Ирина Волчок - Чужая невеста
— Ну, что ты, маленькая? Ну, что случилось? Ну, не плачь… Все будет хорошо, вот увидишь… Ну, что мне сделать? Ты только скажи…
Оксана свернулась клубочком, вцепившись руками в его рубашку и уткнувшись мокрым от слез лицом в его широкое теплое плечо, и плакала в три ручья, и не могла остановиться, потому что она так давно не позволяла себе плакать… И потому, что ей никогда еще не попадалось такого подходящего для этой цели плеча. И потому, что было темно, и никто не видел ее покрасневшего носа и опухших глаз. И потому, что ей было уютно и спокойно в его объятиях.
Он все гладил ее волосы, все шептал спокойные нужные слова, и она постепенно успокаивалась, затихала, впадая в оцепенение, — ни горя, ни страха, ни ожидания, одно большое теплое спокойствие с оттенком усталости.
— Я устала, — сипло сказала она, отрываясь от его плеча и пытаясь освободиться из его теплых рук. — Я вообще никогда не плачу, а тут вдруг… Я, наверное, просто устала.
Он тут же посадил ее рядом, выпустил из объятий и слегка качнул гамак.
— Еще бы, — согласился он серьезно. — Днем — сельхозработы, ночью — сочинение диплома… Кто угодно устал бы.
— А, ерунда все это, — отозвалась она слегка раздраженно и топнула ногой, качнув гамак. — Какая это работа… Я вообще устала. От всего. От жизни.
— Это бывает, со мной сто раз так было… — Алексей не особенно задумывался над тем, что говорить. Ему просто хотелось, чтобы она сидела рядом. Ему хотелось слушать ее чуть осипший от слез голос, и угадывать в темноте ее прелестную заплаканную мордашку, и вдыхать волшебный запах ее волшебных волос. — Это со всеми так бывает. Кажется: ну все, никаких сил больше нет. А потом: раз — и вдруг все меняется. И опять жить интересно.
— Интересно? — Оксана саркастически хмыкнула и шмыгнула носом. — Это что же такое должно измениться, чтобы жить стало интересно?
В ее голосе слышалась горечь. И злость. Алексей помолчал, борясь с острым желанием опять взять ее на руки и укачать, как ребенка, вздохнул и сказал:
— Ну, мало ли… Защита диплома, например.
Она хмыкнула еще саркастичнее и еще сильнее качнула гамак.
— Или, скажем, изменение семейного положения, — продолжал он там же ровным тоном. Она уперлась в землю пятками, затормозив движение гамака, и буркнула:
— Поздно уже. Я спать хочу.
— Или, например, крупный выигрыш, — не обращая внимания на ее слова, продолжал Алексей.
Она опять качнула гамак и подтянула ноги, устраиваясь рядом с ним теплым уютным комочком.
— Вам тетя Надя сказала?
— Нет, Марк.
— А-а… И что мне теперь делать? — В ее голосе слышался искренний интерес.
— Знамо дело, что, — авторитетно ответил Алексей. — Потратить все поскорей, чтобы голова не болела.
— А на что? — Она даже наклонилась к нему, пытаясь в темноте увидеть его лицо.
— Да на что хочешь! Ведь ты же хочешь чего-нибудь?
— Я хочу дом купить. Бабушке и дедушке, — мечтательно сказала Оксана. — Самый лучший.
— Со всеми удобствами? — озабоченно поинтересовался Алексей.
— Со всеми, — решительно подтвердила Оксана. — Но за городом. И чтобы сад был. Большой. Или даже огромный. Это дорого?
— Безумно дорого. Миллиона на два потянет.
— Ух, здорово, — обрадовалась она. — Тогда я еще хочу лошадь, собаку и пистолет.
— Лошадь у меня есть, — похвастался Алексей. — А собак аж четыре штуки, не считая бродячих. Все бродячие всегда почему-то возле моего дома пасутся.
— А пистолет есть? — затаив дыхание, шепотом спросила Оксана.
— Охотничье ружье есть. Старинное. Отец подарил.
— Ружье — это тоже хорошо, — задумчиво сказала она. — А почему тебя Лешим зовут?
Алексей не удивился внезапному обращению на ты, но волна горячей радости обдала его с такой силой, что он даже дыхание задержал и зажмурился.
— Почему? — Она еще ближе наклонилась к нему, задев его плечом.
— Потому что я в лесу живу, — хрипло сказал Алексей. — Потому что я дикий человек, нецивилизованный. Серый и неграмотный. Небритый и нестриженый. И таким желаю предстать.
Оксана тихонько засмеялась, совсем так же, как смеялась, когда слушала Жванецкого. Алексей положил руку ей на плечи, слегка притянул к себе и, наклонившись, близко заглянул в лицо. Почувствовав, как она вдруг вся сжалась, быстро чмокнул в нос и отпустил. Оксана вздохнула, опять коротко засмеялась и с интересом спросила:
— Ты все мои косточки съел?
— Что? — удивился он. — Какие косточки? А-а… абрикосовые. Нет, не все. Половину тебе оставил. Я щедрый.
Она опять вздохнула и сказала теплым голосом:
— Знаешь, мне кажется, я тебя тыщу лет знаю.
— Это ты такая старая? — ужаснулся Алексей, утопая в новой волне горячей радости.
— Не считая того, что я такая мудрая, — гордо сказала Оксана. — По-моему, вот-вот светать начнет. Или мне так кажется? — Она вдруг ахнула, резко наклонилась вперед и свалилась на землю. Не успел Алексей испугаться, как она засмеялась, завозилась под гамаком и встала. — Буксир, скотина бестолковая… Чуть до смерти не напугал. Тапку мою нашел, принес и на ногу мне надеть хотел. Не на ту!
— Действительно, бестолочь, — согласился Алексей. — Я бы обязательно на ту ногу надел. Я умный.
— Ты правда умный, — подтвердила Оксана. — Даже удивительно, откуда у Марка такой… — Она вдруг замолчала, вздохнула и сказала скучным голосом: — Я же просплю все царствие небесное. Мне завтра постирать нужно, книги библиотечные собрать, починить кое-что… И еще в этот китайский кабак неизвестно в чем идти. Ужас какой-то… Пойдем спать, да?
— Пойдем.
Алексей поднялся, взял ее за руку и повел в дом, хотя никакой необходимости в его руководящей деятельности не было — уже и правда светало. Не считая того, что Оксана, судя по всему, могла бы найти дорогу и сама, даже в полной темноте.
На внутренней закрытой веранде они остановились, улыбнулись друг другу и разомкнули руки.
— Спокойной ночи, — сказал Алексей, не двигаясь с места.
— Где ночь? Какая ночь? Не вижу никакой ночи, — сказала Оксана, тоже не двигаясь с места.
— Виноват. Исправлюсь, — покаялся Алексей. — Спокойного утра.
— То-то… — Оксана потерла кулаками припухшие от слез глаза и сладко зевнула. — И впредь чтобы не повторялось. Спокойного утра.
Они опять улыбнулись друг другу и разошлись в разные стороны: он — в отведенный ему гостевой закуток на застекленной веранде, она — в свою крошечную темную комнатку, пропахшую абрикосовыми косточками.
Марк говорил, что абрикосовые косточки пахнут синильной кислотой. В первый раз при мысли о том, что она нарушает очередной запрет Марка, Оксана не ощутила чувства вины или страха, ставших уже привычными за последние месяцы. Она вообще ничего не ощутила, если не считать легкого раздражения и внезапной необъяснимой жалости к этому взрослому, серьезному, надежному, красивому, богатому, преуспевающему… — что там еще? — человеку. Ее жениху. А она — его невеста. Свадьба почти через месяц. В душе шевельнулось знакомое чувство паники, но тут же она вспомнила, что Леший будет здесь еще целых две недели, и мгновенно уснула.
Глава 4
Оксана проснулась в таком радостном настроении, в каком она просыпалась много-много лет назад, когда все у нее было хорошо, когда ее любили папа и мама, когда она была их светом в окне, когда каждый новый день начинался с ожидания праздника. Она полежала в темноте, соображая, с чего бы ей было так весело, и тут же вспомнила прошлую ночь и свою истерику при свидетелях. Ну, при одном свидетеле, но все равно… Фу ты, стыд какой! Сколько лет даже в подушку не ревела, а тут — нате вам, в чужую манишку. Точнее — плечо. Да еще не чье-нибудь плечо, а плечо Лешего. Как она теперь ему в глаза смотреть будет?
— Как я в глаза людям смотреть буду? — вдруг донесся сердитый голос тети Нади. — Ты вообще думаешь, что говоришь?
— Тише, Ксюшку разбудишь.
Это голос Алексея. Он улыбается. По его голосу всегда слышно, когда он улыбается. Тетя Надя сбавила тон, и они о чем-то заспорили на кухне. Интересно, о чем? Не слыхать. Шепчутся, ее будить не хотят.
Оксана подхватилась с узкого жесткого диванчика, который служил ей постелью, накинула халат, краем сознания отметив, что от халата неуловимо пахнуло чужим запахом, и босиком пошлепала в кухню, где за монументальным дубовым столом совершенно ручной работы сидели нос к носу Алексей и тетя Надя, энергично шепча что-то в лицо друг другу и время от времени размахивая перед носом собеседника руками.
— Что за шум, а драки нет? — строго спросила Оксана. У нее получилось бы гораздо строже, если бы голос не был таким сонным. — Кто у кого игрушку отнял? Кого в угол ставить?
Они оба тут же обернулись к ней, заулыбались при виде ее розовой мордашки под копной встрепанных, неровно выгоревших кудрей, криво запахнутого на тоненькой фигурке фланелевого халата шестьдесят какого-то размера, подпоясанного куском веревки с висящей на ней бельевой прищепкой, ее смуглых босых ног — на одной ноге уже светлеющий синяк, на другой — совсем свежая царапина, — привычно переглянулись и одновременно засмеялись.
