Патрик Модиано - Смягчение приговора
Потом они вышли из магазина. У Роже Венсана в руках был кожаный чемодан, который он положил в багажник. Он сел за руль, а маленькая Элен рядом с ним. Он обернулся ко мне:
— Никаких происшествий?
— Нет... Никаких... — сказал я.
— Ну что ж, тем лучше, — сказал Роже Венсан.
Обратно из Версаля мы ехали по улице, в конце которой виднелась кирпичная церковь. Рядом на пустыре вокруг сверкающей площадки-автодрома раскинулись ярмарочные палатки.
— Поведем их на автомобильчиках покататься, а, один разочек? — спросила маленькая Элен.
Все четверо мы ждали у бортика. Из громкоговорителей неслась слишком громкая музыка. Только в трех автомобильчиках сидели люди, двое наскакивали на третьего, толкая его с двух сторон одновременно, раздавались крики и взрывы хохота. Штанги машинок оставляли искрящиеся дорожки на потолке автодрома. Но больше всего меня пленили цвета автомобильчиков: бирюзовый, бледно-зеленый, желтый, фиолетовый, ярко-красный, сиреневый, розовый, темно-синий...
Они остановились, и их пассажиры покинули площадку. Брат сел с Роже Венсаном в желтый, а я с маленькой Элен — в бирюзовый.
Кроме нас, на площадке никого не было, а мы друг друга не толкали. За рулем сидели Роже Венсан и маленькая Элен. Катались по кругу, мы с маленькой Элен ехали за машиной Роже Венсана и брата. Вычерчивая зигзаги, проскальзывали между пустыми, замершими на площадке автомобильчиками. Музыка звучала потише, и человек, продавший нам билеты, стоял у бортика и грустно смотрел на нас, словно мы были его последними клиентами.
Уже совсем стемнело. Мы остановились у края площадки. Я еще раз оглядел все эти яркие машины. Потом мы с братом, когда легли, долго говорили о них. И решили завтра же устроить такой автодром у нас во дворе, взяв из гаража старые доски. Конечно, достать автомобильчик будет трудно, но, может, удастся раздобыть какие-нибудь старые, уже негодные. Нам казалось, что самое важное — цвет: я выбирал между сиреневым и бирюзовым; брату очень нравился бледно-зеленый.
Было тепло, и Роже Венсан не поднимал верх машины. Он что-то говорил маленькой Элен, а я замечтался, думая об увиденных впервые в жизни маленьких автомобилях, и мне было не до взрослых разговоров. Мы ехали мимо аэродрома, скоро — поворот налево, а там — дорога ведет вниз, к нам. Вдруг они заговорили громче. Они не ссорились, они просто говорили об Андре К.
— Ну да... — сказал Роже Венсан. — Андре была связана с шайкой с улицы Лористон...
«Андре была связана с шайкой с улицы Лористон». Эта фраза потрясла меня. У нас в школе тоже была своя шайка: сын цветочника, сын парикмахера, еще двое или трое ребят, я их уже не помню, но они тоже жили на улице Доктора Дордена. Нас так и звали: «Шайка с улицы Доктора Дордена». И Андре К. была из шайки, как и мы, только с другой улицы. Эта женщина, в присутствии которой нам с братом всегда становилось не по себе, зеленоглазая и веснушчатая, с неизменной сигаретой во рту и таинственными звонками по телефону, эта женщина показалась мне более близкой. Похоже было, что и Роже Венсан, и маленькая Элен тоже хорошо знали «шайку с улицы Лористон». Я не раз слышал эти слова в их разговоре и даже привык к их звонкому звучанию. А несколько лет спустя лористонскую шайку упомянул отец, но я никак не предполагал, что она так долго и неотвязно будет преследовать меня.
Когда мы приехали на улицу Доктора Дордена, малолитражка Анни уже была на месте. За ней стоял большой мотоцикл. В прихожей Жан Д. сказал нам, что мотоцикл этот его собственный и что он доехал на нем до нашего дома от самого Парижа. Он не успел еще снять свою куртку. И пообещал потом покатать нас по очереди на мотоцикле, но сказал, что сегодня уже слишком поздно. Белоснежка должна была вернуться завтра утром. Матильда уже отправилась спать, Анни попросила и нас на минутку подняться к себе в комнату, чтобы они могли спокойно поговорить. В гостиной, с кожаным чемоданом в руке, появился Роже Венсан. Маленькая Элен, Анни и Жан Д. вошли вслед за ним и закрыли за собой дверь. Я смотрел на это с верхней ступеньки лестницы. О чем же они могли говорить там, в гостиной? И еще я услышал, как зазвонил телефон.
Через какое-то время Анни позвала нас. Мы ужинали все вместе в столовой: Анни, маленькая Элен, Жан Д., Роже Венсан и мы. В этот вечер за ужином мы были не в халатах, как обычно, а в своей дневной одежде. Готовила маленькая Элен — ведь она была «отличной поварихой».
На улице Доктора Дордена мы прожили больше года. В моих воспоминаниях осень, зима, весна и лето быстро сменяют друг друга. Зимой на Рождество мы пели в хоре нашей церкви. Анни, маленькая Элен и Матильда тоже пошли к мессе. Белоснежка праздновала Рождество в своей семье. Когда мы вернулись, дома был Роже Венсан, он сказал, что кое-кто ждет нас в гостиной. Мы с братом вошли и увидели в кресле в цветочек, возле телефона, деда-мороза. Он ничего не сказал. Молча протянул нам по блестящему серебристому свертку. Развернуть их мы не успели. Дед-мороз встал и сделал нам знак следовать за ним. Они с Роже Венсаном увлекли нас к застекленной двери, выходившей во двор. Роже Венсан включил свет на крыльце. Бледно-зеленый автомобильчик — именно такой больше всего нравился моему брату — стоял на устроенном нами настиле из досок. Потом мы вместе ужинали. К нам присоединился и Жан Д. Он был точно такого же роста, что и дед-мороз, и жесты у него были совсем такие же. И часы.
Во дворе школы — снег. И еще идет дождь, мартовский, со снегом. Я вычислил, что он бывает через два дня на третий, и мог предсказывать погоду. И никогда не ошибался. Впервые в жизни мы пошли в кино. С Белоснежкой. Фильм был с участием Лорела и Харди[3]. В саду снова зацвели яблони. И опять вместе с шайкой с улицы Доктора Дордена мы ходили к мельнице, где все еще крутилось большое колесо. Снова начали запускать змея перед замком. Мы с братом больше не боялись входить в холл и бродить там, наступая на мусор и сухие листья. Мы забирались в самую глубину, в лифт с двумя зарешеченными створками, отделанный светлым деревом, обшитый панелями, и устраивались там на красном кожаном сиденье. Потолка не было, свет шел сверху, сквозь целую еще стеклянную крышу. Мы нажимали на кнопки, воображая, что поднимаемся на разные этажи, где нас, быть может, ждет маркиз Элиот Зальтер де Коссад.
Но он в тот год так и не появился. Было очень жарко. Мухи попадались на липучку, висевшую в кухне на стене. Мы с Белоснежкой и племянником Фреде устроили в лесу пикник. Хотя нам с братом больше хотелось попробовать, как наш автомобильчик будет скользить по старым доскам — позже мы узнали, что маленькой Элен удалось найти его благодаря одному знакомому ее друзей, который устраивал ярмарки.
Четырнадцатого июля Роже Венсан пригласил нас на ужин в трактир «Робин Гуд». Он приехал из Парижа с Жаном Д. и Андре К. Мы заняли столик в саду, среди статуй и кустов. Все были там: Анни, маленькая Элен, Белоснежка и даже Матильда. Анни была в своем голубом платье, черный пояс перетягивал ее талию. Я сидел рядом с Андре К., и мне хотелось расспросить ее про лористонскую шайку, с которой она была связана, но я не решился.
А осенью... Мы ходили с Белоснежкой в лес за каштанами. От родителей давно не было никаких известий. Последнюю открытку мама прислала из Туниса — вид города с птичьего полета. Отец написал нам из Браззавиля. Потом из Банги. И больше — ничего. Пришла пора сесть за парты. После утренней гимнастики учитель заставлял нас граблями собирать листья в школьном дворе. Дома мы этого не делали, листья становились со временем какими-то ржавыми, и бледно-зеленый автомобильчик теперь выделялся на их фоне. Он, казалось, был обречен до скончания века остаться здесь, среди сухих листьев. Мы с братом садились в него, и я брался за руль... Завтра мы придумаем, как можно кататься на этом автомобиле. Завтра... Всегда завтра, как и с нашими бесконечными еженощными походами в замок маркиза де Коссада.
Как-то опять не было света, и мы ужинали при керосиновой лампе. Вечером в субботу Матильда и Белоснежка разжигали камин в столовой и включали для нас радиоприемник. Несколько раз мы слушали, как пела Эдит, приятельница Роже Венсана и маленькой Элен. Вечером, перед сном, я листал альбом маленькой Элен, где она была снята вместе с другими цирковыми артистами. Двое из них меня просто потрясли: американец Честер Кингстон, «человек-резина», так выкручивавший себя, что его называли «человеком без костей». И Альфредо Кордона, воздушный гимнаст, учитель маленькой Элен, о котором она нам часто рассказывала. Мир цирка и мюзик-холлов — только в этом мире мы с братом хотели бы жить, когда вырастем, может быть, потому, что мама водила нас, маленьких, в ложи и за кулисы театров.
Все по-прежнему приходили к нам. Роже Венсан, Жан Д., Андре К. ...и все остальные, по вечерам звонившие в дверь, за кем я шпионил, сквозь щели в ставнях рассматривая их лица, освещенные лампочкой на крыльце. Голоса, смех, телефонные звонки. И Анни с Жаном Д. в малолитражке под дождем.
