Джон Тул - Сговор остолопов

Молодой человек раскрыл бумажник и вручил миссис Райлли три бумажки по пять долларов. Опустошив свой бокал с дайкири, он встал и сказал:

— Вот теперь мне действительно пора бежать.

— Так скоро?

— Знакомство с вами было совершенно восхитительным.

— Вы там потише, смотрите, на холоде, да в сырости.

Молодой человек улыбнулся, аккуратно разместил шляпку у себя под шинелью и вышел из бара.

— Радарное патрулирование, — между тем повествовал Игнациус Дарлине, — очевидно, достаточно защищено от дурака. Повидимому, мой таксист и я оставляли на их экране след маленькими точками от самого Батон-Ружа.

— Так ты и на экран попал, — зевнула Дарлина. — Подумать только.

— Игнациус, нам пора, — вмешалась миссис Райлли. — У меня уже в животе урчит.

Она повернулась и сбросила свою бутылку из-под пива на пол, где та и разлетелась фонтаном коричневых зубастых стеклышек.

— Мамаша, вы что — мне сцену устраиваете? — раздраженно осведомился Игнациус. — Неужели вы не видите, что мисс Дарлина и я разговариваем? У вас же с собой есть кексы. Вот и жуйте их. Вы вечно жалуетесь, что никогда никуда не выходите. Полагаю, вы должны наслаждаться вечерним городом.

Игнациус вернулся к радару, поэтому миссис Райлли залезла в одну из коробок и съела шоколадный кексик.

— Хотите? — предложила она бармену. — Миленькие такие. У меня и славные винные кэксики тоже есть.

Бармен сделал вид, будто ищет что-то у себя на полках.

— Я уже носом чую винные кексики, — вскричала вдруг Дарлина, глядя мимо Игнациуса.

— А и возьми, голубушка, — протянула ей выпечку миссис Райлли.

— Я, наверное, тоже один скушаю, — сказал Игнациус. — Могу себе вообразить, вкус у них довольно неплох — особенно с бренди.

Миссис Райлли разложила коробку на стойке. Даже мужчина с формуляром согласился взять миндальный.

— Вы где такие славные винные кексы брали, дама? — спросила миссис Райлли Дарлина. — Хорошие и сочные.

— А вон там, у Холмса, голубушка. У них хороший выбор. Много разнобразия.

— Они довольно вкусны, — снизошел Игнациус, запуская свой вялый розовый язык в усы в поисках крошек. — Я, вероятно, один-другой миндальный еще съем. А кокосовые я всегда считал питательными кормами.

И он целенаправленно зарылся в коробку.

— Что же до меня, то мне всегда после еды кэкс подавай, — сообщила миссис Райлли бармену, который повернулся к ней спиной.

— Спорнём, вы хорошо готовите, а? — спросила Дарлина.

— Мамаша не готовит, — догматически изрек Игнациус. — Она испепеляет.

— А я вот готовила, когда замужем была, — сказала им Дарлина. — Хотя я как бы много таких консервированных штучек брала. Мне вот такой вот испанский рис нравится, у них всегда бывает, и спагеты такие с подливой.

— Консервированная пища — извращение, — вымолвил Игнациус. — Подозреваю, что в конечном итоге она крайне вредна для души.

— Х-хосподи, опять у меня локоть начинается, — вздохнула миссис Райлли.

— Прошу вас, сейчас я говорю, — вспылил ее сын. — Я никогда не ем консервированной пищи. Однажды поел, так сразу почувствовал, как у меня атрофирование всех внутренностей наступает.

— У тебя хорошее образование, — сказала Дарлина.

— Игнациус колеж кончил. А потом еще четыре года там ошивался, магистра получал. Игнациус кончил башковито.

— «Башковито кончил», — с вызовом повторил Игнациус. — Определяйте, пожалуйста, свои понятия четче. Что именно вы имеете в виду под «башковито кончил»?

— Не смей с мамой так разговаривать! — возмутилась Дарлина.

— Ох, да он ко мне так плохо иногда относится, — провозгласила миссис Райлли и заплакала. — Вы просто не знаете. Когда я думаю, сколько всего я для этого мальчика сделала…

— Мамаша, что вы мелете?

— Ты меня не ценишь.

— Прекратите сейчас же. Боюсь, вы слишком много пива потребили.

— Я для тебя как мусор. А я такая хорошая, — всхлипнула миссис Райлли и повернулась к Дарлине. — Я всю страховку его бедного Дедушки Райлли спустила, только чтоб он в колеже восемь лет учился, а он с тех пор только дома валяется, да в чилевизер смотрит.

— Постыдился бы, — сказала Дарлина Игнациусу. — Такой здоровый мужик. Погляди только на свою бедную мамочку.

Миссис Райлли, рыдая, рухнула на стойку, зажав в кулаке стакан с пивом.

— Это смехотворно. Мамаша, сейчас же прекратите.

— Если б я знала, что ты такой жестокий, мистер, я б ни за какие коврижки не стала твоих сумасшедших россказней про автобусы слушать.

— Вставайте, мамаша.

— Да ты, похоже, и чокнутый к тому ж, — продолжала Дарлина. — Сразу можно было догадаться. Посмотри только, как бедная женщина плачет.

Дарлина попыталась столкнуть Игнациуса с табурета, но тот лишь повалился на мать. Миссис Райлли неожиданно перестала рыдать и ахнула:

— У меня ж локоть!

— Что тут происходит? — В дверях бара, обитых зеленовато-желтым, цвета шартреза, кожемитом, стояла женщина. Статная, почти средних лет, прекрасное тело затянуто в черное кожаное пальто, блестевшее от мороси. — Стоит оставить заведение на пару часов по магазинам прошвырнуться, и поглядите только. Каждую минуту надо сидеть, наверное, чтоб вы, народ, мне всю мою инвестицию не испохабили.

— Просто двое пьянчуг, — пожаловался бармен. — Я им от ворот поворот пытался дать с тех пор, как они сюда зашли, а они липучие, что твои мухи.

— А ты, Дарлина, — повернулась к блондинке женщина, — вы с ними — большие друзья, а? На табуретках тут в бирюльки с этими субчиками играешь, как я погляжу?

— Этот парняга свою мамочку гнобит, — объяснила Дарлина.

— Мамочку? У нас тут теперь еще и мамочки завелись? Бизнес совсем завонялся.

— Прошу прощения? — встрял Игнациус.

Женщина его проигнорировала и вперилась взглядом в разломанную пустую коробку из-под кексов на стойке:

— Кто-то здесь пикник себе устроил. Черт побери. Я вам, народ, уже говорила про муравьев и крыс.

— Прошу прощения, — снова встрял Игнациус. — Здесь присутствует моя мать.

— Мне просто повезло, что вы здесь всей этой срани понаразбивали, — я как раз себе уборщицу ищу. — Женщина посмотрела на бармена. — Выставь эту парочку отсюда.

— Слушаюсь, мисс Ли.

— А вы не волнуйтесь так, — сказала миссис Райлли. — Мы уже уходим.

— Совершенно определенно уходим, — подтвердил Игнациус, ковыляя к двери и оставив мать позади сползать с табурета в одиночестве. — Поторопитесь, мамаша. Эта женщина похожа на фашистского коменданта. Она может нас ударить.

— А ну постойте! — завопила мисс Ли, хватая Игнациуса за рукав. — Сколько эти субчики нам должны?

— Восемь долларов, — ответил бармен.

— Да это же разбой с большой дороги! — загрохотал Игнациус. — Вы услышите от наших адвокатов.

Миссис Райлли расплатилась двумя из трех банкнот, отданных ей молодым человеком, и, качнувшись мимо мисс Ли, проговорила:

— Мы-то знаем, когда нас не хочут. Мы свои дела в других местах вести будем.

— И правильно, — отозвалась мисс Ли. — И валите. Дела с такими типами — сплошной поцелуй смерти.

После того, как набивная дверь закрылась за семейством Райлли, мисс Ли изрекла:

— Мамочки мне никогда не нравились. Даже моя собственная.

— А моя была шлюхой, — вымолвил мужчина с формуляром, не отрываясь от газеты.

— В мамочках дерьма навалом, — поделилась житейским наблюдением мисс Ли, стаскивая кожаное пальто. — Так, а теперь мы с тобою немножко побеседуем, Дарлина.

За дверью миссис Райлли, ища опоры, вцепилась в руку сына, но, сколько бы ни старались, вперед они продвигались очень медленно, хотя казалось, что боковые движения даются им легче. В их походке стал прослеживаться рисунок: три быстрых шага влево, пауза, три быстрых шага вправо, пауза.

— То была ужжасная женщщина, — выговорила миссис Райлли.

— Отрицание всех человеческих качеств, — прибавил Игнациус. — Кстати, насколько далеко мы от автомобиля? Я очень устал.

— На Святой Анне, милый. Пара кварталов — рукой подать.

— Вы оставили в баре свою шляпку.

— О. А я продала ее тому молодому человеку.

— Вы ее продали? Но почему? А вы меня спросили, желаю ли я, чтобы вы ее продавали? Я был очень привязан к этой шляпке.

— Прости, Игнациус. Я ж и не знала, что она тебе так нравится. Ты про это ж ничего никогда не говорил.

— У меня к ней была невысказанная привязанность. То был контакт с моим детством, связь с прошлым.

— Но он же дал мне за нее пятнадцать долларов, Игнациус.

— Прошу вас. Не упоминайте об этом больше. Вся эта сделка — святотатство. Одному провидению известно, какие дегенеративные применения найдет он этой шляпке. У вас пятнадцать долларов при себе?