами, — сказал Чарли.
Отец О’Малли записал указания своего бывшего подопечного, и Чарли во второй раз за долгие годы поставил свою подпись на официальном документе.
Закончив сборы, Чарли обнаружил у двери ожидавших его Сэл и Китти, но, несмотря на их слезные протесты, отказался взять их на вокзал. Сестры поцеловали его — опять впервые, — а Китти долго не выпускала его руку из своей, не давая ему подхватить бумажный пакет, содержавший все его пожитки.
В одиночестве он добрался до рынка и в последний раз вошел в булочную.
Двое помощников заверили Чарли, что ко времени его возвращения все останется по-старому. Выйдя из лавки, он обнаружил другого лоточника, всего на год моложе себя, продававшего каштаны на его обычном месте. Не оборачиваясь, он медленно пошел через рынок в направлении Кингс-кросс.
На Большой Северный вокзал он прибыл за час до назначенного времени и сразу же доложил о себе сержанту, с которым имел дело вчера. «Хорошо, Трумпер, возьми себе чашку чая, а затем иди на третью платформу и жди там». Чарли уже забыл, когда в последний раз ему отдавали приказы, не говоря уже об их исполнении. Наверняка это было еще при жизни деда.
На третьей платформе уже толпились люди в форме и в гражданской одежде. Некоторые шумно болтали, другие стояли молча и в одиночестве, но каждый при этом оставался беззащитным перед надвигающейся судьбой.
В одиннадцать, тремя часами позднее назначенного срока, им наконец дали команду «по вагонам». Чарли захватил себе место в углу неосвещенного вагона и неотрывно смотрел через закопченное окно на проплывавшую мимо местность сельской Англии, которую ему еще не доводилось видеть в своей жизни. В коридоре кто-то играл на губной гармошке. Все популярные мелодии в этот день звучали несколько фальшиво. Когда они проезжали крупные станции, о которых он даже не слышал, — Питерборо, Грантэм, Ньюарк, Иорк, — толпы людей встречали и приветствовали своих героев. В Дареме паровоз остановился, чтобы пополнить запасы угля и воды. Сержант-вербовщик велел им выйти, размять ноги и выпить по чашке чаю, а если повезет, то и что-нибудь перекусить.
Чарли медленно брел по перрону и жевал плохо пропеченную булочку под звуки военного оркестра, игравшего «Землю надежды и славы». Война чувствовалась везде. Когда они вновь оказались в вагонах, в воздухе замелькало еще больше платочков, принадлежащих женщинам в шляпках, пришпиленных к волосам, многие из которых на всю жизнь останутся старыми девами.
