Марфа Московская - Ангел Серый
Сумку с "Богородской" и закусоном еле доволок домой. Юркнул в подъезд под бдительным старушечьим оком. Было еще немного стыдно…
Заснуть смог лишь под утро – жуть как болела голова и в груди давило, словно жаба ворочалась слева под ребрами.
И снился Щукину сон. Медленно брел он по раскаленному асфальту посреди мертвого города. Это был уже знакомый город, но роскошные машины стояли молча, все такие грустные и мертвые, по обочинам. Кругом ни души – ни птиц, ни собак, жужжали только матерые мухи, словно город и вправду был огромным мертвецом. Да резвились маленькие пыльные смерчики, предвестники сухой грозы. На сером полотне трепыхалась газета, издали похожая на агонизирующую белую кошку… Щукин подбежал, хотел наподдать ей, но газета отпорхнула и унеслась по своим делам.
И стало тихо-тихо… он с тоской оглянулся, ожидая плохого, и увидел в небе темную точку, которая стремительно разрасталась в крылатое существо. Серый Ангел, как окрестил его про себя подполковник, выглядел сурово. Синяк на роже зажил, от улыбки несло перегаром, нос был ярок и блестел вызывающе. Приобщился где-то, в общем. Голубые глаза без зрачков втягивали Щукина в себя, словно в прорубь, и он понял, что надо сопротивляться, но на этот раз получилось как-то вяло… Отступил на шаг, полусогнул руки, словно готовясь к бою – Серый съежился, но не двинулся с места, однако. Словно знал, падла, какую-то свою тайную власть над Щукиным.
"У алкашей всегда голубые глаза… – почему-то подумалось подполковнику, -…голубые или серые. Ни разу не видел с карими. Почему?" Наверное, и ангел этот – тоже алкаш. Хоть и ангел, а зрачки пропил. Зато крылья отросли…
Вечером заглянула Настя, соседка по площадке – до нее, оказывается, дозвонилась жена, висит на трубе… Соседка мялась-жалась, но так и не решилась сама поведать, что Николай запил, и что лучше бы ей приехать, но во дворе завелся убийца, и лучше бы не приезжать… тем более что и машины все равно нет, разбили ее, Волгу-то, какие-то сволочи… Как такое скажешь? Уж пусть лучше муж сам. Нет, надо хоть про машину сказать, чтоб не ждала зря. Придумала от себя, что Волга ихняя сломалась вроде, Николай уже неделю чинит. Маша очень расстроилась, попросила Колю к телефону, а Коля-то еле стоит, блаженный, улыбается, лыка не вяжет, по всему коридору бутылки и носочно-подмышечные сады одинокого пьяницы.
Соседка сплюнула, а Маше сказала, что дома нет никого, видать, ушел куда-то, но она оставит ему записку в двери, обязательно! Трубку положила и задумалась – у самой-то помер алкаш два года как, царствие Небесное! Еще и сорока не было… Хоть и жалко, и стыдно самой себе признаваться, но словно свежего воздуха вдохнула… Бедная Маша, такая славная женщина. И что за паразиты эти мужики: свою жизнь ни в грош не ценят, и другим коверкают!
Щукин напился и опять заснул, поставив на столик недопитую богородскую, чтоб было что с утра глотнуть.
Снилось опять зелено-белое. На этот раз он попробовал выйти из дворика, обошел весь забор по периметру, обследовал каждый метр – ни дверей, ни калитки, ни даже элементарной дыры не нашел. Это его обеспокоило не на шутку – "уж не за психа ли меня тут держат?!" Рассерженная смекалка указала на старую липу неподалеку. Придавленное бурей, дерево тяжко опиралось на каменный белый забор, и часть ветвей свешивалась на другую, свободную, сторону.
Не то, чтобы проворно, но все же влез Щукин на дерево, благодаря бесконечным разломам на дряхлом стволе. Как жирный Маугли, слегка матерясь от страха, прополз он по толстой ветви и спрыгнул, больно ударившись копчиком о землю.
И мгновенно тишина разорвалась – он увидел громадную толпу; тысячеликая глотка ревела "ДАЙ!!! ДАЙ!!!"… Кругом летали слюни, мелькали кулаки… Что дать-то? – не понял подполковник, взопрел разом от такого безумия и попятился, но уперся в стену.
Толпа напирала, и он отчетливо понял, что сейчас его просто съедят. Зачем бежал из этого тихого, прекрасного места? Что не сиделось там придурку?!
Уже с жизнью начал прощаться; но вдруг – откуда ни возьмись! – чья-то цепкая клешня хватает его за шиворот и вот уже Щукин, зажмурившись, как шкодливый кутенок, взмывает вверх, пролетает над колышущейся злобной лавой. Теперь, с высоты, можно плюнуть на бессильную свирепость протоплазмы – что и сделал от души… Внизу зашипело, как от сковородки, но он был уже далеко.
Долго летели над городом.
…Потом пролетели небольшое поле, перелесок, и, наконец, опустились под тяжкое хлопанье крыльев на вполне приятной опушке, полной грибов на тонких ножках. Грибы пахли почему-то ногами. В небе цвиркал невидимый жаворонок… В общем, было похоже на рай.
Ангел, тяжело сопя, вынул откуда-то из-под крыльев, из потайного кармашка, бутылку с живительной влагой и принялся утолять себя, изредка поглядывая на подполковника – а тот протянул руку в надежде, нутро жгло и выворачивало!
Серый честно отлил ему полстакана и со вздохом откинул пустой сосуд в сторону. Бутылка показалась подозрительно знакомой…
Долго, внимательно смотрел Щукин на благодетеля. Что хочет от него таинственный посланник небес? Что вдруг за знак ему такой в виде Серого Ангела?
…И разгадка неожиданно пришла к нему – да он же просто грязный! Когда-то этот ангел был гордым и снежно-белым, как Безенгийская стена, а теперь стал серым, как старая подушка, и перья торчали безобразно, а кое-где слиплись от грязи. И никакой мистики. Немытая пьяная птица лезет в друганы – нет уж, дудки.
Засмеялся подполковник – озорно, как нормальный – и минут пять не мог остановится. И этот чмошный серафим еще смел его бить?!… Да просто взять сейчас, да и дать в рог, чтобы полетел без участия крыльев… размазать одной левой странное существо, не относящегося ни к Богу, ни к Дьяволу…
Размахнулся обманутый Щукин во всю мощь, да и проснулся…
Сердце колотилось страшно; весь мокрый, пошел, выпил заплесневевшего маринада из под огурцов, которые уже несколько дней, как съел. Вернулся в спальню, посмотрел на бутылку – она была совершенно пуста. Когда успел прикончить злодейку – уже не помнил, пошел новую откупорил.
Через два дня закусь кончилась. Но – не хлебом единым жив человек! Выпивка тоже кончилась, надо пойти, пополнить боевые склады… Пока шел по коридору, глянул на себя искоса, отметил: Похудел. Раньше бы порадовался, лишний вес мешал, а сейчас уже было все равно.
Поднимался обратно – стоит соседка Настя, смотрит недобро. Маша опять звонила, сказала, что собиралась вот-вот приехать, но неожиданно заболела мама. Просила передать, чтоб не переживал из-за машины, картошку и овощи знакомый обещал помочь привезти… Чтобы берег себя, не забыл заплатить за квартиру, а у нее все в порядке, и приедет, как только сможет. Соседка все выпалила скороговоркой, потому что уже смутно понимала – бесполезно говорить-то. Укоризненно хлопнула дверью, оставив Щукина на площадке, пожираемого тяжкими мыслями.
Скорей, чтобы заглушить их, надо выпить.
Что-то даже не звонит никто… Ах да, скелет телефона валяется в углу.
Надо рыб покормить… Что-то грустные они какие-то. Может, им водки туда налить? Щукин не пожалел полбутылки для рыбьего счастья. Должон быть и у рыб хоть когда-нибудь праздник!…
Включил телевизор и аккурат на эротику попал. Какой-то мускулистый китаец по первой программе е…т со страшной силой девицу с косичками, а девице лет тринадцать на вид, не больше! Совсем одурели…
Выключил.
И посетила Щукина идея какую-нибудь бабу подцепить. А то и поговорить не с кем, и вообще, сами понимаете. Вся жизнь прожита, можно сказать, под каблуком. Разве ж это жизнь?!… Все равно жены еще долго не будет… А тоска обуяла – сил нет. Надо выйти в люди. Есть одна блядская точка у рынка, кафешка вонючая. В былые дни обходил ее за версту, а сейчас, похоже, и податься-то больше некуда.
Побрызгался жениным дезодорантом прямо на пиджак, лицо умыл. Жених!
…Первая мысль, созревшая в мозгу, была стара, как мир. "Все бабы – суки."
…Бумажник со всем, что там было, уперли. Только паспорт оставили, скоты. Нестерпимо болела нога, где-то в бедре, и голова – не помнил, кто и как доволок его домой, пьяного, почти без сознания. Чтобы не валялся на тротуаре, как скотина. Ничего не помнил…
Четкими кадры воспоминаний были лишь до того момента, как Щукин присоседился к какой-то компании в кафе, налили по первой, по второй… Стерва молодая, крашеная, вилась вокруг, в табачном дыму. Подполковник сорил деньгами, шутил, вспоминал молодость и кидал косые глаза на пышный зад незнакомки. За женщин!… Еще пили. Потом, вроде, сговорились с бабой уйти. После этого – полная амнезия. Судя по всему, дали по голове и бросили где-то. Только дождь и боль. Очнулся уже у подъезда, весь мокрый. Дальше все смазано – вот два добрых духа, два тщедушных алкарика, из интеллигентов, тащат его дворами, руководствуясь пропиской. Дотащили. Заглянули в лицо: Ну ты как, мужик? Давай, ётить, воскресай! Дома есть кто? Есть. Жена… А, ну мы пошли тогда! – затушевались алкарики и свалили в темень. И даже ничего не попросили. Мир не без добрых духов – еще раз понял Щукин. Про злых старался не думать. Подлечусь – убью. Если лица вспомню…
