Колум Маккэнн - Sh’khol
«Томас!» Он обернулся. Она обняла его. Радость прилила к сердцу.
Она сжала в ладонях его лицо. Бледная кожа. Белки глаз. Взгляд, словно от другого человека — мальчика из совершенно иной жизни.
Он отдал ей гидрокостюм. Холодный и сухой.
Новость опередила их. Когда, обогнув угол, они направились к дому, их уже встречали радостными криками. Алан, в одной пижаме, выбежал на дорогу, но, заметив телекамеры, резко остановился, прикрывая рукой дыру на хлопчатобумажных брюках.
Ребекка, обнимая Томаса за плечи, провела его через толпу. Не размыкая объятья, подтолкнула к двери.
Пол был залит солнечными лучами. Женщина-инспектор застыла посреди комнаты. Ее жетон сиял. «Инспектор Харнон». Ребекка осознала, что способность говорить вернулась к ней. Она вновь может называть имена, произносить слова, формулировать мысли. По пояснице разливалось тепло.
Одежда Томаса пахла торфяным дымом. Это была, осознала она позднее, одна из немногих данных ей подсказок.
В дом все шли и шли люди. За окном стоял фотограф. Со всех сторон звонили телефоны. На плите свистел чайник. Томас окаменел от страха. Его нужно увести от этой толпы. Фотограф прислонил объектив к оконному стеклу. Ребекка успела развернуть Томаса спиной прежде, чем блеснула вспышка.
В комнате Томаса утреннее солнце разрисовало пол узором из маленьких прямоугольников. Ребекка опустила жалюзи на окне. Шлем лежал на кровати. Пижама Томаса, аккуратно сложенная, — на стуле. В дверь стучали. Ребекка не реагировала. Томас затрясся. А Ребекка гладила его лицо, целовала его.
За ее спиной робко приоткрылась дверь.
— Оставьте нас, пожалуйста, — произнесла Ребекка. — Оставьте нас.
Она дотронулась до его щеки, потом стянула с него бурую куртку. Охотничья. Порылась в карманах. Обрывки ниток, комочек меха, отсыревший спичечный коробок. Томас поднял руки, и Ребекка стянула с него через голову толстовку. Кожа у Томаса была гладкая, в мурашках.
С его волос слетел на пол оборванный листок. Ребекка развернула Томаса, осмотрела его спину, затылок, лопатки. Никаких отметин. Ни царапины, ни ссадины.
Пригляделась к брюкам, в которые он был одет. Джинсы. Велики на несколько размеров. Мужские. Подпоясаны потертым лиловым ремнем с золоченой пряжкой. Одежда из другой эпохи. Праздничная. Когда-то была. По ее рукам пробежали холодные мурашки.
— Нет, — проговорила она. — Только не это.
Она потянулась к Томасу, но он оттолкнул ее руку. Дверь снова задрожала на петлях. Она обернулась и увидела лицо Алана: подтянутая плоть, карие кнопочки глаз.
— Позови сюда инспектора, — сказала она. — Скорее.
Когда они приехали в больницу, снаружи по-прежнему сияло утро. В коридорах с низкими потолками воздух был затхлым, и повсюду виднелись грязные отпечатки подошв. Желтые стены словно придавливали их к полу. Едкий запах карболки заставил Ребекку подойти к окну. Деревья замерли недвижно, над крышами орали чайки. Она стояла, думая о невообразимом, пытаясь распутать клубок слухов, улик и фактов. Она ждала, что скажут врачи, и минуты еле ползли. А мимо, по коридорам, ходили медсестры, дребезжали каталки, и санитары везли тяжелые тележки, и неиссякающий поток людских бед втекал в приемный покой и вытекал обратно. И каждая история, каждый эпизод, каждый удар сердца этого города неумолчно колотились в больничные окна.
Вода лилась сильной горячей струей. Ребекка подставила под нее запястье, проверяя температуру. Томас вошел в ванную, кинул на пол красный джемпер, снял брюки цвета хаки. Оставшись в одной белой рубашке, стал неуклюже возиться с пуговицами. Она потянулась помочь, но он отстранился. Снял рубашку, взял плавки, показав Ребекке жестом: «выйди». Значит, теперь он хочет переодеваться в плавки на время, пока она его моет. Ну что ж, нормальное желание, подумала она.
В доме снова было тихо. Слышен был только рокот волн. Ребекка включила свой новый мобильник. Десяток сообщений. Ничего, посмотрит потом.
Вернулась в ванную, прикрывая глаза ладонями. Воскликнула: «Ку-ку!»
Он стоял перед ней, худой и бледный. Плавки были ему узковаты. На тощем животе виднелась полоска тонких, коротеньких волосков, уходившая от пупка вниз. Томас переминался с ноги на ногу, сцепив руки перед собой — загораживался.
Его никто не тронул. Так сказала инспектор Харнон. Легкое обезвоживание, но в остальном — никаких травм. Никаких надругательств. Ни порезов. Ни шрамов. Были сделаны все возможные анализы. Позднее инспектор расспросил жителей деревни. Никто не признался, что видел Томаса в эти дни. Никаких улик.
Пусть он на следующей неделе пройдет тестирование, сказали они. Нужен психолог, ответила она. Кто-то, способный восстановить картину по крупицам.
Ребекка знала, что ее вопросы навсегда останутся без ответа. До разгадки не докопаться, и никакие фотографии, никакие карты, никакие прогулки по побережью в этом не помогут. Она снова поведет его купаться, в самое ближайшее время, спустится с ним к морю. Они вместе войдут в воду и будут развлекаться на мелководье. Она будет наблюдать, как он осторожно огибает гранитную глыбу. Уведет его подальше от течения. Возможно, шестое чувство подарит ей подсказку. Но она сознавала: ей все равно не удастся доподлинно узнать, что же произошло.
Достаточно того, что он вернулся. Это и есть божья милость. «Я живу, я дышу, я ухожу, я возвращаюсь, сейчас я здесь, с тобой». Вот и все.
Ребекка снова проверила пальцами температуру воды. Затем поддержала Томаса, пока он переносил ногу через край ванны. Он тут же покрылся гусиной кожей. На бледном теле отчетливо выступали острые ребра. Он выдернул ногу обратно, навалившись на нее. Его мокрая ступня холодила ее босые ноги. Она накинула ему на плечи полотенце — так теплее. И вновь подтолкнула его к ванне.
Наконец, он опустил обе ноги в воду. Тепло снизу вверх растекалось по телу. Он все еще неловко прикрывался руками, сцепленными в замок. Ребекка обняла его за плечо и ласково, но настойчиво уговорила опуститься на колени.
Он нырнул в воду.
— Ну давай, — сказала она на иврите. — Дай-ка вымою твои патлы.
Присела на край ванны, приобнимая его за плечи. Потерла ему спину пемзой, взбила на волосах шампунь. Кожа почти прозрачная. При каждом вдохе у него двигались мышцы спины. Ребекка капнула ему на голову ополаскиватель. Волосы у него густые и длинные. Пора постричь.
Томас заворчал, подался вперед, оттянул плавки. Ребекка тут же поняла, что с ним. Он пригнулся, пытаясь скрыть то, что происходило под тканью плавок. Ребекка встала и, не глядя на сына, протянула ему мыло и губку.
Невозможно остаться ребенком навеки. Но мать всегда останется матерью.
— Что ж, теперь сам, — произнесла она.
Она вышла, прикрыв за собой дверь. Стоя в коридоре, она вслушивалась в энергичное сопение Томаса и плеск воды — ритм, заглушающий еле слышную, отдаленную музыку моря.
