Наталья Нестерова - Вызов врача
– Экая ты упрямая, девушка! – Степанова перегнулась через стол, насильно вложила в руку Ирине, бутерброд, взяла ее за руку и ткнула бутербродом в губы. – Ешь, тебе говорят!
Ирине невольно пришлось облизать вымазанные икрой губы. Уступив собственному сосущему голоду и натиску Степановой, – откусила. Она жевала, а Степанова рассуждала о смерти. Чувствовалось, тема ее крайне волнует.
– Ну и что, если ты смерть видела? Я медведя в цирке на самокате видела, это не значит, что он по лесу на велосипеде раскатывает. Человек в свою смерть не верит. Невозможно представить, что помрешь в какой-то день, в среду, например, а наступит четверг, солнце взойдет, гимн по радио сыграют, народ потянется на кухню чай пить и кашу лопать. А тебя не будет, у тебя вместо четверга – ничто. Это непредставляемо для человека.
– Почему же? – спросила Ира с набитым ртом. Ругала себя, но жевала. Было очень вкусно.
– Ты радиоволны представляешь?
– В целом.
– А конкретнее?
– Это поток… как их… частиц. Ну, в общем… с трудом представляю, – призналась Ирина.
– Вот именно! Мы с ними каждый день дело имеем, а вообразить не можем. Что уж говорить о смерти, если с того света никто не возвращался. Хотя, конечно, дурью маяться охотников много. У меня соседка спиритка, столы крутит, с духами общается. Недавно приходит, говорит: „Муж просил передать, что без бананов скучает“. Как тебе это нравится?
– Вы, конечно, пригрозили засунуть бананы в уши спиритам?
– И в уши тоже. Чай подогреть?
– Если вас не затруднит.
Ирина самостоятельно сделала себе второй бутерброд с икрой, потом принялась за уполовиненный с бужениной, за ним пришла очередь бутерброда с сыром и шоколадной конфеты. Как отомстить за угощение, Ирина придумала. Потягивала чай и спрашивала:
– Мария Петровна, откуда такой повышенный интерес к смерти? У вас роковой недуг?
– У меня? Ты что, с ума сошла!
Но по тому, как испуганно забегали у нее глаза, Ирина безошибочно поняла: вот она, болевая точка. Сейчас старушка расколется и пустит слезу над своим диагнозом. А ей не дадим мы скорого облегчения и с утешениями торопиться не будем. Помучайся, хлебосольная тиранка!
– Благодарю за угощение! – Ира вытерла пальцы салфеткой. – Оно пришлось как нельзя кстати. – Достала из сумки кошелек, вытащила несколько купюр, положила их на стол. – Примите плату. Надеюсь, достаточно? Это по ресторанным расценкам.
– Мне… плату? – опешила Мария Петровна. – За кусок хлеба в моем доме?
– А также за икру, сыр, буженину, две чашки чая и шоколадную конфету „Каракум“. – Ирина показала на пустой фантик. – Тут с чаевыми, – двинула стопку денег к Степановой.
– Давно со мной такого не бывало! Девочка, ты где научилась людям в душу плевать? Как тебя мама воспитала?
– Вот кого бы я сейчас не желала обсуждать, так это мою маму! Давайте вернемся к проблемам вашего здоровья. Какие жалобы?
Мария Петровна не успела ответить, зазвонил телефон. Она сняла трубку. На протяжении всего разговора не сводила с Ирины возмущенного взгляда. Но речь ее находилась в большом противоречии с этим взглядом, и возмущение постепенно таяло.
– Алло! Толик? Здравствуй, мой мальчик! Соскучился? – ворковала Мария Петровна. – Конечно, я тоже скучала. Нет, сегодня не могу. Дурашка, не надо ревновать. Когда? Может быть, завтра. Билеты в театр? Ладно, купи. Нет, не одна. Почему сразу мужчина! Молодая симпатичная женщина. Ах ты, льстец! Правду говоришь? Да верю, верю. Что делаем? Занимаемся делами. Я тебе не скажу. Маленький женский секрет. У меня всегда есть секреты? Загадка? Я загадка? Хорошо, котенок, поотгадывай на досуге. Нет, сегодня больше не звони, можешь завтра вечером позвонить. Я тебя тоже целую.
Мария Петровна положила трубку, показала на телефонный аппарат и сообщила:
– Я не сразу заметила, что размерчик изменился.
– Какой размерчик?
– Контингент! – довольно хохотнула Степанова.
Ирина по-прежнему ничего не понимала.
– Мною стали интересоваться молодые мужчины. Знаешь, сколько Толику лет? Двадцать семь!
Ее хвастовство било мимо цели. Ирина не прятала своих чувств – лицом выражала откровенную брезгливость. А досаду – слишком быстро Степанова забыла выпад с платой за хлебосольство и сумела нанести новый удар – Ирине удалось скрыть.
– Что мы носик-то сморщили? – отреагировала Мария Петровна. – У тебя мужа увела женщина зрелая и в расцвете сил?
– Никто у меня мужа не уводил. И вообще я не собираюсь вести с вами посторонние разговоры. Готова обсуждать только проблемы, связанные с вашим здоровьем…
– Ты второй час беседуешь со мной на посторонние темы, – справедливо напомнила Степанова. – Значит, зацепило за живое. Слушай умную тетю, пока тетя жива.
– Мне неинтересно…
– Врешь! Очень интересно! Да и мне с тобой тоже. Есть в тебе такое, что меня задевает. Наверное, твоя клеточность.
– Одноклеточность? – переспросила Ира.
– Почему „одно“? Побольше – десятиклеточность. И в каждой клеточке – порядок, чистота, закон и правила. Это хорошо, это плохо, правильно – неправильно, наши – ваши, красные – белые, задница – …передница.
– Полагаете, я – ходячий набор штампов?
– Или хочешь казаться ботанической особью. Но злость праведную не скрыть. Чего ты нервничаешь? Не стану я тебя в туалете запирать и книжки твои воровать. И твоими рубликами, – Степанова презрительно ткнула пальцем в деньги, лежащие на столе, – меня слабо шокировать. О чем мы говорили? О женщинах бальзаковского возраста. Тебе вместе со всем прогрессивным человечеством противно, что они молодых любовников заводят.
– Мне это безразлично.
– Неправда. Сама рефлексы восхваляла. Как должна реагировать молодая здоровая самка, если самцов-производителей уводят из стаи? Правильно – показать клыки и грозно зарычать. Переводя на цивилизованный язык, обозвать подобные отношения пошлыми и безнравственными. Причем если старый кобель окрутит молоденькую собачонку, общество поохает-поахает, но примет их. Опять рефлексы – самочка понести может, род продолжить, значит, все в ажуре. Между тем связи молодых людей с матронами тоже не редкость, но их в секрете, как правило, держат. Общественному мнению иногда кость подкинут – напишут о браках известных актрис или певиц преклонного возраста с юными дарованиями. Общество кость обмусоливает и желчью исходит. Но обрати внимание, как эти актриски преображаются, буквально светятся зрелой красотой, и талант их будто новое дыхание обретает, и глаз от них не отвести.
– Возрастная климактерическая гиперсексуальность, в народе называемая бешенством матки.
– В народе! – отмахнулась Мария Петровна. – Знаешь, как в народе дрын, которым груши околачивают, называют? То-то же! Вот вспомни, когда тебе было лет семнадцать-восемнадцать, не липли к тебе старые сорокалетние перечники?
Липли, и неоднократно, могла бы согласиться Ирина, но сочла за лучшее промолчать.
– Это категория мужиков, которые девушек после двадцати считают отжившим свое бракованным материалом. Козлы! Но как я удивилась, когда после сорока сорока пяти стали вокруг меня малолетки возникать и кружить. Я-то по наивности думала, младшему товарищу требуется совет опытного наставника. Как же, совет! Им любовь-морковь подавай, и все по-серьезному. Вот проживешь еще десяток лет, сама увидишь.
– Сомневаюсь.
– Правильно сомневаешься. Если в клушу превратишься, все заботы которой блины на соде или на дрожжах делать, никто на тебя не посмотрит. А сохранится огонь, малышня на него тучей полетит. Знаешь, сколько у Пушкина было любовниц старше его на двадцать и больше лет?
– Это у нас национальная забава: чуть что, Пушкиным прикрываться.
– У меня муж был доктором филологических наук, я тебе со знанием источников говорю.
– А я вам „со знанием“ могу рассказать об эдиповом комплексе, который Фрейд сформулировал. Если вас интересуют молодые люди с отклонениями психики, которые маму в детстве недолюбили, могу лишь соболезнование выразить. Биологией не интересуетесь? Нет? Так я вам сообщу, что шимпанзе целуются как люди. Половой акт совершают лицом друг к другу, что редко в животном мире. Вам ничего не напоминает?
– Это я шимпанзе? Сама ты макака!
– Состоялся милый обмен любезностями.
– Да разве я только о себе? Хочешь, расскажу о своей подружке-француженке? Мария Луиза, попросту Марлиз, бизнесменша, хваткая, умная, образованная тетка, старше меня на десять лет.
– Выслушаю, если позволите измерить вам давление.
– Черт с тобой, меряй.
Ирина достала манометр, закрепила манжетку на плече Степановой, стала нагнетать грушей воздух.
– Марлиз знаешь как я расшифровываю? Марксизм-лесбеизм. Нет, у нее с половой ориентацией все в порядке. Но Марлиз – активистка французского феминистского движения. Нормально?
– Да, давление нормальное.
