Лидия Раевская - Билет на вчерашний трамвай
– Все, Галина Петровна, наш курьер будет у вас через полчаса. Всего вам наилучшего! – Я положила трубку, закрыла глаза и откинулась на спинку стула. – Кямыч, запиши еще один заказ.
Кямран заскрипел за моей спиной маркером по доске, потом подошел и положил руки на мои плечи.
– Молодец, девочка… – вкрадчиво шепнул он, массируя мне шею. – Устала? Покурим? Или в буфет сходим?
– Угу, – кивнула я, – сейчас. Пять минуток посижу только.
– Отдыхай, отдыхай… – как сквозь вату пробился голос Кямыча, и мне на плечи что-то опустилось.
Я открыла глаза: свитер.
Улыбнулась, закуталась в него и обернулась назад, высматривая Пашку. Он тоже качался на стуле, глазея по сторонам.
Я кивнула ему в сторону двери и встала. Мой рыжий друг вышел следом за мной.
– Как ты? – заботливо спросил Пашка на лестнице.
– Честно? Выматывает сильно.
– Правильно. Ты же энергию свою отдаешь. Вот тебя и таращит.
– А ты привык?
– Привык. Знала бы ты, Ксюха, чем мы с Лехой раньше занимались… «Лактофайбер» – это еще фигня.
– А вы только его продаете?
– Не-а. Пояса еще недавно впаривали. Из собачьей шерсти. «Золотой конек» для импотентов… Ты б слышала, как Кямыч его продавал! – Пашка залился смехом. – «Иван Иваныч, я сам пять лет карандаш к члену привязывал, а тут прям можно таз чугунный на него вешать – не свалится!»
На лестницу вышел Валька, курьер. Стрельнул у Пашки сигарету и с грустью сказал:
– Хорошо вам. Сидите тут себе и впариваете дерьмо.
– Ты что, Валек? – хлопнул его по плечу Пашка. Ты ж на зарплате сидишь. А мы с Ксенофонтом – на процентах. Не продадим ничего – и до свиданья. Остались без бабок. Чем ты недоволен?
Валентин глубоко затянулся, с отвращением бросил сигарету на пол и раздавил ее ногой:
– Не могу я тут больше! Вы по телефону разговариваете, а я потом вашим Иван Иванычам фуфло это привожу, которое три копейки стоит. Сам видел в аптеке, что в Центральном «Детском мире», двести рублей! А я в дверь звоню, и мне открывает дедушка, у которого половины органов уж нет и трубка прям из живота свисает, а к ней банка привязана… – У него перехватило дыхание, и он замолчал.
И мы тоже молчали.
Курьер, не спрашивая разрешения, достал из моей пачки новую сигарету, прикурил и продолжил:
– Смотрит на меня, глаза у него слезятся, и говорит: «Вот, сыночек, возьми денежку. Тут аккурат четыре с половиной тысячи рубликов. С книжки снял, на похороны копил. А теперь какие мне похороны с вашим-то чудо-лекарством? Мы еще поживем!» А я стою, пересчитываю деньги и думаю: жить тебе, дедуль, пару дней осталось. И оттого что тебя пронесет с этого «Лактофайбера» перед смертью, легче никому не станет. Лучше б ты себе фруктов купил да вкусненького чего-нибудь. Эх, твою мать…
Валентин замолчал, и мне стало не по себе. Такой скотиной себя почувствовала! Смотрю на Пашку – тоже стоит, глаза в пол опустив. Потом говорит:
– Валь, всех жалеть – жалелки не хватит. Вот меня кто-нибудь пожалел, когда нас с Лехой сначала родная мать в детский дом сдала, а потом вообще продали? В прямом смысле. Мы какому-то мужику дом строили. Бесплатно. Жрали то, что сами найдем. А мне тогда тринадцать лет было. А Ксеньку кто-нибудь жалеет? У нее дома ребенок маленький, его кормить-поить надо. Да таких, как она, должны на руках носить, любить и беречь… – Я удивленно приподняла брови, но Пашка на меня даже не смотрел. – А она тут вот стоит в свитере Кямрановом и думает, как бы еще парочку «Лактофайберов» толкнуть, чтоб сыну фруктов сегодня купить! Кто нас-то пожалеет, а, Валек? Ты о себе подумай, братишка. У тебя тоже дома мама-инвалид…
– Прекрати! – истерично взвизгнул Валентин. – Не лезь не в свое дело! Я куда угодно курьером могу пойти работать, ясно? Могу… вон документы развозить! Или канцелярию какую! И мне не обязательно стариков обманывать!
Пашка сел на корточки и, глядя снизу вверх, тихо спросил:
– У тебя регистрация московская есть? А у мамы твоей? А у сестры? Вот и у меня нет. Потому мы все тут и работаем. Ирке плевать на регистрацию. Она своих всегда отмажет, сам знаешь. Так что никуда ты отсюда не денешься. А нервишки побереги, брат. Они тебе еще пригодятся.
Пашка встал и направился в сторону офиса, бросив мне через плечо:
– Ксюх, я чай пить. Идешь?
Я посмотрела на скрючившегося в углу Валентина и пошла за Пашкой в буфет. Пить чай.
ФАРШ НЕВОЗМОЖНО ПРОВЕРНУТЬ НАЗАД– Паш, ты чего? – спросила я, глядя, как он медленно размешивает в кружке с чаем давно растаявший рафинад.
– Ты о чем? – Он не смотрел на меня.
– Сам знаешь.
Чайная ложечка звонко стучала о края чашки.
– А что, я не прав? Ты себя в зеркало видела, дурочка? Ты даже не представляешь, какой ты теплый и хороший человечек. Не место тебе тут, за этим облезлым телефоном. Ты – королева. Которая почему-то в это не верит.
Я засмеялась и провела пальцами по Пашкиной щеке.
– Я – мать. В первую очередь. И пока не поставлю на ноги Андрюшку, хотя в данный момент вообще не представляю, как это сделать, – буду и у облезлого телефона сидеть, и где угодно. А вот потом, может, и почувствую себя королевой.
– Ксеньк, – Пашка вдруг посмотрел мне прямо в глаза, – ты по мелочам только себя не разменивай. Не нужны тебе всякие Кямычи и прочее отребье! Ты…
И замолчал. А я протянула ему квадратик шоколадки и сказала:
– Мне никто не нужен. У меня сын есть. Я его люблю. Очень. Настолько, что на прочих разных ничего не остается. А Кямыч мне и подавно не уперся. Веришь?
И улыбнулась.
– Тогда зачем ты у него свитер взяла? – тихо, как-то совсем по-детски спросил Пашка.
– Свитер?! – расхохоталась я. – Ты расстроился из-за свитера?! Паша, ты прелесть… Он мне сам его дал. Вернее…
Я не успела договорить. Сзади раздался голос Ирины:
– Какой знакомый свитерок. Тебе идет, Ксения.
Я медленно обернулась. Ирина смотрела на меня в упор. Как змея. Не мигая.
И я тоже посмотрела ей в глаза. С вызовом. Потому что никакой вины за собой не чувствовала. А в том, что меня обвиняют, не сомневалась.
«Ах ты сука… »
«А ты за своим добром смотри лучше!»
«Думаешь, сможешь быть моей соперницей? Не смеши!»
«Тебе? Соперницей? В чем?»
«Это мое!»
«Вы друг друга стоите!»
«Знаешь, сколько я таких, как ты, тут перевидала?»
«А мне по барабану. Я – не все!»
«Я тебя предупреждала… »
«Старая истеричка с ранним климаксом!»
«Я думала, ты умнее… »
«А я думала, ты головой думаешь, а не… »
Нитка, натянутая как струна, оборвалась.
Ирина моргнула.
«Стареешь, тетя, стареешь».
– А вам работать не пора? – спросила начальница, прищурившись.
– Уже идем! – улыбнулся ей Пашка.
И я с удивлением заметила, что от уголков Ирининых глаз вдруг разбежались лучики-морщинки. Абсолютно искренние. И стало понятно, что она – очень одинокая и очень несчастная.
– Иди, Павлик, тебя Алеша уже обыскался.
На меня она даже не взглянула. Только глаза ее снова стали черными и чужими. Эта метаморфоза меня удивила.
– Пашкин, а у тебя с Иркой что? – спросила я, надеясь, что ошибаюсь.
– Дурочка, – обнял меня рыжий и подтолкнул к выходу. – Ирка мне как мать. Я тебе потом расскажу. Ты на нее не обижайся. Баба она хорошая. Одна, без мужа, двоих детей подняла. В Москву приехала – уличные туалеты мыла. А теперь под ней половина сетевых торговых точек города, вот так… У нее, кроме детей и Кямрана, никого нет. Ты прости ее. Баба – она баба и есть. А Кямычу свитер отдай и рожу кирпичом сделай, поняла?
– Поняла.
Что ж тут непонятного?
Еще через три дня, когда я с фальшивым интересом слушала, как потенциальная клиентка Юлия Матвеевна живописно описывает ощущения, которые причиняет ей запор, в офис вошел субтильный блондин с прической, как у Ди Каприо в роли Джека из «Титаника».
Я скользнула по нему взглядом и продолжила разговор. А когда через час обернулась, блондин все еще сидел в офисе и о чем-то болтал с Кямраном. Я поймала на себе его взгляд и отклонилась на стуле назад – посмотреть, чем занят Пашка.
Мой рыжий друг мрачно ковырялся в носу, и я поняла, что он не в настроении.
Подняла телефонную трубку, набрала Пашкин номер. В его секции раздался звонок, и он сурово ответил:
– Павел Сергеевич слушает.
Я хихикнула и шепотом спросила:
– Слушай, Павел Сергеевич, а кто это с Кямычем сидит?
– А, этот… Это Женька, Иркин сын. Иногда заходит мать навестить. Тут он вроде как замом ее числится, зарплату получает, но по факту дома сидит. Говорят, у него проблемы с наркотой.
– У… Ишь ты… А с виду и не скажешь. Ладно, спасибо. Отбой.
Смешно, ей-богу! Сын и сожитель – ровесники. Представляю, что сказал бы мне мой Андрюшка, если б я в сорок два года ^ вдруг притащила домой его сверстника и сказала:
– Знакомься, сын, это Вася. Он будет жить с нами. Можешь называть его папой.
Мама Стифлера, блин!
Я ухмыльнулась и направилась в сторону выхода – выкурить сигарету и выпить в буфете чашку кофе. Блондин торопливо попрощался с Кямычем и направился за мной.
