Герман Садулаев - Бич Божий: Партизанские рассказы
«Не обижал я его, кормил-поил за своим столом, вместе с семьей — оправдывался перед соседями Султан, — а работал он не больше, чем мои сыновья. Хочу, говорит, свободно жить, как птица и всякая тварь Божия».
Султан давал ему немного денег, собрал вещей и еды. Но Колька денег не взял, вещей только узелок и еды на день. Бог питает каждую душу — так сказал. Если делать запасы, значит, на Бога не уповать, на себя только. А что человек и что ему ведомо в дне завтрашнем?
Далеко уходить Колька не стал. Близ села, прямо за нашей улицей, через совхозное поле перейти только, да мимо электростанции, был лес. Лесок маленький, из тутовых деревьев. Там и стал жить Колька. Сделал себе шалаш из веток, покрыл старой пленкой от парников. Летнее время у нас теплое, можно спать на земле. Бывают дожди, но под пленкой в шалаше сухо.
Занятие для пропитания Кольке само нашлось: листом тутового дерева, и только им, питается червь-шелкопряд. В селе было шелковое хозяйство. Колька лист собирал и сдавал за деньги. На деньги покупал еды и еще что понадобится. Но лес не насиловал — только тогда начинал заготовку, когда еда кончалась. А так — сидел у шалаша или бродил по лесу, по лугам, вдоль полей, засеянных пшеницей. Мы бегали в лес погулять, поиграть. И Кольку встречали. Он здоровался и мимо шел. Бывало, сам с собой разговаривал.
Колька был особенный бич. Прежде всего, он не пил. Даже не курил, «Беломор» и «Приму», как остальные. В одежде держал себя аккуратно. Мылся. Когда стал жить в лесу, то в канаве или речке, но омовение делал. Я никогда не видел в его руке книжки. Но прочел он, наверное, много. Это было заметно по разговору. Он много знал. И сама его речь была необычная, книжная.
Когда Колька, примерно раза два в неделю, появлялся в селе и отоваривался в продуктовом магазине на нашей улице, взрослые лезли к нему с расспросами и советами. Часто и мы вертелись под ногами, слушали. Слушать Кольку было интересно и удивительно.
— Почему ты не устроишься на работу, Колька? — спрашивал какой-нибудь сосед, серьезный отец семейства. — Вот, совхозу сторож нужен. Сможешь в будке жить. Тебя возьмут, ты же непьющий!
Колька улыбался, махал рукой:
— Птицы небесные не сеют, не жнут, а Господь кормит их. Лилия полевая тоже нигде не работает, а одета в шелка и пурпур, как Соломон не одевался во всей красе и славе своей!
Слова Кольки поражали, и долго потом я думал над ними, глядя, как бесстыдные тунеядцы-голуби атакуют стаями барханы зерна на току. И про Соломона. Кто такой был этот Соломон? Может, Колька говорил про Салмана? Салман был завскладом и одевался красиво: по праздникам в костюм с галстуком или даже в джинсы, а зимой на нем была дубленка.
А, бывало, и так отвечал Колька:
— Упаси Боже! Начнут бумаги писать. Нумер присвоят, да в книгу свою занесут. Тут оно и все, пропала душа грешная!
— Что же плохого если и впишут тебя в ведомость?
— То и плохого, что есть одна настоящая книга, она у Господа на небесах, скрижали! В ней каждый человечек записан, вся судьба его, от рождения до смерти. По этой книге и нужно жить. А дьявол, антихрист, от Бога на землю ушедши, все хочет свою скрижаль составить, против Боговой. И вписывает в нее каждого заблудшего человека. Посчитает тебя, именем твоим завладеет и через имя — душой. И уведет за собой в геену огненную. Вот тебе и ведомость!
Почтенные сельские матроны, наплодившие по пяти детей, не понимали, как мужчина может быть счастлив без семьи, и полагали такой казус нарушением космического порядка. Они тоже пытались принять участие в судьбе Кольки:
— Как же ты живешь без жены, без детишек? Ни кола ни двора у тебя. Слушай, Колька, у нас за водокачкой жьеро живет, вдова. Она, конечно, не красавица, но характером спокойная. У нее и дом есть, и участок. Давай, мы тебя на ней женим!
Колька смущался перед женщинами, но говорил откровенно:
— Жена — это сосуд дьявольский, великий соблазн. О том святые старцы много писали!
— Так то старцы! А ты молодой еще, работящий. Непьющий. Тебе жену нужно, с женой веселее!
— Я и так хорошо живу, милостью Господней… на небо смотрю, о вечной жизни думаю… мне не скушно.
Скоро пошла слава о Кольке, что он ненормальный или святой. К первому больше склонялись мужчины. Мужчины, озабоченные тем, как прокормить семью, всегда очень далеки от духовности. Да и завидуют втайне, потому что каждый мужчина хотел бы так жить: свободным.
Женщины любят своих мужей, которые приносят деньги в семью, помогают воспитывать детей и вообще, обеспечивают женщине социальный статус-кво. Но каждая женщина сердцем тянется к святости. В глубине души она понимает, что только просветленный мужчина смог бы привести ее в царство Бога.
Хозяйки перестали лезть к Кольке с советами о женитьбе; зато, напекши пресных лепешек с соленым творогом, чепелкаш, звали кого-нибудь из детей, давали лепешек, завернутых в тряпицу, чтобы не остыли, и молока в стеклянной банке с пластмассовой крышкой.
— Ну-ка, сбегай, отнеси Кольке.
Пацаненок находил Кольку у шалаша и вручал ему еду, произнося по обычаю:
— Сахин!
Колька подаяние с достоинством принимал и отвечал, как положено:
— Дэр ез хыл!
Слух о Кольке дошел и до сельского муллы, который один знал арабский язык и мог читать священный Коран. Поговаривали, однако, что и он арабского не знает, а поет только по заковыристым буквам, не вникая в смысл. Но такое если и говорили, то не при нем, а так, конечно, уважали.
Мулла решил обратить отшельника, раз уж он все равно отрекся от материальной жизни, в истинную веру пророка Мухаммеда, слава и победа Ему. Он сходил к скиту Кольки и долго с ним беседовал по теологическим вопросам. Вернулся мулла ни с чем, но довольный: Колька сказал, что Аллах велик и каждый славит Его по-своему. А прыгать из веры в веру — значит, уподобляться козлищу или неразумной корове, которой все мнится, что трава на другой стороне дороги зеленее. Если человек не может достичь благости в своей вере, то в том не писания и пророки виноваты, а грязное сердце и порочный ум.
Не могло обойтись и без еще одного визита. Когда бичи жили при хозяевах, то милиция их не трогала — каждый селянин был милиционеру друг или родственник. Да и мог легко сказать, что это его гость из России, помогает немного и отдыхает в приятном кавказском климате. Но когда Колька стал совсем бродягой, его должны были привлечь к ответственности за нарушение паспортного режима и тунеядство. О тунеядстве в советском уголовном кодексе была целая специальная статья. И осудить по ней могли любого, кто не имел официальной советской работы.
Поэтому милиционер Кольку нашел и задал ему свои неприятные вопросы.
Но Колька к посещению работником правоохранительной системы оказался подготовленным. У него был при себе паспорт, в полном порядке, правда, с пропиской в Омской области. На обвинение об отсутствии работы Колька предъявил еще один документ — справку об инвалидности. Непонятно, по какой болезни — Колька выглядел вполне здоровым, — но бумага у него была. Отшельник еще упомянул, что кавказский климат присоветовали ему советские врачи, потому он и не живет в своей Сибири.
Милиционер не унимался: все равно, бродяжничать не положено! А если человек болен, то советская система здравоохранения может выписать ему направление в санаторий, законно и официально.
И тут Колька совсем огорошил милиционера:
— А я цыган. И мне, как малой народности, для сохранения своей самобытной культуры, о чем говорилось и на партийном съезде, позарез нужно кочевничать. Мы же, слава Богу, не в капиталистической Америке живем, где бесправных индейцев загоняют в резервации, а негров, так тех вообще вешают!
— Какой же ты цыган… — возражал милиционер, уже не так уверенно, — цыгане вроде бы черненькие, кучерявые…
— Много вы понимаете в цыганах!
И Колька достал из кармана настоящую серебряную серьгу, да не только достал, а и приладил ее в ухо — в ухе оказалась просверлена дырка!
— Так похож?
Милиционер выругался, закрыл свою папку и ушел.
А дома жена устроила ему промывание мозгов за то, что он, вместо того чтобы ловить хулиганов, пристает к Божьему человеку, который живет — никому не мешает.
Чеченские жены только на людях молчаливые и демонстративно покорные своим мужьям. Мало кто знает, что творится в доме, когда двери закрыты…
Так минуло два года. А, может, и три. Я переходил из класса в класс. Соседские малыши подрастали. Совхоз каждый год собирал рекордные урожаи пшеницы, ржи, овса. Селяне молотили кукурузу, ухаживали за скотом, строили новые дома для обженившихся детей и коровники для скотского приплода.
Колька на холодное время нанимался к одному ли, другому крепкому собственнику помогать по хозяйству и стройке. Чтобы жить в тепле. А с приходом лета вновь уходил в леса и луга, отшельничать. Кроме тутовой зелени он собирал ягоду тутового дерева, дикие абрикосы и яблоки. Сдавал в заготконтору и тем себя обеспечивал. А нужно ему было немного. Еда, питье, да совсем чуть-чуть из одежды, чтобы не ходить голым или оборванцем, не смущать общества. Все привыкли к Кольке и духовному подвигу его не мешали.
