Вуди Аллен - Без перьев

Берта. Вот как… Значит, ты предала меня?

Фру Сенстед. Называй как хочешь. Генрик сейчас в Осло.

Берта. В Осло!

Фру Сенстед. Герань он забрал с собой.

Берта. Вот как. Вот… как… (Медленно уходит через застекленную дверь в глубине сцены.)

Фру Сенстед. Вот так, моя кукушечка. Он все-таки вырвался из твоих цепких лапок. Не пройдет и месяца, как наконец исполнится его заветная мечта: мой мальчик сожжет свои колючие варежки и разрубит все узлы на шнурках. А ты что же, надеялась заточить его тут навечно, Берта? Как бы не так! Генрик — дитя природы, он не может жить в клетке! Это дикий лев, вольный орел, одинокий тушкан! (Выстрел за сценой. Фру Сенстед бросается в комнату Берты. Крик. Фру Сенстед возвращается; на ней нет лица, ее колотит дрожь.) Насмерть. Счастливая. А я… я должна жить дальше. Вот уже наступает ночь. Как быстро она наступает! Как быстро! — а мне еще надо успеть перевесить традесканции.

Создавая образ фру Сенстед, Йобсен мстил матери, которая тоже была очень строгая женщина. Начинала она воздушной акробаткой в бродячем цирке. Будущий отец драматурга, Нильс Иобсен, работал живым пушечным ядром. Молодые встретились в воздухе и поженились, прежде чем коснулись земли. Однако брак оказался несчастливым, и к тому времени, как Йоргену исполнилось шесть лет, родители уже ежедневно палили друг в друга из цирковых пистолетов. Такая обстановка не могла не подействовать на впечатлительного мальчика. Довольно скоро у него появились первые симптомы впоследствии знаменитых йобсеновских «настроений» и «тревог». Например, до конца дней при виде цыпленка табака он снимал шляпу и кланялся. В последние годы Иобсен признавался близким друзьям, что «Спелые персики» дались нелегко и несколько раз ему казалось, что он слышит голос матери. Она спрашивала, как добраться с Манхэттена к статуе Свободы.

Шлюха духа

Первое дело для частного сыщика: научись доверять интуиции. Ведь екнуло у меня, когда этот кусок вчерашнего холодца ввалился в кабинет, — как я не обратил внимания? Звали его Уорд Бабкок.

— Это вы Кайзер? — он спросил. — Кайзер Любошиц?

— Судя по лицензии, так точно, — согласился я.

— На вас одна надежда. Меня шантажируют. Прошу вас, Кайзер, помогите.

При этом его трясло, как мулата с маракасами, когда играют самбу. Я пододвинул стакан и бутылку водки — всегда держу в аптечке.

— Давайте-ка успокоимся и начнем с самого начала.

— Но вы… вы не расскажете моей жене?

— Поймите меня правильно, Уорд: никаких обещаний я давать не могу.

Он попытался было налить, но только задребезжал горлышком о стакан, так что было слышно на улице, и пролил почти все себе на ботинки.

— Я сам работяга, — сказал он. — Маленькая мастерская — сборка, установка, техобслуживание пистонов. Знаете? Забавная штука, безобидный розыгрыш. Незаметно кидаешь кому-нибудь под ноги, и — бабах, взрыв.

— Понятно.

— Топ-менеджеры их часто покупают. Очень хорошо на Уолл-стрит берут.

— Давайте к делу.

— Да, в общем, в этом все дело и есть. Работаешь, работаешь, ну и, сами понимаете, — одиночество. Нет-нет, не подумайте… Видите ли, Кайзер, я по натуре своей интеллектуал. Конечно, неглупых цыпулек кругом полным-полно, но ведь по-настоящему толковую женщину с первого взгляда не распознаешь.

— Так.

— Ну и вот, как-то мне сказали, что есть одна малышка. Восемнадцать лет, студентка из Вассара. Можно с ней договориться, заплатить, и она готова побеседовать на любую тему: хочешь — Пруст, хочешь — Йейтс, антропология — что угодно. Потолковать, что называется. Ну, вы поняли.

— Не совсем.

— Не знаю, как вам объяснить. У меня чудесная жена. Чудесная. Но она и слышать не хочет о Паунде. Или об Элиоте. Я же совсем не знал ее с этой стороны до свадьбы. Понимаете, Кайзер, мне нужна женщина, которая возбуждает меня духовно. И я готов за это платить. Никаких церемоний: перекинулись, обменялись — и она сразу уходит. Господи, Кайзер, поверьте, у меня чудесная семья.

— Сколько это продолжалось?

— Полгода. Как только чувствовал, что подступило, я звонил Флосси. Это, так сказать, мадам. Сама доктор искусствоведения. И она присылала собеседницу. Понимаете?

Понимаю. Падок на умных баб. Бедный дурачок. Мне даже стало его жалко. Я подумал, сколько же на свете тронутых, которые пойдут на все ради пятиминутной духовной близости.

— Теперь она угрожает, что расскажет моей жене, — закончил он.

— Кто угрожает?

— Флосси. В мотеле были «жучки». Есть запись, как я говорю о «Бесплодной земле»[3], об «Образцах радикальной воли»[4]… Признаться, я там правда наговорил. Они требуют десять штук или позвонят Карле. Кайзер, умоляю. Карла умрет, если узнает, что не удовлетворяла меня духовно.

Интеллигентши-вымогательницы. Старый трюк. Помнится, был слушок, что ребята из управления вышли на группировку интеллектуалок, но кто-то им помешал.

— Дайте-ка мне побеседовать с вашей Флосси.

— Что?

— Я берусь за это дело, Уорд. Правда, имейте в виду, у меня ставка пятьдесят долларов в день плюс накладные расходы. Вам придется поставить кучу пистонов.

— Уверен, десять кусков того стоят, — сказал он с довольной миной, потом пододвинул к себе телефон и набрал номер. Я забрал трубку и подмигнул. Он начинал мне нравиться.

Через мгновенье на том конце ответил нежнейший голосок, и, слово за слово, я рассказал все свои заветные мечты. «Говорят, ты могла бы устроить мне часок хорошей беседы», — закончил я.

— Конечно, киса. Чего бы тебе хотелось?

— Я бы потолковал о Мелвилле.

— «Моби Дик» или что-нибудь покороче?

— Есть разница?

— В цене, только в цене. За символизм надбавка.

— И во что это встанет?

— Пятьдесят. За «Моби Дика», думаю, сотня. А как ты относишься к сравнительному анализу? Мелвилл и Готорн, а? Как раз за сотенку сговоримся.

— Годится. — Я дал ей номер комнаты в «Плазе».

— Хочешь блондинку или брюнетку, киса?

— Хочу удивиться, — ответил я и повесил трубку.

…Я побрился, выпил крепкого кофе, листая школьную хрестоматию по литературе, и поехал в гостиницу. Не прошло и часа, как в номер постучали. На пороге стояла рыжая девица, упакованная в узкие брючки, как две большие порции ванильного мороженого.

— Привет. Меня зовут Шерри.

Черт побери, они знают, как взять за живое. Длинные гладкие волосы, кожаная сумочка, серебряные сережки, никакой косметики.

— Как это тебя в таком виде пустили в гостиницу? — якобы удивился я. — У вышибал на интеллигенток глаз наметан.

— За пятерочку у них развивается близорукость.

— Ну так что, поехали? — Я кивнул на диван.

Она закурила и, не теряя времени, устроилась на подушках.

— Я думаю, можно для начала взять Билли Бада и поговорить о том, что Мелвилл пытался оправдать Бога перед человеком. N’est-ce pas?[5]

— Забавно. Но не в мильтоновском смысле, да?

Я блефовал. Хотелось посмотреть, купится она или нет.

— О да. В «Потерянном рае» нет такого пессимистического подтекста.

Купилась.

— Вот-вот. Ах ты господи, — правильно, так! — пробормотал я.

— Я думаю, Мелвилл сложил гимн невинности — в самом простом, но притом самом глубоком смысле слова. Согласен?

Я не останавливал ее. В свои неполные девятнадцать она уже усвоила манеры и приемчики псевдоинтеллектуалки. Излагала многословно, бойко, без запиночки, но во всем ощущалась наигранность. Стоило мне копнуть поглубже — и рыженькая изображала наслаждение: «О да, да, Кайзер, да, малыш, хорошо! Платонический взгляд на христианство, конечно! — ты просто снял у меня с языка».

Мы разговаривали час, наверное, потом Шерри сказала, что ей пора идти, и встала с дивана. Я протянул сотню.

— Спасибо, малыш, — сказала она.

— У меня таких еще много.

— В каком смысле?

Заинтриговал. Она снова села.

— Что, если бы я затеял… вечеринку?

— Отличная идея. Какую вечеринку?

— Ну, скажем, пригласил двух девушек, чтобы они растолковали мне Наума Чомского[6].

— Ого-го!..

— Считай, я ничего не говорил.

— Попробуй позвонить Флосси. Но такая вечеринка тебе влетит.

Пришло время сорвать маску. Я выхватил из внутреннего кармана удостоверение и объявил, что она задержана с поличным.

— Что-что?!

— Я легавый, детка. А платное обсуждение творчества Мелвилла — это восемьсот вторая. Там хорошие сроки.

— Ах, скотина!

— Давай не поднимать пыли. Если, конечно, ты не горишь желанием съездить в контору к Альфреду Кейзину[7] и пересказать все это там. Боюсь, он будет не в восторге.