Зое Вальдес - Кафе «Ностальгия»
– Эта шляпка покрывала порочную головку Анаис Нин. Полагаю, она принесет тебе приятные грезы и сотни сексуальных приключений, – сказала она, нежно поглаживая меня по щеке, как если бы это была щека беспокойной писательницы. Я напела песенку Сильвио:[27]
Как на полотне Шагала,[28]В шляпке женщина лежалаПод лоскутьем одеялаИ от ужаса дрожала.Нынче – по моей вине —Плач быть должен обо мне.[29]
Я въехала в Нью-Йорк по Бруклинскому мосту, от радости у меня дух захватило, мурашки побежали по коже, когда я увидела обе башни и Эмпайр Стейт.[30] Боже, вот это да, я словно в каком-то фильме про евреев! Учеба в Нью-Йорке была интересна скорее с технической точки зрения, нежели художественной, однако я смогла пропитаться этим городом, ведь Нью-Йорк был практической частью теоретического дельфийско-лесамианского курса. Там я повстречала друзей моих друзей. Там я познакомилась с Лусио, близким другом моего друга Андро, – который в те времена благоухал, как лавровый лист. Мы встретились в кафе в Виллидж, потом перебрали горы пластинок и купили компакт-диски «Лос-Сафирос»[31] и Марии Бетании,[32] где бразильянка поет «Что за глаза твои глаза» с Жанной Моро.[33] Я узнала, что у нас с Лусио есть кое-что общее: нас бросили. Меня покинула родная семья, а его бросали любовницы, хотя и у меня тоже любовные приключения всегда заканчивались неудачно. Он купил книги на испанском и тут же одну из них подарил мне – «Эль-Монте» Лидии Кабреры.[34] В китайском ресторане «Восточная пальма» мы рассказали друг другу кое-что о своей жизни. На удивление, нам не было скучно, ведь нас интересовали одни и те же темы: жизнь вдали от Того Острова, планы возвращения, ненависть, прощение, смерть. В баре «Хобокен» мы даже пустили слезу – так захотелось снова посидеть на парапете Малекона.[35] Как в плохом фильме, мы немедленно переменили тему, стыдясь своих ничтожных слабостей. Спустя долгое время я приехала на четыре дня на Тот Остров, сопровождая в качестве фотографа одного французского коммерсанта. Я почти никого не увидела из своих друзей. Монги сидел в тюрьме. Ньевес нужно было вылавливать по отелям, а это было нелегко. Мину видеть я не хотела. Другие уже не жили там. Свободного времени у меня было не так много, я зависела от распорядка дня коммерсанта, но все-таки побывала в своем доме в Санта-Крус-дель-Норте, подарила дюжину яиц председательнице жилищного комитета, чтобы она не так сильно волновалась по поводу моего присутствия. Я не вылезала из министерств, но все-таки мне удалось выбрать время, чтобы посидеть вечерком на парапете Малекона, только для того, чтобы отдать должное Андро и Лусио. Я поехала не за тем, чтобы поквитаться, а чтобы посмеяться над этими французами, которые едут на Тот Остров, а потом возвращаются и, как хвастливые туристы, рассказывают о несуществующей стране или существующей в их немощных грезах. Ничего не поделаешь, Марсела, так люди развлекаются. Черт возьми, что они хотят, подохнуть все скопом, что ли? Или им не хватает наших без вести пропавших в океане?
Мы с Лусио всякий раз, как только была такая возможность, пропадали в Чайнатауне или в Маленькой Италии,[36] где я объедалась мороженым, похожим на какие-то скульптуры. Как-то в Сохо мы побывали на выставке Йоко Оно[37] в «Галерее Мэри Бун», 393, Западный Бродвей, между улицами Спринг и Брум. Сейчас там расположился Центр искусств, паршивейшее местечко. Мне сказали, что Мэри Бун перебралась в новый район художественных салонов, туда, где раньше был – да и сейчас есть – Мит-Дистрикт, или Мясной район – место скотобоен и мясных хранилищ. Этот новый район находится на востоке Челси, настоящий блядский район. Выставка Йоко Оно представляла собой инсталляцию:[38] несколько обрубков человеческих тел со вставленными в глаза стекляшками были разбросаны по гранитному полу, так что едва ли можно было протиснуться между ними, казалось, они обливаются слезами, оплакивая вырванные напрочь глаза. Другой зал заполняли белые гипсовые скульптуры, также произведения Йоко Оно. В первый раз я почувствовала желание быть знаменитой – какой ужас!
Я исходила бессчетное число художественных галерей и дискотек для гомосексуалистов: сначала это был клуб «Ла-Эскулита», который до сих пор находится в том же месте, вход теперь, правда, с боковой улицы, но сам подвал и сейчас полон доминиканцев. «Ла-Эскулита» – из тех клубов, в которых устраивают свои шоу drag queens,[39] здесь нередки скандалы и драки. Сытые по горло подобными зрелищами, которые, безусловно, необходимы, хотя не в таких количествах, мы перебрались в клуб «Экскалибур» в Нью-Джерси. По вторникам там проводилась «ночь для дам», а по остальным дням недели набегала куча играющих мышцами педиков. Лусио представил меня своим продвинутым друзьям, потом я пересказала Андро все свои ночные похождения. Нью-Йорк без малейшего стыда сочился спермой.
Однажды вечером нас пригласили на какой-то прием, устроенный в честь уже не помню какого члена, и я прихватила с собой фотоаппарат. Получив разрешение снимать, обязательное в таких случаях, я целый вечер щелкала разные разности. В объектив все время лезло надоедливое бледное лицо одного официанта с длинными прямыми волосами цвета черного агата и большими зелеными глазами, он без конца просил прощения, но так и норовил испортить все мои труды. Sorry здесь, и sorry там. Мой английский был жутким, впрочем, и сейчас я не блистаю. Он же владел языком в совершенстве, но говорил с невыносимым акцентом – сразу видно, что в Нью-Йорке не так давно. Я попыталась заговорить с ним по-испански – ни в какую. Вскоре он куда-то пропал, а я продолжала снимать всех этих булимиков, анорексиков,[40] панков и наркоманов. Прошло, наверное, около часа, и появился Лусио в сопровождении самого Андро, который, как говорится, попал с корабля на бал – он только что прилетел с карнавала в Венеции и источал запах сонного дыхания античности. Стоит, однако, отметить, с какой банальностью ныне выбирают маршруты для своих путешествий.
Андро нравится наблюдать меня влюбленной в официантов и полицейских. Мы с ним не сходимся по части плотских развлечений и забав: ему необходимо получить сразу все, что он желает, без всяких оговорок, я же получаю удовольствие, лишь растягивая его во времени. Возможно, поэтому я никогда не испытывала оргазм, я фригидна. Мое наслаждение питается главным образом тем, что предваряет постель, но тут в общем-то все и заканчивается.
– Он и официант, и француз, – прошептал мне Андро, сдерживая смешок и прикидывая возможность превратить этого молодого парня в моего любовника.
Молодой человек, пахнущий «Ветивер 1874» с легкой примесью лука, спросил, не сестра ли я Лусио и Андро. Последний не смог скрыть своей радости и оставил нас наедине – тем же утром он отправлялся в Берлин. Без сомнения, я приглянулась этому бармену из Монпелье.[41] Он тут же рассказал мне, что днем работает поваром в «Присцилле Деликатессен», ресторане, находившемся тогда на пересечении улицы Джейн и Шестой авеню, или Авениды Америк; его уже нет, на его месте открылась первоклассная кондитерская, а по вечерам парень подряжался обслуживать всякие торжества. Я закончила перематывать пленки, гости разбрелись кто куда. Мы с официантом затерялись в задней части дома и вылезли через окно в раннее утро, пахнущее, непонятно почему, жженым жасмином. Мы спрятались на внешней лестнице здания, точно такой, как в фильме «Красотка»,[42] по ней поднимается Ричард Гир, чтобы вырвать Джулию Робертс из лап дурных пристрастий, скажем прямо – проституции; вот на такой служебной лестнице, которые имеются в Нью-Йорке, наверно, у каждого дома, мы и устроились. Мы всего-навсего прижались друг к дружке, потому что тогда я ужасно боялась заразиться в Нью-Йорке СПИДом – последствие идеологической пропаганды и статьи в газете «Гранма», где говорилось о первом случае заболевания СПИДом на Кубе: один театральный художник подхватил эту заразу ни где бы то ни было, а именно в Нью-Йорке, мне вбили в голову, что самый заразный и самый опасный СПИД как раз в этом городе. Парень проводил меня до отеля «Холидей Инн», ныне это «Дэйз Инн», совсем рядом с Таймс-Сквер, на Восьмой авеню между Сорок Восьмой и Сорок Девятой улицами, в Вест-Сайде, короче говоря, в самом сердце Бродвея. Писатель Рейнальдо Аренас[43] жил на Сорок Третьей улице, между Восьмой и Девятой авеню, но об этом я узнала позже, когда прочитала его воспоминания. За несколько кварталов до отеля мы покурили марихуаны напротив «Синеплекс Одеон Энкор Уорлдвайд Синема», или иначе, кинотеатра повторного фильма «Одеон», повторного – потому что там идут фильмы, премьеры которых прошли уже давно, и мировое кино здесь можно увидеть за три доллара вместо восьми – столько стоит посмотреть фильм в кинотеатрах в Вест Сайде на Пятидесятой улице между Восьмой и Девятой авеню. На улице было темно, и меня трясло от страха, как героев детективного фильма, это место называлось Адская кухня. Нельзя было придумать для него имени более подходящего. Сидя на лестнице одного из тех зданий, которые часто мелькают в фильмах про Нью-Йорк, мы в невинном порыве потянулись друг к другу, но едва наши губы соприкоснулись в непорочном поцелуе, на наши романтические головы спланировал таракан. Мы смеялись до колик: летающий таракан в утренний час в самом центре Манхэттена! Я не могла в это поверить. Меня смешило абсолютно все: я могла рассмеяться даже от вида растоптанной на тротуаре жевательной резинки. Всю дорогу до отеля мы корчились от смеха, одурманенные травкой.
