Салих ат-Тайиб - Ближневосточная новелла
— Вы знаете, кто мы? — спросил Саид, наклонившись вперед.
Она закивала головой, задумалась, подбирая нужные слова:
— Вы — хозяева этого дома, я знаю.
— Откуда?! — выпалили разом Саид и Сафия.
Старуха расплылась в улыбке.
— Это видно по всему: по фотографиям и по тому, как вы стояли перед дверью… Как война кончилась, много людей приходили посмотреть на свои дома. Я знала, что и вы приедете.
Она вдруг смутилась и стала растерянно оглядываться вокруг, как будто видела все впервые. Саид и Сафия машинально следовали глазами за ее взглядом. «Странно, три пары глаз смотрят на одну и ту же вещь, но как по-разному они ее видят!» — подумал Саид.
Он прислушался к голосу старухи, та говорила еще тише и медленнее, чем раньше:
— Мне жаль, что так произошло, но тогда мне все представлялось по-другому.
Саид горько улыбнулся, не зная, что ответить. Как объяснить ей, ради чего они приехали? Он не хотел затевать политический спор, зная, что она ни в чем не виновата… Ни в чем не виновата? Нет, нет, не то!.. Как же ей объяснить?.. Сафия освободила его от этих терзаний.
— Откуда вы? — спросила она слабым, нерешительным голосом. Саид перевел.
— Из Польши, — ответила старуха.
— И когда?
— В тысяча девятьсот сорок восьмом году.
— Когда именно?
— В начале марта тысяча девятьсот сорок восьмого года.
Воцарилось молчание. Все старались смотреть куда-то в сторону. Тягостную тишину нарушил Саид:
— Конечно, мы приехали не для того, чтобы сказать вам: «Уходите отсюда!» Для этого нужна новая война…
Сафия сжала его руку, он спохватился и вернулся к исходной точке беседы:
— Я хотел сказать, что ваше пребывание в этом доме, нашем доме, моем и Сафии… словом, мы приехали, только чтобы взглянуть на свои вещи, они ведь принадлежат нам. Вы меня понимаете?
— Понимаю, но… — поспешно ответила женщина.
— Опять «но!» Это страшное, кровавое «но»… — вдруг вышел из себя Саид и замолчал, поймав на себе взгляд жены.
Он почувствовал, что ему не удалось приблизиться к цели. Роковое, непостижимое недоразумение, неразрешимый спор, судьба, которую нельзя изменить…
На мгновение ему захотелось встать и уйти. Его больше ничего не интересовало. Жив ли Халдун, мертв ли — ему было безразлично. Когда нервное напряжение достигает предела, слова теряют смысл. Его охватила горькая злоба — как будто разорвался желчный пузырь и ядовитая жидкость заливала все внутри. Взгляд его снова упал на пять павлиньих перьев, неподвижно стоявших в деревянной вазе посреди комнаты — нет, они не были неподвижны, они мягко покачивались, переливаясь всеми цветами под струей воздуха из открытого окна.
— Здесь было семь перьев, — вдруг резко и отрывисто бросил он, указывая на вазу. — Куда вы девали еще два?
Старуха посмотрела на вазу, потом на него, а он все стоял в негодующей позе: протягивая руку к вазе и требуя ответа, как будто от этого зависело счастье его жизни. Она встала, подошла к вазе, дотронулась до перьев, словно впервые увидев их, и медленно сказала:
— Не знаю, куда исчезли два пера, о которых вы говорите. Никак не могу вспомнить… Может быть, это Доф играл ими, когда был маленьким, и потерял.
— Доф?
Саид и Сафия вскрикнули, вскочили, словно ужаленные, и уставились на старуху.
— Ну да, Доф. Я не знаю, как его звали раньше. Если это вас интересует, он очень похож на вас…
3
Разговор продолжался два часа. Отвлечемся же от него ненадолго, чтобы восстановить последовательность событий. Итак, что же происходило в те несколько дней после 21 апреля 1948 года, когда Саид С. уехал из Хайфы на английском пароходе, куда его втолкнули вместе с женой и другими беженцами? Этот же пароход выгрузил их через час на серебристом берегу Акки. А через неделю, 30 апреля, член Хаганы[4] и старик с петушиным лицом отпирали дверь дома Саида С. в квартале ал-Халиса, чтобы впустить туда приехавших из Польши Эфрата Кошина и его жену. С тех пор эта квартира стала их домом, который они арендовали у организации, ведавшей в Хайфе имуществом арабских беженцев.
Эфрат Кошин приехал в Хайфу в начале марта 1948 года при содействии Еврейского агентства в Италии. Он покинул Варшаву в начале ноября 1947 года. В Италии их поселили в маленьком доме близ гавани, где все бурлило от необычайного скопления судов. В начале марта Кошина вместе с группой других переселенцев отправили в Хайфу.
Документы у него были в порядке, и маленький грузовичок, тарахтя повез его пожитки из шумного порта, полного английских солдат, арабов-грузчиков, товаров, по оживленным улицам Хайфы, где время от времени слышались одиночные выстрелы, в квартал ал-Хадар. Там их поселили в одной из комнатушек битком набитого дома.
Вскоре Эфрат Кошин выяснил, что все комнаты в доме заняты переселенцами, ожидающими отправки на постоянное место жительства. Он не знал, кто назвал этот дом переселенческим пунктом — название это существовало до них, они только продолжали им пользоваться…
Эфрат не раз смотрел с балкона на ал-Халису, но ему и в голову не приходило, что они будут там жить. Он думал, когда все успокоится, их отвезут куда-нибудь в сельскую местность, например на холмы Джалила — он читал повесть «Ночные воры» Артура Кестлера[5], когда жил в Италии. Книжку дал ему человек, приехавший из Англии для руководства переселением, он сам жил некоторое время на Джалилских холмах, где происходило действие повести Кестлера. Кошин совсем мало знал тогда о Палестине, в сущности, она была для него сценой, на которой разыгрывались древние мифы. Его память хранила картинки иллюстрированных религиозных книг, которые издавали для детей в Европе. Конечно, он не верил, что Палестина была пустыней, вновь открытой Еврейским агентством через две тысячи лет, но в общем его это почти не занимало. Его поселили в переселенческом доме и велели ждать. Он ждал, деля с другими повседневные заботы.
Высадившись в порту Хайфы в конце первой недели марта 1948 года, он не слишком задумывался над тем, что происходит вокруг. Никогда раньше он не встречал арабов. Первого араба он увидел лишь спустя полтора года после оккупации Хайфы. Современный миф точно совпал с представлениями, которые сложились у него в детстве, еще в Варшаве. А реальные схватки и стычки, о которых он слышал вокруг и читал в газете «Палестайн пост», казалось, происходят между людьми и тенями или кем-то в этом роде.
Где же был Эфрат Кошин в среду 21 апреля 1948 года, когда Саид С. застрял между улицей Пророка и кварталом Халул, а его жена Сафия выбежала из своей квартиры в ал-Халисе и поспешила в сторону торгового центра и улицы Стэнтона? На этот вопрос ответить трудно. Теперь невозможно восстановить все происшедшее в подробностях. Но Эфрат помнил, что атаки начались в среду утром и продолжались до ночи четверга, а утром в пятницу, 23 апреля 1948 года, он убедился, что в Хайфе все кончено — организация Хагана полностью контролирует положение. Он не знал, что именно произошло. Стрельба доносилась из ал-Хадара, люди, прибывавшие оттуда время от времени, рассказывали невероятные вещи. Понять что-либо было трудно. Однако Эфрат Кошин знал, что всеобщее наступление, начавшееся в среду утром, осуществлялось с трех сторон. Полковник Моше Кармател командовал тремя батальонами, они двигались от ал-Хадара — Хакермаля и от торгового центра, один батальон должен был захватить ал-Халису, мост, Вади Рашмая и выйти к порту. В задачу другого батальона входило окружить спасавшихся бегством арабов и оттеснить их к морю. Названия запомнились Эфрату только потому, что часто повторялись — он не знал толком, где расположены эти места. Говорили также об Аргоне и Вади Наснас.
Эфрату Кошину не надо было объяснять, что англичане собираются сдать Хайфу организации Хагана: он и сам наблюдал не раз их совместные операции. Кошин уже не помнил, как узнал о деятельности бригадира Стокуилла, но разъяснений не требовалось. На переселенческом пункте люди шепотом рассказывали друг другу, что бригадир Стокуилл заодно с организацией Хагана. Он и в самом деле скрывал свой отход из Хайфы от всех, кроме этой организации. Он обеспечил евреям внезапность их атак, арабы же до последнего момента были убеждены, что англичане уйдут позднее.
В среду и четверг Эфрат оставался на пункте: был приказ никуда не отлучаться. В пятницу кое-кто попробовал выйти, но Эфрат вышел только в субботу и очень удивился, не увидев на улицах машин. Настоящая еврейская суббота! На глазах у него почему-то выступили слезы. А жена неожиданно для него и вовсе расчувствовалась.
— Я плачу по другой причине… — сказала она. — Да, это настоящая еврейская суббота, но здесь больше нет ни пятницы, ни воскресенья…