Анни Эрно - Внешняя жизнь

У меня на глазах выступают слезы. На этом человеке, который только что произнес «Не стойте на улице», как какой-нибудь старый крестьянин, находящийся на пороге своего дома, закрываются четырнадцать лет моей жизни.

Недалеко от площади Альма, на газоне между двумя аллеями, скрючившись, лежит какой-то человек. Мимо него, не останавливаясь, проходит женщина, бросает на него быстрый взгляд. Я делаю вывод, что он не мертв.

На станции метро Сталинград в вагон поднимается укутанная во все белое фигура старого араба. Он похож на бедуина, потерявшего свой караван и бродящего между станциями Сталинград и Барбэс в его поисках.

По радио сообщают: «Президент Франции позвонил Борису Ельцину». В течение нескольких секунд я представляла себе образ Франсуа Миттерана.

В тот же вечер президент Ширак произнес посмертную хвалу солдату ООН, убитого в Сараево. Он читает, акцентируя каждое слово. Это был небольшой текст, распределенный на множестве маленьких листочков, которые он перекладывал один под другой. Механически, после каждого предложения он поднимает глаза. Он не умеет еще «делать взволнованный вид», тщательно скрывая, что он находится здесь по долгу службы и в первый раз в жизни видит текст, написанный одним из его секретарей. Солдату миротворческих сил было двадцать два года.

Все больше и больше бездомных повсюду продают «Ля рю», «Ле ревербер»: в метро, у входа в супермаркеты, во время красного сигнала светофора под дождем. Машины не опускают своих стекол, ведь это «газеты бездомных», а не настоящая пресса.

В вагон пригородного метро поднялся продавец газет, едва сошел предыдущий. «Здравствуйте, меня зовут Эрик, я безработный. Если у вас есть желание мне помочь, купите «Ля рю». Всегда один и тот же голос, набирающий силу, чтобы заставить людей прекратить разговоры и обратить на себя внимание. Затем силуэт, более или менее быстро идущий по вагону, отыскивающий или нет взгляды людей, в зависимости от усталости и разочарования. Это был молодой человек в очках, в непромокаемом, несмотря на жару, плаще. У меня есть сын, которого тоже зовут Эрик.

В Тилье-ан-Вексэн, на муниципальной трассе А14, на фасаде большого дома, стоящего на углу улицы со светофором, огромными буквами написано:

Анонимный автор пожелал, чтобы сотни автомобилистов, останавливающихся на красном светофоре, читали эту позорную для кого-то надпись, литоту, направленную на поражение. Испытывая при этом огромную радость от того, что множество людей станут свидетелями этого позора.

Возможно тот, кому адресовано это оскорбление живет в этом доме и не осмеливается стереть то, что снова расцветет следующей ночью.

Первый указ мэра о запрете попрошайничества и «нахождении в лежачем положении» некоторых людей на тротуарах города. Это должно было случиться.

Уже давно пора убрать, наконец, этих живых существ, выставляющих напоказ свои бесформенные тела, держащие в руке литровую бутыль дешевого французского вина. При виде таких людей, туристы, расположившиеся на террасах кафе, испытывают смущение.

Лежачая позиция — это позиция любви, сна и смерти. Непринужденности и остановленного времени. Это мировоззрение, отрицающее существование цивилизации и прогресса. Это искушение.

Сербские войска снова вошли в Сребренницу, Зепу, так как никто не способен теперь представить себе настоящую войну, ни современные концентрационные лагеря; все возмущаются и всем наплевать.

Вчера на станции метро «Сэн — Мишель» прогремел взрыв. Это случилось в половине шестого вечера. Семеро погибших, есть раненые, у которых серьезно повреждены ноги. Было выбрано наиболее удачное место для взрыва бомбы, словно капля кислоты, брошенная в муравейник. Мы пока не знаем всех имен погибших на станции «Сэн — Мишель». Пройдут недели, месяцы, и мы, как если бы ничего не произошло, также будем ожидать прибытия поезда на этой платформе, где были покалечены тела людей.

Сегодня, накануне Рождества, возвращаясь из рыбного магазина, я дала десять франков мужчине, сидевшего, прислонившись к урнам перед самым спуском по грязным ступенькам к станции метро. Лицо, изможденное алкоголем и бедностью. От него плохо пахло. «Счастливого рождества!» — крикнул он мне.

На автомате я ответила: «И вам того же!» После этого я почувствовала к себе такое отвращение, что, чтобы смыть чувство стыда, я захотела укутаться в его пальто, целовать его руки, чувствовать его дыхание.

1996 год

Обнаружили тело Селины Фенар, девятнадцатилетней девушки, пропавшей без вести в Англии неделю назад.

Согласно результатам вскрытия, она была убита не сразу после своего исчезновения. В течение нескольких дней она подвергалась заточению прежде, чем обрести смерть. Вероятно, водителем — дальнобойщиком, который посадил ее в свой грузовик, когда она ехала автостопом… Этот отрезок времени между ее исчезновением и убийством, эти несколько дней, когда она еще была жива, составляют самый трагичный элемент хроники происшествий. Ее близкие всегда будут помнить эти дни, когда девушка, будучи где-то в Англии, надеялась на свое освобождение, когда они могли хоть что-то предпринять. Факт того, что оказаться снова в том времени и изменить ход событий не представляется возможным и заключает в себе весь ужас нашего существования. Был момент, когда мужчины и женщины, находящиеся в тюрьмах Чили, Аргентины, Руанды были еще живы.

На автозаправочной станции «Мобайл», ближе к вечеру. Служащий стоит у кассы, слушая радио. Я — единственная клиентка. Он берет рассеянно мою кредитную карту, вставляет ее в аппарат. Легкая улыбка появляется на его лице. Он слушает «Большие головы» по РТЛ. Ведущий обращается к одной из слушательниц: «Итак, значит вы абсолютно согласны с тем, чтобы называть вещи своими именами, ну, я не знаю, например э-я-ку-ля-ци-я?» — «Да, согласна, но все в разумных пределах». Ведущий громко смеется: «Да, вы правы, иначе мы будем слышать эти слова отовсюду». Слышится смех присутствующих на передаче зрителей и ассистентов ведущего. Я ввела код своей карточки и жду, когда служащий заправки пробьет чек. Затем, не глядя на меня, он протягивает мне его, погруженный в свои мысли, более нескромные, чем слова, раздающиеся из радиоприемника.

Политики и, в свою очередь, журналисты произносят коллоквиум, саммит, раздувая эти простые слова, чтобы придать им значимость. Это политико-журналистское произношение очень напоминает произношение школьных учителей, читающих своим ученикам диктант. Кажется, что Ширак, Жюппе и другие хотят сделать народ более образованным, научить его орфографии и литературному языку.

Можно разыграть сценку, датирующуюся прошлым годом.

Перед зрителями на землю ставят пару ботинок, желательно на высоком каблуке. Во внутрь засовывают зажженную сигарету, позаботясь при этом сделать как следует затяжку, чтобы вызвать густой дым. Затем зрителям предлагается посмотреть на эту пару обуви, из которой вьется дымок. Задается вопрос: «Что это такое?» Среди присутствующих недоумение, вопросительные ухмылки. И тогда нужно сказать: «Это один тип, ожидавший автобус в Сараево».

Эта сценка вызывает взрыв смеха при условии, что она театрализована: нужно обязательно видеть ботинок, откуда выходят легкие кольца дыма. За одну секунду (время, необходимое гранате) мы видим улетучивающегося человека, развалины, пара башмаков приобретает зловещий смысл. Такую метаморфозу невозможно перенести без взрыва хохота.

Описывать эту сценку — возможно, не самый худший способ, чтобы не забыть войну в Боснии.

Из здания вокзала попадаешь в подземный туннель, где останавливаются автобусы. В небольшой нише расположился ярко освещенный «Снак», где можно купить сэндвичи и напитки. У подножья эскалатора, который, как правило, не работает, несколько африканцев раздают листовки. На земле — баночки с пивом.

Постепенно, вокзал Сэржи-Префектюр начинает походить, в сокращенной модели, на все многолюдные вокзалы мира: Марсель, Вена, Братислава. И в каждом какая-нибудь девушка сидит в глубине «Снака».

Надпись на стене вокзальной парковки «If your children are happy they are communists», и т. д., начинает понемногу стираться. Надпись «Эльза, я тебя люблю» исчезла. По-прежнему остается» Алжир — моя любовь», заключенная в красную звезду.

Вот уже несколько недель за плитой у меня жила мышь, накапливая съестные запасы из остатков пищи и подкладывая кусочки шерстяных изделий для своего будущего гнезда. Как только зажигалась плита, распространялся запах мочи. Мышь прилагала все усилия, чтобы остаться в своем гнездышке. Каждую ночь она приносила туда остатки пищи и шерстяные нити, которые я выметала днем. Чтобы с этим покончить, позавчера, я поставила мышеловку. Мышь сожрала сыр, минуя эту ловушку. Такое разумное поведение должно было быть, вероятно, компенсировано, но мне было все равно: я снова установила ловушку. Этим утром я обнаружила ее тело сдавленным прямо посередине, голова на боку, глаза выпучены.