Александр Кабаков - Нам не прожить зимы (сборник)

Боже мой, думает он, поедая без всякого желания не особенно вкусную еду, выпивая смертельно опасную для него водку в обстановке, которая ему если не противна, то уж во всяком случае безразлична, Боже мой, как я провожу жизнь! Говорю о неинтересном, утомительно улыбаюсь, сижу прямо… А хочется лечь, закрыть глаза, и чтобы рядом было кислое питье, и заботливая жена массировала плечи и шею. Или долго ехать куда-нибудь по хорошей дороге, разглядывать симпатичный пейзаж и чувствовать на лице прохладный ветер из полностью открытого окна машины. Или просто сесть в удобное кресло и задремать, но чтобы поблизости была жизнь, тихонько ходили и переговаривались между собою любимые домочадцы. Какие, к чертовой матери, друзья и любовницы, все больше раздражаясь думал № 1, по-настоящему нужны только домашний врач и нянька, да еще – нет, в первую очередь – единственная женщина, которую берешь за руку бессознательно, как только она оказывается досягаемой, так автоматически берут за руку идущего рядом ребенка, так начинают гладить кошку, едва она усядется на коленях… Но врачи смотрят мимо и интересуются только анализами; у нянек своя жизнь, для которой ты не цель, а средство; женщину же за руку взять удается редко, потому что руки почти все время заняты – и твои, и ее.

Между тем обычный разговор образованных и с неплохим положением людей – состоящий на две трети из сплетен, а в остальном из более или менее удачных острот, высказывания мнений, в основном вполне расхожих, и самовосхваления – шел своим чередом. Политические и светские новости, окрашенные лестной для собеседников интонацией причастности или, по крайней мере, близкого знакомства с основными участниками событий, оценивались с позиций как бы реального знания, как бы трезво, без предубежденности – на самом же деле со смешным наивным цинизмом подростков, только что точно узнавших, что следует за поцелуями.

№ 1 положительно измучился – сил больше не было поддерживать эту болтовню хотя бы минимальным, из приличия, участием, да еще старательно скрывать отсутствие интереса и усиливающуюся неприязнь к тем, кому при этом вполне любезно улыбался. И сидеть в тесном зале среди запахов еды стало абсолютно невыносимо…

14

Тогда № 1 на несколько минут, может, всего на две-три, эмигрировал из жизни, скрывшись в бесконечно придумываемом им сюжете.

Кстати, ведь именно недостижимая мечта о совершенном и образцовом сюжете привела в конце концов к тому, что от всякого сюжета, как было сказано в самом начале, отказался полностью в пользу неорганизованной свободной речи. Но дружеская беседа настолько истерзала (опять незаметно вернулись к безличным оборотам!), что, не имея сил сопротивляться давней постыдной страсти… Итак.

15

Дамы и господа! Вашему вниманию предлагается универсальный сюжет для всей семьи. При его создании использованы высшие достижения мирового и отечественного сюжетостроения – от «Трех мушкетеров» до «Крепкого орешка – 3» с включением «Великолепной семерки» («Семь самураев») и многих других высококачественных продуктов и компонентов; современные технологии – все записано на ноутбук Toshiba Satellite I IOCS – и экологически чистые материалы: вы не найдете здесь слов «отпарировал», «пошил», «обустроил», выражений «в этой связи» и «на тему о…» – только природный русский язык по традиционным рецептам с минимальным количеством вкусовых добавок для обозначения времени действия либо характеристики персонажей. Сюжет приспособлен для российских условий и годится для чтения, изготовления кинофильмов, телевизионных сериалов, инсценировок и пересказа знакомым – все это не потребует специальных навыков. Употребление сюжета в соответствии с расположенными внутри него рекомендациями «представьте себе» гарантирует невозможность оторваться от чтения или просмотра, способствует размышлениям об устройстве и смысле жизни, укрепляет светлую грусть и, наконец, дарит вам радость от победы добра. Сюжет безвреден и выводится из организма через несколько часов. Возможно и многократное его применение…

16

Господи! Ну чего ерничать-то? Или, как следовало бы сказать о таком словоблудии по-современному, – стебаться… И прием-то с пародированием рекламы – из самых дешевых. Правда, позволяет в «легкой, увлекательной форме» объяснить или хотя бы намекнуть, откуда все взялось, из какого именно сора вырастает данный, извините, цветок…

Опять?! Да хватит же!

Ведь всегда хотелось написать именно это, и хотелось вполне всерьез, и убежден, что вот теперь придумал…

Тут № 1 начал-таки всерьез.

Поэтому снова…

17

Итак.

Представьте себе – темнота.

Так темно бывает в комнате с наглухо задернутыми шторами, это теплая темнота сна в середине ночи. Телефонное дребезжание раздается будто над самым вашим ухом. Еле видная светлая тень проплывает в воздухе – это поднялась рука, и близко к вашим глазам оказался циферблат часов со старомодными светящимися цифрами и стрелками. Половина второго… Звонок оборвался после короткой возни с нащупыванием трубки. Хриплый со сна, застоявшийся голос прозвучал неестественно громко – как бывает в тишине, да еще и в темноте.

Слушаю… Кто?.. Ни хрена себе… Не понял… Давай подробней…

Бормочет в ухо трубка.

Все чище и яснее голос человека, еще пять минут назад тяжело спавшего после длинного рабочего дня и длинного нетрезвого вечера, совсем уже он проснулся.

Шлепает рукой в темноте, пытаясь найти выключатель настольной лампы, а выключатель куда-то делся, блядь.

И под эти шлепки, телефонное бормотание и короткие вопросы в темноте с вечера прокуренной комнаты начинается история, которая могла бы произойти в любое время и с любым из нас, со мной или с вами, но не происходит, слава богу.

Разве что ночью, в полусне, когда так легко принять чужой голос за свой, чужую беду приложить к своим неприятностям, а чужое умение представить доступным тебе.

И эти ребята, мои и ваши ровесники, теперь будут делать то, что нам бы хотелось, да не решаемся, и справляться со своими проблемами так, как нам никогда не придется.

Сейчас мы познакомимся со всей компанией.

Начинается сказка, опять начинается сказка, снова нам предстоит по каньонам коней загонять, маски старые, вечный расклад и, конечно, все та же развязка – помирать-выживать, как болгарским крестом вышивать.

Соберутся старые друзья, каждый, хоть и стар, порядком стоит, связываться с ними вам не стоит, шансов нету, точно знаю я. В глаз стреляют муху на лету, семерых кладут одною левой, спят, уж коли спят, то с королевой, и берут любую высоту. Соберутся, гадов отметелят и ускачут грустно на закат. Здоровеет дух в усталом теле от историй про таких ребят.

Начинается сказка, опять начинается сказка…

Песня постепенно затихает.

Впрочем, нет, не нужно нам этих самодеятельных песен, этой как бы иронии. Лучше так.

Бормочет трубка, задает короткие вопросы человек, слушающий ее бормотание во тьме, но постепенно эти звуки перекрываются голосом мальчишки, заучивающего стихотворение из хрестоматии: «Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон, в заботы суетного света он… как там… малодушно погружен, молчит его святая лира… вот, блин, опять забыл… душа вкушает хладный сон…»

И вспыхивает свет.

Представьте себе – пробуждение.

На сползшей с матраца простыне, поставив на пол голые уродливые ступни немолодого мужчины, сидит человек. Обстановка обычной городской советской комнаты – убогая прелесть старых вещей, по которым вовсе невозможно определить время действия. Не то двадцать четвертый, не то тридцать седьмой, не то пятьдесят второй, но, может, и девяносто первый… Конечно, обязательный резной буфет до потолка со снятым – потолок низок – декоративным верхним карнизом, не то фамильный, не то купленный за гроши в те времена, когда жлоб охотился за румынской стенкой, а интеллигенция обставляла кооперативы с Преображенского рынка.

Возле постели стоит неведомо как оказавшаяся здесь вращающаяся рояльная табуретка, на ней полная окурков большая мраморная пепельница. Человек вытаскивает наиболее сохранившийся окурок, чиркает зажигалкой, затягивается, закрыв от наслаждения глаза.

Встает, подходит к буфету, присаживается перед ним на корточки. Жутковатые семейные трусы и растянутая нижняя рубаха не могут скрыть его фигуры – сильно обозначенные икры, жилистые длинные руки, покатые, но мощные плечи, – он похож на старого лося.

Сидя на корточках, распахивает дверцы нижней части буфета, вываливает оттуда на пол какие-то тряпки, старую одежду, картонную коробку, которая при этом раскрывается, и по полу раскатываются спортивные медали на лентах… Наконец достает длинный чемодан или футляр из прекрасной кожи, некоторое время смотрит на него, все так же сидя на корточках… Трудно понять, что при этом выражает его лицо.