Мухаммед Диб - Пляска смерти
«Давайте остановимся! — Это был голос Слима. — Да остановитесь же! Я больше не могу!»
Точно, это кричал Слим. Его был голос, если это можно было назвать голосом. Во всяком случае, это уже был не его настойчивый голос. Горло отказывалось издавать звуки. Они застревали внутри, как в трубе, усыпанной колотым стеклом. А Слим продолжал:
«Слышите меня или нет?»
В голосе его что-то скрипело. Я подумала: он больше не может. Ах, больше не может? Черта с два! Пусть сотрет в кровь свои ноги! До самых коленок! Не останавливаться же из-за него?! Чтоб ему кости ног впились в живот и выпустили наружу кишки!
Басел стал увещевать его:
«Скоро уж… Черт бы побрал все!.. Рассвет! Потерпи! Солнце вот-вот встанет… Давай-давай, еще немного!..»
Его голос тоже сел, ушел куда-то вовнутрь. Да ты слушаешь меня?
Басел говорит:
«Черт бы побрал все!»
Родван уже устал от ее рассказа, но она продолжала:
— Он говорит: «Черт бы побрал все! Давай потерпи еще немного!»
А Слим как завопит:
«Мой труп уже остынет, пока взойдет это солнце!»
И вправду, мы все уже просто кончались, ночь, казалось, въелась в нашу шкуру, просочилась в нас. Внутри все застыло.
Немиш начал ругаться:
«Заткни свою глотку, эй ты! Заткни ее, а то на луне услышат».
Слим не мог:
«Я подыхаю от холода, понятно?»
«Ну конечно, понятно! Как не понять, — говорю. — Только чем это может помочь, если ты и дальше будешь хрипеть?»
«На исходе ночи всем становится плохо», — ворчит Басел.
А Слим все свое:
«Я уже окоченел, у меня все внутри заледенело, я не могу двигать своими лапами, у меня не поднимаются руки, не вертится голова…»
Немиш не выдержал:
«Ну, хватит, а то живо получишь в морду!»
«Скоро встанет солнце, — говорит Басел, прочищая горло, — Недолго осталось».
«Ночь! Холод! Колючки изодрали все ноги! — не унимается Слим. В глотке у него все хрипело. Он закричал от боли: — А-а! А-а!» — Потом умолк.
Мы продолжали свой путь, ничего уже не соображая. Тут я говорю:
«Вон Вороний Пик».
«Чего?» — спрашивает Немиш.
«Вороний Пик… Я его вижу».
Басел трясет меня за плечи:
«Арфия! Я преклоняюсь перед тобой! Ты просто молодец!»
Меня разбирает смех. Он тоже гогочет. Я слушаю его хохот, и вдруг до меня доносится звук словно упавшего на землю тяжелого мешка — плюх!
«Могу поспорить, это Слим, — говорю. — Это может быть только Слим».
Это действительно он. Вдруг упал. Все остановились. Немиш спрашивает:
«Где он?»
«Кто это „он“?» — говорю.
«Да твой Вороний Пик!» — отвечает Немиш.
«Вон там, видишь эту черную массу? Она чернее, чем все остальные. Или не видишь?»
Я его тяну к себе. Холод ободрал нам глотки, приходится разговаривать будто с раной в голосе, лезвием бритвы застрявшей внутри.
«Не видишь? Иди сюда. Вон, смотри — будто свеча торчит».
«Нет, ничего не вижу. Но это все равно. Раз ты говоришь, что недалеко. Ведь всю ночь топали. Стоило столько топать, если бы все еще оставалось далеко?!»
Он злится. Говорит глупости. Я его не слушаю. Да и зачем?
«Я тоже едва держусь на своих палках!» — вдруг кричит он.
«И ты тоже?»
Я протягиваю руку. Касаюсь его головы. Значит, он тоже лежит. Больше так не может продолжаться.
Слим, тоже лежа, голосом, идущим теперь, похоже, из самой земли, говорит мне:
«Тебе не кажется, Арфия, что мы за эту ночь прошли довольно-таки много? Не кажется? — И добавляет: — Теперь можно бы и отдохнуть! Зачем торопиться?»
«Ты говоришь, мы шли? — Это я говорю ему и всем остальным. — Шли, говоришь? Нет, мы тащились. Да, да, тащились, и только! И час отдыха еще не наступил. Утром!»
Это поднимает Немиша на ноги. Он дышит мне в лицо:
«О, господи, Арфия! Но как же они-то?»
Я спрашиваю:
«А что такое с ними?»
А он мне:
«Да ты их не видела, что ли?»
«Что с ними? Ведь темно, я не вижу».
Он кричит:
«Ах, ты не знаешь, в каком они виде?»
«Это же не наша вина!» — говорит Басел.
А Слим, все еще лежа на земле, могильным своим голосом добавляет:
«Ты же не скажешь, что это мы сами с собой сделали… Не по своей воле мы превратились в эти развалины».
А Басел:
«Если бы хоть были здесь порядочные дороги, обычные дороги! Там-то ноги просто утопали в дорожной пыли. Погружались — как в просеянную муку! И было мягко, оттого и шли как по маслу! А здесь? Ну что это! Один щебень! Щебень повсюду! Щебень — и только!»
Снова голос Слима:
«А по щебню ходить — все равно что по бритве!»
«Да еще не жрамши ничего, кроме ягод», — поддерживает Басел.
«И так уже сколько дней! Не сосчитать!» — говорит Слим.
Потом снова Басел:
«А от ягод этих меня уже пронесло…»
И все это происходило во мраке ночи, друг Родван. Я им говорю: «Ах, мои милые! Что же это о вас там никто не позаботился, не дал вам на дорожку припасов из тюрьмы в Мизане?!»
Издалека послышался голос Басела — он словно скребет холод и мрак, отвечая мне:
«Ты еще и издеваешься над нами. Только этого нам сейчас не хватало!»
«Можно подождать, пока не придем. Вперед!»
Слим закричал:
«Как?! Разве мы не отдохнем хоть немножко? Чертово горло, как болит… Оставьте меня здесь! — И прибавил: — Арфия, ну скажи, что изменится, если мы сейчас будем торопиться?»
Я не обращаю внимания. Говорю Немишу, потому что он выносливый:
«Вы с Баселом до рассвета…»
Но Слим продолжает свое:
«Раз ничего не нашли, так куда торопиться-то? Сделаем передышку, Потом поглядим».
«А чего глядеть-то?» — спрашиваю.
«Чего?»
Нелепо, конечно, спорить вот так, в потемках. Но поскольку мы волею судьбы оказались вместе, то спорим просто потому, что хочется поговорить, обменяться мнениями, все равно когда — днем ли, ночью ли.
И вот нас снова хлещут по лицу, царапают кусты. И снова мы ищем свою дорогу. А ночь все не отступает, идет по пятам, словно приклеилась к нам. Вдруг я чувствую, что кого-то среди нас нет.
«Куда он делся? — кричу. — Ну где он? Ведь он был здесь еще две минуты назад!»
Останавливаемся.
«Басел! Басел!» — зову.
Он отвечает откуда-то руганью:
«Ни черта не видно, темнее, чем у дьявола в заднице!»
Слим насмехается в ответ:
«А Немиш еще утверждает, что скоро рассвет!»
«Это я утверждаю?» — вопит Немиш.
«Здесь я! Здесь! — отвечает мне Басел. — Что стряслось?»
«Не очень-то ты спешишь! — говорю. — Дурак!»
Немиш не унимается:
«Когда ты слышал, что я говорил, что скоро рассвет?»
«Где тебя черти носят?» — спрашиваю я Басела.
«Да здесь я!»
Не поймешь ничего, далеко он или близко. В этом мраке и холоде все смешалось — и даль, и близь.
«Ты подойдешь сюда?» — кричу я ему.
Он снова сердится;
«Уж и выпустить из себя воду нельзя!»
Немиш заметил:
«Если бы он канул в бездну, это бы меня ничуть не удивило».
Я отдаю команду идти дальше — ведь я здесь для этого и нахожусь:
«Давай пошевеливайся! Нельзя терять ни минуты!»
Мертвая тишина отвечает эхом: «…ни минуты!»
И в это же самое время слышится прерывистый голос Басела:
«Ай-ай! А я что делаю, голубка? Только ведь каждый шаг для меня — словно шипы вбивают в ребра, такая боль. Ну и отделали они меня там, собаки!»
«Не кричи… Я помогу тебе».
Немиш ворчит:
«Лишь бы те минуты, которые мы выиграем, не погубили нас совсем. Так ведь и сдохнуть можно!»
«Кто это говорит, что сдохнуть можно?»
Басел прекрасно знает, кто это говорит, но подходит и спрашивает. Просто для того, чтобы поговорить, только для этого.
«Я».
«Слим, — сказала я, — давай пройдем с тобой немножко по французской дороге, она тут совсем ря…»
Басел прерывает меня:
«Тебя берут с собой? Ах ты, горе мое, злой вещун, ну и подыхай в одиночестве! Посмотрим, кто поможет тебе, когда приспичит спустить штаны!»
Лишь бы поговорить.
Я говорю громче:
«Мы пойдем по французской дороге, она полегче, там только надо суметь избежать встречи с часовым».
Басел останавливает меня:
«Подожди, ты сказала, что пойдете ты и Слим? Только ты и Слим?»
«Из-за ног Слима. Но там надо будет как-то обойти часовых».
«А мы?»
«А вы пойдете дальше, как шли».
«Ну, знаешь, ты просто дрянь! Для вас, видите ли, французская дорога, а для нас арабская тропа? Да ты просто настоящая дрянь!» — разошелся Басел.
«Но вы не рискуете заблудиться, теперь уже недалеко до цели, — говорю я, — и если до рассвета вы ничего не обнаружите, то двинетесь на Ларбу. При одном условии: чтобы ни один из вас не попался! Это будет…»
Тогда вмешивается Немиш:
«Ну а если не получится?»
«Днем надо укрыться. Понял? Укрыться».
