Дмитрий Правдин - Записки из арабской тюрьмы
Пройдя несколько тунисских тюрем и полицейских участков, я понял, что большинство его персонала набирали вот из таких «огурцовопалых» молодцов, для которых главным был тупой фанатизм, способность выбить из любого, на кого укажут, требуемые показания и знание французского языка.
В тот момент соображал плохо, так как не мог выйти из шока, вызванного смертью Наташи, поэтому не понимал, чего конкретно от меня хотят эти люди и зачем привезли сюда. Переводчик сказал, что надо взять себя в руки и ответить на их вопросы, что это важно. Но получалось плохо, голова отказывалась работать, еще несколько часов назад она была жива, улыбалась мне, а теперь чужие и грубые люди унесли ее в простыне.
Первый допрос длился долго. Они что-то спрашивали, я что-то отвечал. Помню его смутно, так как находился в какой-то прострации. Протокол вели на арабском языке, я требовал консула, но мне ответили, что в этом нет необходимости. Мол, мой допрос — простая формальность, и после вскрытия тела Наташи меня отпустят.
Я попросил сделать акцент на том факте, что смерть наступила внезапно, что это наверняка как-то связано с капельницей, возможно, воздух попал в систему и произошла воздушная эмболия. А так как местный доктор все время бегал взад-перед и все делал на скорую руку, мог и перепутать лекарства. Я обратил внимание, что он что-то вводил в последнюю капельницу.
Меня заверили, что все учтено, что лекарства взяли на экспертизу, что эксперты в Тунисе — профессионалы своего дела. Около часа ночи допрос прекратился, и попросили подписать бумаги на чужом языке. Я посмотрел в глаза здоровяку, печатающему протокол, и произнес:
— Ничего подписывать не собираюсь, я требую российского консула!
— В этом нет необходимости, это простая формальность, вы подписываете и свободны, — через переводчика передал полицейский.
— Но я хочу знать, что тут хотя бы написано!
— Да подпиши ты, ничего в этом криминального нет, — посоветовал переводчик. — Уже позвонили из морга и сказали, что она умерла от сердечного приступа, подписывай и свободен!
— Да, но как-то странно подписывать то, чего не читал?
— Да не переживай, то, что говорил, то они и написали, подписывай!
Но, честно говоря, я сам не помню, что говорил: голова гудела, перед глазами все плыло, только широкая спинка стула не давала упасть на пол!
— Да все нормально, — улыбнувшись, сказал переводчик и протянул мне ручку.
— А как подписывать, я ж не знаю арабского? И почему она умерла от сердечной недостаточности, ведь она никогда не жаловалась на сердце?
— Да подписывай на русском. — Рияд указал, где поставить подписи. — Ну, а от сердца много людей умирает, особенно в жарком климате. Ты же врач — должен понимать.
Я подмахнул кипу бумажек и вернул их вместе с ручкой.
— Не хочу уезжать без Наташи! — заявил я. — Я хочу увезти ее на родину! Сам! Буду требовать, чтоб у нас в России сделали повторное вскрытие! Я не верю в историю с сердцем!
Переводчик перевел мои последние слова, полицейские как-то недобро переглянулись.
— Ну, утром видно будет! — задумчиво произнес самый здоровый из них. — А пока до утра побудешь в соседней комнате, там есть диван.
Глава 5
В комнате, куда меня поместили, имелись стол, стул и диван, на окнах решетки. От предложенного ужина отказался, кусок в горло не лез. Заснуть не мог — не спалось. Надо было собраться с мыслями и все снова хорошо обдумать. Отчего умерла Наташа? Что за сердечный приступ такой? Я опытный клиницист и не мог ошибиться, у нее была четкая картина панкреатита, воспаления поджелудочной железы. Сердце здорово, по крайней мере ни разу не слышал, чтоб она на него жаловалась, что-то здесь не так. Отчего соскочила с кровати и бросилась в ванную? Почему лицо и верхняя половина туловища в момент смерти стали фиолетово-синими? Возможно, произошла воздушная эмболия? Воздух из капельницы проскочил в вену, а через нее в правое предсердие, в результате «завоздушивания» органа наступила остановка сердца.
Я обратил внимание, как доктор торопливо менял флаконы, и если предыдущее лекарство в полном объеме успело уйти в вену, то выше, в системе, остался столбик воздуха, который, если не стравить, непременно попадет в сосуд, увлекаемый новой порцией раствора. Но на вскрытии воздух в сердце можно определить, только проведя специальные пробы и обязательно нацелив на это эксперта.
Силился вспомнить, как врач менял флаконы, но тщетно, я как раз в тот момент стоял на балконе и через занавески плохо видел его. Он также мог перепутать лекарства и ввести не тот препарат, при его поспешных действиях это не мудрено. Нет! Здесь определенно что-то не так!
Потом, почему меня не отпускают? Почему забрали паспорт и не вернули меня в отель? Почему отказались сообщить консулу? Или все же сообщили? Тогда почему он не приехал ко мне? Ведь с момента задержания прошло практически 12 часов, а хорошей езды от консульства, расположенного в городе Тунисе, до Сусса максимум 2 часа. Много вопросов, а четких ответов пока нет.
Хотя телефон пока и не забрали, но денег на нем — крохи, позвонить не смогу. Отправил эсэмэску Наташиной маме, сообщил о причине смерти дочери. С консулом связаться не мог — не знал его номера, номер жены был отключен.
Скверно, что не отложился в памяти целиком весь допрос. Длился он почти 10 часов, а вышло, что мог вспомнить только начало и конец, остальное как в тумане. Самую суть и упустил, хотя можно понять — думал я на допросе о Наташе, а не о том, что творилось вокруг.
Промаявшись до утра, уснуть так и не удалось, решил потребовать объяснений у властей по поводу происходящего. Продумал слова, с которыми обращусь. Но все пошло по другому сценарию.
Около 8 меня вывели из кабинета, посадили во вчерашний джип и повезли в неизвестном направлении. Куда едем, мне никто не мог объяснить, так как переводчика не было рядом, а по-русски попутчики не говорили. По дороге к нам подсел Рияд.
— Куда меня везут? В аэропорт? Но я желаю сделать заявление! И без тела Наташи не покину Тунис! — скороговоркой выпалил я переводчику.
— Боюсь, ты и так никуда не поедешь, а сделать заявление сможешь позже — усмехнулся Рияд.
— Куда меня везут? Что это за цирк? — повторил свой вопрос.
— Спокойно, сейчас узнаешь, помолчи пока.
Минут через двадцать въехали на территорию больницы. Меня вывели из машины и в сопровождении двух полицаев и переводчика препроводили внутрь здания. Шедшие по бокам стражи порядка выросли под два метра ростом и под центнер с гаком весом. «Где они таких бугаев набрали, — пришло мне на ум в тот момент. — Клонируют их, что ли?»
Завели в большой кабинет, где находилось много стеллажей с книгами на французском языке. В центре стоял огромный стол, заваленный бумагами, за последним восседал плюгавый мужичонка в белоснежном халате.
«Халат» попросил раздеться до трусов и стал внимательно осматривать мое тело. Нашел царапину на левом предплечье и поинтересовался:
— Откуда это у вас?
— Поцарапал колючками, когда срывал цветок, — пояснил я. — Местные цветы красивы, но многие имеют большие колючки, о которые можно легко пораниться.
— А это что? — указал плюгавый на мои стопы.
На тыле стоп у меня имелись старые ссадины.
— Это я натер шлепанцами, так как по причине жары ходил без носков. Вот и натер. А в чем, собственно, дело?
— А это что за кровоподтеки на кожном покрове? — не унимался он, разглядывая старые следы от нападения хулиганов, мелкими сливами разбросанными по всем частям тела.
Я пояснил, рассказав про стычку с хулиганами в России. Добавил, что даже доставлялся в больницу, где на меня заводили историю болезни, где все эти повреждения отражены. При желании мои слова можно проверить, послав соответствующий запрос в Петербург.
— Да не переживай, доктор посмотрит тебя, освидетельствует и все, — сказал Рияд.
— Освидетельствует? — переспросил я. — Но почему? Зачем?
— Ну, тут такие порядки, — замялся толмач.
Меня тщательно «изучили», промерили линейкой все царапины и ссадины, затем эксперт написал бумагу на французском языке и отдал сопровождающим.
— Да что, черт подери, происходит! — вспылил я. — Мне может кто-нибудь объяснить, в чем дело? Я хочу видеть консула! Хочу поговорить с доктором, который делал вскрытие, у меня к нему есть вопросы!
— Это стандартная процедура в таких случаях, — заверил переводчик. — Консула уже поставили в известность, а с доктором, делавшим вскрытие, по закону встречаться нельзя. Он все изложит в своем рапорте.
Меня отвели обратно в машину, сопровождающие лица куда-то вышли, со мной остался один лишь амбал, не понимавший по-русски. Зазвонил мой телефон, высветившийся номер был не знаком.
— Слушаю.
— Здравствуйте, говорит заведующий консульским отделом посольства России в Тунисе Анатолий Пупкин, — официально представился кто-то на том конце. — Примите соболезнования по поводу смерти Натальи.
