Леонид Жуховицкий - Колькин ключ

— Нас в комнате двое, — сказал Павлик, — я да Жорка. А койки три.

— Ну, гляди.

В общем-то все равно. Без разницы.

— Помочь? — спросил Павлик и протянул руку к рюкзачку.

— Я не инвалид, — отказался Коля.

— Здесь тропка, — сказал Павлик и пошел быстро вперед.

Но тут сзади окликнули:

— Эй!

Коля обернулся. Их догоняла Раиса. Он молча ждал.

— Постой! — сказала она.

— Стою.

— Угадай-ка мне судьбу.

Коле фраза не понравилась, а еще больше не понравился тон — уверенный, почти приказный. Видно, к отказам не привыкла. За последние годы Коля приспособился ко многому, в том числе и к приказному тону. Но любить его так и не стал.

— Зачем тебе? — спросил он не сразу, лениво и пренебрежительно, своей интонацией кроя ее тон.

Начальственная бабенка, подумал он, и это неприязненное словцо малость его успокоило, хотя и не было произнесено вслух.

Но и усмешку его, и интонацию Раиса пропустила мимо.

— А так, — сказала она.

— Ну, и чего ты хочешь знать?

— А все равно.

Лицо у нее стало малость растерянным и даже глуповатым, и до него дошла простая вещь: бабенка эта хотела вовсе его не унизить, а даже наоборот — поддержать. Но интонация разговору была задана, и он спросил все так же пренебрежительно, только глаза глядели повеселей:

— Ну-ка, давай конкретно.

— Конкретно? — она пожала плечами. — Ну, когда замуж выйду.

Коля посмотрел внимательней, понял ее и сказал честно, как увидел:

— Совсем не выйдешь. А выйдешь, так разойдешься. Одна будешь жить. Она поразилась:

— А как ты узнал!

— Не верно, что ли?

— Похоже, верно.

— Смотреть надо уметь.

Помедлив, она спросила:

— Ночевать у Пашки будешь?

— Если пустит.

— Да я ж сам зову! — возмутился тот.

Павлик жил в типовой панельной пятиэтажке, временно отданной под общежитие. Внизу, в особом загончике, сидела вахтерша. Павлик внушительно произнес:

— Под мою ответственность!

Вахтерше было под шестьдесят — уже не мамаша, еще не бабуся. Она недавно заступила, днем отоспалась и теперь искала случая размяться перед дремотным однообразием ночного дежурства.

— Это под какую твою ответственность? — возразила она. — Ишь ты! А случись что?

— Я член совета общежития!

— Ах ты! — похвалила вахтерша, и глаза ее заблестели от удовольствия.

Пустит, подумал Коля.

— А он тебе кто?

Коля сунулся было сказать, что родственник, но благополучный этот вариант сорвался, ибо Павлик успел ответить свое:

— Товарищ.

— Товарищ? — в голосе вахтерши появилось сомнение. — Это где же ты себе таких товарищей нашел?

…Хотя может и не пустить…

— Есть порядок, — поскучневшим голосом сказала вахтерша, — вот возьмет завтра пропуск, как положено, тогда пускай. А так… Чего ему на ночь глядя тут делать?

Коля досмотрел на вахтершу, понял ее и сказал весело, подыграв не скучным ее словам, а скрытому настроению:

— Что люди добрые ночью делают! Чайники с кухни воруют!

Та подумала немного и сказала Павлику:

— Смотри — под твою ответственность!

Еще поднимались по лестнице, а Коля уже почувствовал теплую усталость и покой. Незадавшийся вечер не слишком его беспокоил: не поняли — ну и черт с ними. Зато здесь, в этой общаге, все было нормально: и вахтерша, и затертая подметками казенная лестница. А когда Павлик открыл дверь, Коля увидел на полу в прихожей груду обуви, и груда эта тоже была нормальная, лучше нормы на свете ничего нет, ибо в равнодушном мире каждому человеку нужны собственные поплавки. В данный момент у Коли на земле своего было мало, но достаточно — все, что он понимал. А эту груду обуви он понимал хорошо. Пар двадцать, и все по делу. Резиновые сапоги — ясно. И ботинки на байке — ясно. И нарядные туфли для праздника. И кеды для малой грязи. И тапочки…

— Бери тапочки, — сказал Павлик.

Тапочки тоже были по делу, и, значит, на полу в прихожей никакой свалки не было, а царил разумный порядок.

Павлик жил хорошо и просторно — однокомнатная квартира и всего три койки. На одной спал парень — когда зажегся свет, он не проснулся.

— Жорка, — сказал Павлик, — шофер, у него смена с пяти.

И комната была нормальная: три тумбочки, три стула, общий стол посередине, а на столе, в бутылке из-под кефира, еловая ветка.

— Гранд-отель, — сказал Коля, но без выражения, потому что устал. Не ноги, не тело, а что-то внутри стерлось и обвисло, как сношенная портянка. Душа, что ли?

— Вот это вот койка Рустама, — показал Павлик, — он на курсы уехал, а у окна моя. Где хочешь?

— Где скажешь, — ответил Коля. Ему было без разницы, и проще было лечь на пустую. Но он решил побыть гостем, чтобы дать Павлику возможность побыть хозяином.

— Ложись на мою, все же у окна, — решил Павлик. — Есть хочешь?

— Кто ж по два раза в вечер ужинает, — отказался Коля. Картошкой он не насытился, но сработало правило — с первого момента вести себя независимо, чтобы не ты просил, а тебя. Тогда и дальше станут просить и радоваться, если согласишься.

Разделись и легли почти молча. Правда, Павлик попытался утешить гостя:

— Ты не обращай внимания, что так вышло… не огорчайся…

Но Коля удивился:

— Я-то?

И тем пресек разговор.

Уже когда легли и погасили свет, Павлик вдруг позвал:

— Коль!

— Ну?

— Можно тебя спросить?

— Давай, — без охоты согласился Коля. Сегодня он говорил много, больше не хотелось.

— Коль, вот ты спичку поднял, да?

— Ну, поднял.

— А правда, была там нитка или нет?

Он отозвался не сразу:

— А тебе как надо?

Павлик мужественно ответил:

— Да нет, как есть. Правду.

— Правду, значит?.. Но смотри — только тебе.

— Само собой.

— Ты и я, без трепа.

— Что я, баба?

А голосишко-то увял, отметил Коля. В голосе Павлика было еще не разочарование, а как бы предчувствие разочарования.

— Так вот, если честно, — сказал Коля, — если совсем честно — не было. Никакой нитки там не было.

— Я так и думал, — обрадовано выдохнул Павлик. — Честное слово, так и думал… Коль, а насчет судьбы?

— А это, профессор, уже второй вопрос, — ответил Коля. — Спи.

Он повернулся на живот, и сон охватил его, как теплое море, даль вскипала барашками, а сквозь пробитую солнцем толщу туманно виделось дно. Он сделал медленный выдох в воду, наполнив ее бисерными пузырьками, и развел руки в плавном гребке. А может, и не развел, может, это было во сне.

Утром он встал вместе с Павликом. Жорки уже не было. Коля прошел в ванную, долго мылся холодной водой (горячую еще не пустили), а потом, уже в комнате, деловито обтирался жестким полотенцем, добытым в рюкзаке. Тело у него было сухое, крепкое и, как ни странно, темное от загара.

— Когда это ты успел? — удивился Павлик.

— С осени держится, — объяснил Коля.

— Долго жарился?

— Все лето.

— Где?

— Где умные люди загорают? В Сочи, естественно.

Павлик с готовностью засмеялся.

— Уходить будешь — ключ под половик, — сказал он.

— А убегу? Сопру вон твою джинсу — и видали вы меня.

Павлик снова засмеялся и ушел. Везет малому, подумал Коля, плохих людей не встречал. До девяти оставалось с полчасика. Коля посмотрел в окно, но оно выходило на пустырь, огороженный и изрытый. На Жоркиной тумбочке лежал какой-то журнал, посередке заложенный перочинным ножом. Коля открыл заложенное место и стал читать: «Уже несколько дней, с той поры как начальником участка назначили Колесова, в котловане не слышалось шуток, смеха, веселых возгласов, которыми обычно подзадоривали друг друга во время работы молодые энтузиасты. Некоторые упрекали Абатурова, что он заодно с новым начальством. Но не он назначил Муравьева, и не ему учить Петрухина. Да разве же Барабаненко отпустил бы от себя Легоцкого, если бы не Чугунов?»

Вконец запутавшись в фамилиях, Коля произнес вслух:

«Красиво пишут!» — и закрыл журнал. Потом напился из-под крана, сунул ключ под половик и ушел.

Если кто однажды перетрясет половики в общежитиях — богатым человеком станет!

Было как раз девять, самое время, все конторы открываются. Но приходить одним из первых Коля не любил — суета к добру не приводит. Поэтому ближайшие полчаса он потратил на то, чтобы осмотреться в городе.

Впрочем, слово «город» к тому, что виделось, подходило мало. Коля уже бывал на стройках, четырех или пяти, и сразу понял, что теперешний период в жизни Новотайгинска самый неприглядный и, на внешний взгляд, бестолковый. Будущий город был осилен примерно на четверть. Но поднимали его не улицами, не кварталами, а объектами: вон дом, вон баня, вон котельная, вон еще дом. И все это торчало вразброс, и никакая грядущая гармония в нынешнем беспорядке не угадывалась. Вид был такой, словно запасливый великан купил в ларьке сразу на трояк великанских спичек да и поскользнулся со своей авоськой как попало, расшвыряв коробки…